Кто-то,с кем можно бежать - Давид Гроссман

Он поднял на неё удивлённые глаза. Где ты. Что с тобой происходит. Она всё ещё мечтала: мечтала под подозрительным взглядом Песаха. Шай на мгновение освободился от своей слабости и пришёл на помощь к ней, его младшей сестрёнке. Позвал её на секретной частоте, его глаза просигналили ласковое прозвище, которое принадлежало только ей и ему, и её сердце прыгнуло к нему сквозь комбинезон.

Он опять сыграл вступление, открыл ей дверь, позвал за собой. Она начала тихо, почти без голоса, тонкую ниточку звука, вплетая себя в его мелодию. Как будто её голос всего лишь ещё одна струна в его гитаре, в его пальцах. Ей нужно было остерегаться, чтобы не заметили, как изменяется её лицо. Но она не хотела остерегаться, а, в сущности, и не могла. Он играл, а она ему пела, и внутри у неё одна за другой таяли ледяные глыбы, раскалываясь и падая в замёрзшее море между ними, всё, что случилось с ней и с ним, мир, который обрушился на них обоих. То, что ещё может с ними случиться, если только они отважатся, если поверят, что это возможно.

Когда растаяли звуки, все молчали, затаив дыхание, а потом взорвались бурными аплодисментами. Она на секунду зажмурилась. Шай поднял голову и недоумённо посмотрел вокруг, будто забыв, что там есть ещё кто-то кроме них. Коротко и застенчиво улыбнулся. На его щеке появилась ямочка. Он и Тамар старались не смотреть друг на друга.

Песах, слегка сбитый с толку, подозревающий что-то, что ему не понятно, и, тем не менее, очарованный увиденным, засмеялся:

- А теперь правду: сколько лет вы это репетировали?

И все засмеялись.

Шели сказала:

- Вы вместе – совсем другая лига. Настоящий класс. Вам бы надо в концертах выступать.

И в наступившей неловкой тишине Песах сказал слишком громким голосом, будто рассеивая своё чувство вины за то, что он посылает этих ребят выступать на улицах:

- Ну, давайте, ещё одну!

Тамар подумала: "Только не "Свирель"".

Шай, не глядя на неё, подтянул струну и тряхнул головой этим своим движением, убирающим волну волос с правого глаза, волосы уже были не те, и только движение осталось, полное очарования и прелести, и спросил в пространство:

- Ты знаешь "Свирель"?

Да.

Он склонил голову над гитарой и заиграл. У него такие длинные пальцы. Ей всегда верилось, что у него в каждом пальце есть дополнительная фаланга. Она глубоко вздохнула. Как можно спеть это, не заплакав.

Свирель,Так проста и нежна,Её голос, как сердца призыв.Свирель.

Будто детская песня,Как плеск ручейка,Над цветущей плантацией ветра порыв,Свирель.

Парни и девушки сидели притихшие и серьёзные, каждый погружён в себя и свои мысли. Когда она кончила петь, одна девушка прошептала:

- Это самое лучшее исполнение, которое я в своей жизни слышала.

Шели встала и обняла Тамар, и Тамар прижалась к ней на мгновение. Уже почти месяц никто к ней так не прикасался, с тех пор, как Лея обняла её в переулке. Она прильнула к Шели всей душой, обняла так, как нельзя было ей обнять брата, близкого и недостижимого.

Шели вытерла глаза и сказала:

- Вау, мне стыдно, у меня настоящие слёзы!

А девушка в красной шляпке, с юношескими прыщиками, молчаливая виолончелистка, сказала:

- Вы должны выступить с этим вместе. Даже на улице, Песах.

Тамар и Шай не смотрели друг на друга.

Песах сказал:

- Может, это и неплохая идея. Как по-твоему, Адина? – обратился он к жене, и старожилы уже знали, что когда он её спрашивает, она всегда неопределённо пожимает плечами и испуганно улыбается, и что Песах, в сущности, уже принял решение.

Он и в самом деле вынул из кармана свой красный блокнот. Полистал немного. Пожалуйста, умоляла Тамар про себя. Пусть он согласится, пусть согласится!

- В следующий четверг, - сказал Песах и что-то исправил в блокноте, - тут как раз есть возможность, когда вы оба в Иерусалиме... Попробуем один раз, почему бы нет. Выдадим ваш дуэт на Сионской площади?

Руки Тамар были прижаты к телу. Она пыталась проникнуть сквозь его широкую улыбку медвежонка. Боялась, что он готовит ей ловушку: что он каким-то образом чувствует, что там, на их совместном с Шаем представлении, он узнает о ней правду. Шай не реагировал, будто не слышал. Тамар видела, что игра высосала из него последние капли жизни.

- Но я хочу, чтобы вы там всю душу выложили! – радостным голосом сказал Песах. – Точно, как сейчас, да?

