История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

«Багдад, вставший на слиянии двух культур, арамейской и греческой, стал в десятом веке интеллектуальным центром мира[208]».

Действительно, в контексте расцветшей исламской культуры истоки знаний не имели никакого значения, и в городе жили и работали десятки и сотни ученых мусульманского, христианского, иудейского и даже зороастрийского вероисповедания. Как пишет современный американский ученый Гастон Вьет, для халифов было совершенно безразлично происхождение ученых людей:

«Люди искусства и науки собрались в этом городе либо благодаря культурной общности, либо были призваны ко двору халифа благодаря своей компетентности[209]».

В это время в Багдаде жили и работали десятки ученых, философов, поэтов и богословов. Одним из тех, с кем булгарский царевич мог бы поговорить на родном тюркском языке, был в Багдаде гениальный математик и философ ал-Фараби (870–950). Его, как писал ибн Хальдун, благодаря достижениям в области логики, современники называли «вторым учителем» после самого Аристотеля[210]. Ал-Фараби в своих трудах, лишь малая часть которых дошла до нас, развивал идеи своего великого предшественника ал-Кинди (801–866), который объяснял мир как эволюцию первоидеи Бога, чем приводил в негодование консервативных ортодоксальных богословов, и без того неустаннои сражавшихся с философией му’тазилитов[211].

«Мусульманских ортодоксов, как правило, раздражала попытка объяснить творение как непрерывный процесс, проистекающий из первичного источника, поскольку этот довод не поддерживался научными свидетельствами. Их особенно оскорбляло то, что Разум тем самым возвышался до немедленной близости к Богу как Его первое качество. Проистекая из Первопричины, все проходит через, и развивается через посредство отражений этого первого разума. Таким образом, разум должен был заменить ангелов как передатчиков божественной истины. Ал-Фараби еще более заострил доктрину эманации, отождествив Активный Разум с архангелом Гавриилом и объяснив феномен пророчества как результат способности Души к воображению. Однако идея эманации не могла объяснить божественный акт творения удовлетворительным для ортоксального правоверия образом[212]».

Мусульманские философы, подобные ал-Кинди и ал-Фараби, опередили время на тысячу лет, поскольку, как и в случае с материалистическим богословием му’тазилитов, любые научные доказательства их логических построений были получены разве что в начале XIX века. Гораздо более практические и зримые результаты проистекали из трудов другого современника булгарского царевича, врача, философа, химика и вольнодумца ар-Рази (864–925 или 930) или, по-латыни, Разеса, который как раз в указанное время руководил большими больницами в Багдаде и своем родном городе Рей близ сегодняшнего Тегерана. Ар-Рази создал около двухсот трудов, и его, предшественника Авиценны, называли «непревзойденным врачом ислама». В своих трудах ар-Рази занимался вопросами диеты и лечением паралича, артрита, диабета, желудочных колик; изучал анатомию печени, глаза и сердца. Среди его наиболее знаменитых работ книги о почечных камнях и первый в мире трактат об оспе, многажды переведенный на латинский и другие европейские языки. Кроме того, он посвящал свое время трудам по философии, этике, общей гигиене, смене времен года; писал о божественной мудрости и причинах сотворения природы. То, что он ниже пишет о себе, можно отнести к большинству его знаменитых современников этого «золотого века» ислама:

«В практическом отношении я могу сказать, что с Божьей помощью и поддержкой я никогда не переходил верхнего и нижнего пределов (потворства своим прихотям и самоотрицания), которые я положил для себя. Ни одно мое деяние не свидетельствовало ни о чем, кроме философского образа жизни. Я общался с властителем не как военный или чиновник, но как врач и друг, служа ему в дни недомоганий и улучшая его телесное здоровье как советчик и товарищ. Моей единственной целью, да поможет мне Аллах, было его благополучие и благополучие его подданных. Никто никогда не видел меня жадно преследующим цели личного обогащения, швыряющим деньги на ветер, вступающим в спор ради спора, сварливым или несправедливым. Всем известно, что я представляю собой как раз обратное сказанному – до такой степени, что часто пренебрегаю собственными правами.

