По ту сторону смерти - Эндрю Клейвен

Я посмотрел на Ансельма, который следил за нами, весь обратившись в слух.

— Пообещаешь мне? — растерянно повторил я.

— Что ты не исчезнешь с лица земли, но будешь жить вечно, — сказал брат Уильям — Если я открою тебе тайну Святого Грааля, посвящу тебя в тайну Его Воскресения. Если тебе не придется больше возносить Ему свои молитвы, не придется укрощать плоть, приносить себя в жертву, вставать к заутрене и гнуть спину до всенощной. Если я скажу тебе, что вечное блаженство не в том, чтобы петь осанну, а в том, чтобы любить женщин, пить вино, властвовать над людьми, дышать свежим воздухом Кому ты будешь служить?

В растерянности я посмотрел на Ансельма, словно надеясь найти у него поддержку. Я хотел напомнить им о дне Страшного суда, на котором предстанут все смертные, независимо от того, сколько земной жизни им было отпущено.

Но я чувствовал, что здесь не место для подобного лицемерия, а потому промолчал. Во рту у меня пересохло. Только теперь я понял, что уже глотнул той отравы, которая поразила самое сердце аббатства.

Уильям, видя, что я не собираюсь отвечать, снова улыбнулся и снова потянул за бечевку. На сей раз он извлек ее из бурлящей жидкости, и сквозь клубы пара я рассмотрел, что другой ее конец облеплен синеватыми кристаллами, чьи грани были подобны лепесткам раскрывшегося цветка.

— Это «синий цветок», — сказал Уильям. — Синий камень. Камень Святого Грааля. Формулу его приготовления мне открыл один язычник-колдун в Священном городе. Эго была плата за то, что я сохранил ему жизнь. Сначала все составные части смешиваются и разогреваются на огне, затем содержимое остужается до образования кристаллов. Затем капелька кристаллического вещества растворяется в воде — совсем немного. Получается целебная жидкость. Если раз в полгода погружаться в эту жидкость, естественное строение тканей восстанавливается настолько, что процесс старения прекращается. Тело — твое тело — становится практически… бессмертным.

Я вскочил так стремительно, что опрокинул скамью, на которой сидел. Меня прошиб пот, хотя стояла ночь и было довольно прохладно. Сердце мое рвалось из груди.

— Это дьявольские козни! — вскричал я. — Зачем ты рассказываешь это мне?

— Сядь же, сядь, — промолвил Ансельм. Он наклонился и заботливо подставил мне скамейку.

Я медленно опустился на место.

В красноватом отблеске горящих углей мелькнула улыбка Уильяма. Он многозначительно посмотрел на Ансельма, и тот понимающе кивнул

— Камень — лишь часть волшебного эликсира, — еле слышно — так что мне пришлось наклониться вперед — прошептал храмовник. — Чтобы испытать его в деле, необходим еще один ингредиент.

Еще один ингредиент.

Я не пытаюсь умалить свою вину, рассказывая о муках совести, терзавших меня после приведенного выше разговора. Правда состоит в том, что, какие бы душевные страдания я ни перенес, одна-единственная мысль с самого начала терзала мой разум. Жизнь! Вечная жизнь! Вечная молодость! Если человек обладает подобным даром, что ему угрызения совести? Ведь совесть — лишь страх кары Божией, которая ждет его после смерти. А если смерти больше не существует, если страх вечно гореть в аду больше не властен над вами, то что для вас совесть? Что для вас Бог? Если мне дарованы вечная жизнь и вечная молодость, я сам стану Богом. Я поплыву по волнам своих желаний, и надо мной перестанет довлеть раскаяние или страх гнева Божьего.

И все это в обмен на один недостающий ингредиент.

И я отправился к безумной Энни.

Втянуть ее в наш дьявольский заговор оказалось до смешного просто. Уже тогда она была настолько наивна и простодушна, что не многим отличалась от животного. В те дни, когда между нами еще случалась близость, она даже отдавалась мне как животное: вставала на четвереньки, услужливо задирала нижнюю юбку, хрюкала от удовольствия и пускала слюни. Так я удовлетворял плотское желание и мог оставаться абсолютно спокоен: Энни было чуждо чувство привязанности или стыда, свойственное обычной женщине, и я знал, что, даже если она проболтается, ей никто никогда не поверит. Я не сомневался, что мне сойдет с рук это маленькое прегрешение.

Пока однажды не обнаружилось, что она беременна.

В страхе, что ее бессвязное бормотание может выдать меня, я решил принять меры предосторожности. Тем более что скрывать очевидное становилось сложнее день ото дня. Я спрятал Энни в лесу, в доме пользовавшейся дурной славой особы, с которой мне доводилось уже встречаться. Именно туда я теперь и направился.

Энни так разнесло, что она не могла сама добраться до кровати, однако бедняжка по-прежнему не очень-то понимала, что с ней творится. Когда я объяснил, что от нее требуется, она немедленно согласилась. При этом взор у нее был потухший, как у лунатика.

Эта встреча оставила у меня в душе неприятный осадок, но она была необходима. Именно поэтому Уильям и Ансельм обратились ко мне. Оба были бездетны и знали, что Энни уже на сносях.

А синий камень требовалось испытать.

Вскоре мы встретились в лесу темной ночью. Снова смешали в котелке составные части Грааля. Котелок поставили на раскаленные угли, а затем охладили. Мне уже открыли заветную формулу. Я привожу ее здесь для тех, кому неведом страх вечного проклятия и кому не надо печься о спасении души по причине отсутствия оной.

В чугунную ванну натаскали речной воды и растворили в ней небольшое количество синих кристаллов.

В назначенный час явилась Энни. На руках она несла новорожденного младенца.

Сейчас я вижу это так ясно, будто все произошло вчера. У меня нет сомнений — эта картина усугубит мои страдания, когда душа моя будет гореть в аду.

Уильям, Ансельм и я стояли, облаченные в монашеские рясы с надвинутыми на глаза капюшонами, Казалось, деревья над нами сомкнули кроны, чтобы скрыть нас от лица Господня. Небо было черно — ни луны, ни звезд. Только от углей исходило багряное свечение — иллюминация столь зловещая, что развеивались последние сомнения относительно того, чьим заботам мы вручаем собственные души. Ветви деревьев напоминали окровавленные пальцы.

Подул свежий ветер. И деревья словно зашептались друг с другом Птицы давно умолкли, а невнятное бормотание ночных обитателей леса казалось лишь иной ипостасью тишины.

Фигура Энни выплыла из тьмы. При виде нее кровь застыла у меня в жилах. Судя по тому, как бережно она прижимала к груди бесформенный комочек, как что-то бормотала, склонившись над ним, было ясно, что, несмотря на плачевное состояние ее рассудка, этот детеныш вызывал у нее чувство некоей примитивной, животной нежности. Вряд ли несчастная понимала, что мы намерены совершить.