Несколько ребят зааплодировали. Шай встал. Такой тонкий, что казалось, вот-вот упадёт. С трудом поднял гитару. Тамар не двигалась. Остальные смотрели на неё, будто, ждали, что она пойдёт с ним, это было бы так естественно, выйти с ним вместе. Она стояла прямая, натянутая. Шай вышел, и Мико поспешил за ним своим бесшумным тигриным шагом. Кто-то включил радио, заполнив пространство звуками джангла. Парень в красной пиратской косынке начал гасить и зажигать свет. Песах встал, протянул руку жене:

- Идём, дорогая, сейчас время молодёжи. – Оставил указания двум парням постарше, пошептался с Шишко и ушёл.

Несколько пар начали танцевать. Девушка в красной шляпке неожиданно встала и начала танцевать одна, обнимая сама себя. Её никогда не видели такой раскрепощённой. Тамар смотрела на неё и думала, что хотела бы познакомиться с ней; что она кажется умной и деликатной, и совершенно не годится для улицы, ещё меньше, чем она сама. Шели уже танцевала с одним из своих постоянных ухажёров, долговязым парнем с немного обезьяньим лицом, который играет на пиле. Она протянула к Тамар загорелую руку, приглашая её танцевать втроём. Тамар посмотрела на них, и её вдруг захватило видение её троицы. Странно, что уже почти две недели она о них не думала. Вплоть до этого вечера она была свободна от них. Она сделала Шели "нет" головой. Изобразила улыбку. Они никогда не танцевали вместе, они трое, потому что Идан презирал танцы, очевидно, он и не умел танцевать. Они вообще никогда не прикасались друг к другу, когда ещё были втроём. По крайней мере, так она думала. Ни одного объятия, даже от радости. Было какое-то молчаливое согласие, что ни одна из них двоих не будет урезана в правах на Идана. Но кто знает, может, они уже две недели спят вместе в комнатах-с-прекрасным-видом. Ну вот, это опять поднимается в ней, живое и жгучее. Она пошла налить себе "Спрайта" и выпила полный стакан, чтобы остудить внезапно возникший пожар. Не помогло. Перед ней встали все последние недели с ними обоими: ведь когда она начала понимать, что останется в Израиле из-за Шая, они были глубоко погружены в приготовления к поездке. Она тогда начала потихоньку двигаться в сторону нового и чуждого мира, крутиться в местах, где был какой-то шанс найти его, заводить разговоры с незнакомыми мужчинами в городских садах, с игроками в нарды и бильярд и охранниками клубов, а их, Идана и Ади, не было там с ней. Это сбивало с толку: она продолжала ходить на репетиции хора каждый день после обеда, пять раз в неделю, весь хор был охвачен гастрольной лихорадкой, угрозы дирижёрши Шароны становились всё более нервными, все зубрили итальянские фразы из "Разговорника туриста", который им раздали, потому что то, что они умели петь арии Керубино и Барбарины, не смогло бы помочь им там в ресторанах и на рынках; и она сама тоже непрерывно продолжала работать над своим любимым соло, получила паспорт, читала путеводители и прилежно зубрила "Дове си компрано и билети?[45]", но, в сущности, была уже очень далека от них. Шарона первая обратила внимание, что Тамар совсем не там:

- Где твоя голова и где, чёрт побери, твоя диафрагма? Ты опять забываешь поддерживать снизу! Как ты можешь ожидать, что тебя услышат там, в шестом ярусе?!

А после репетиций, когда они шли пешком по бульвару, она пыталась рассказывать им, где она была вчера вечером, с кем говорила, вы не представляете, какие люди существуют в ста метрах отсюда, какие несчастные и отверженные, говорила она, ещё пользуясь голосом и языком их троицы, в смысле, Идана, но, уже начиная понимать, что те лёгкие дуновения иронии по отношению к любому, кто к ним не принадлежит, начинают потихоньку изменять направление и сейчас обращены и в её сторону тоже, как будто она сейчас тоже чем-то заражена или даже приносит какой-то неприятный запах в общий дом; и вот настал день, после того, как она побывала у русских ребят в Лифте и видела того парня, Сергея, с детским лицом и хрупким телом, и так нуждалась в том, чтобы поговорить с кем-то близким, погоревать вместе о том, что она видела, а Идан сказал, прервав её на полуслове, что ему трудновато одновременно учить итальянский и наркоманский, и Ади хихикнула и сказала, что это очень верно подмечено:

- В последнее время ты пользуешься новыми словами, трудновато за тобой угнаться, - и встряхнула золотым руном на своей голове, и в эту минуту Тамар поняла, что она уже совсем не с ними, и что она просит у них что-то, что они не могут, или не хотят, ей дать. Тогда она замолчала и шла рядом с ними, как побитая, а их беседа сразу же возобновилась без неё, как будто только порыв ветра помешал им. Она мужественно продолжала шагать, продолжала улыбаться их шуткам, а тем временем острые холодные ножницы вырезали её точно по линиям тела и вынули из их картины.