Те, кто провел со мной много времени, знают, что в еде, питье и развлечениях я не склонен к излишествам. То же самое верно в других отношениях, как могут подтвердить знающие меня – в отношении к одежде, верховым животным, слугам и служанкам. Но те, кто провел со мной много времени и знают меня лично, знают и то, что мои любовь к знанию и преданность науке не имеет пределов – настолько, что я никогда не пропускал непрочтенной мною книги или незнакомого мне человека без того, чтобы не бросить все, чем я занимался, даже к серьезному ущербу для себя, и не углубиться в эту книгу или не почерпнуть в достаточной мере из рассуждений того человека. Мое усердие и преданность науке достигали таких крайностей, что в единый год я написал более двадцати тысяч страниц…

Я продолжал работу над своим большим трактатом пятнадцать лет, днем и ночью, пока мои глаза не начали сдавать и мускулы моей руки не ослабели, так что теперь я не могу ни читать, ни писать. Но даже в этом случае я не отказался от чтения и письма в той мере, в которой могу себе это позволить, поскольку я постоянно нанимаю людей, которые читают и пишут для меня[213]».

При ал-Муктадире в Багдаде было несколько больших больниц, и больничным делом руководил врач-немусульманин Синан бин Сабит. Как утверждает А. Мец, благодаря его влиянию, в 918 году в Багдаде были одновременно открыты еще две больших больницы-госпиталя:

«один – самим халифом у «Сирийских ворот», а другой – на средства матери халифа на самой дорогой строительной площадке восточной стороны города – близ рынка св Иоанна на берегу Тигра[214]».

Багдад имел также большой дом для умалишенных, расположенный весьма далеко от города в пределах старого монастыря Иезекииля.

Помимо врачей и других ученых-практиков, Багдад славился тем, что здесь жили собиратели хадисов Мухаммад бин Исхак и ибн Хишам, а также двое из основателей четырех главных юридических школ ислама.

Первым багдадцем, вложившим собственные средства в закладку города, был «Великий Имам» Абу Ханифа (699–767), который сумел сочетать формальную сторону закона с элементами живой жизни, применяя и метод суждения по аналогии и личный здравый смысл. Его концепция «адата», то есть, разрешения использования местных обычаев и традиций, не противоречащих исламу, позволила его школе распространить свое влияние на огромные пространства, в том числе и на земли Средней Азии и Волжской Булгарии. Его гробница до сих пор считается в Багдаде священным местом.

Современником Абу Ханифы был Малик бин Анас (713–795), который всю жизнь прожил в Медине, лишь однажды покинув этот город ради паломничества в Мекку. Его юридическая школа была ограничена прямым следованием мединским традициям и поэтому чрезвычайно консервативна по сравнению со школой Абу Ханифы. Малик бин Анас старался во всей строгости придерживаться хадисов и очень редко прибегал к собственному мнению (ра’й) и суждению по аналогии (кыйяс). Благодаря этой ограниченности и национальному арабскому характеру, школа Малика бин Анаса получила распространение в Хиджазе и арабской Африке, хотя долгое время преобладала и в мусульманской Андалусии.

Юристом, который постарался совместить священность традиции с более открытым взглядом на реальное применение законов Шариата, стал Мухаммад ибн Идрис ибн ал-Аббас ибн Усман ибн Шафи (767–820), ученик Малика бин Анаса. Его нельзя в полной мере назвать багдадским ученым, поскольку в Багдад ибн Шафи попал не по собственной воле: он был привезен туда по приказу халифа Харуна ал-Рашида, будучи обвиненным в сочувствии шиитам. Ибн Шафи благодаря своему красноречию и поддержке знаменитого продолжателя дела Абу Ханифы, багдадского кади Мухаммада ибн ал-Хасана ал-Шейбани сумел оправдать себя, после чего взялся за изучение юриспруденции (фикха) багдадского толка. В течение своего второго посещения Багдада ибн Шафи создал свой юридический труд «Ал-Рисала», в котором постарался совместить маликитское и ханафитское понимание закона. Несмотря на то, что таким образом он создал свою собственную школу права, он сам продолжал считать себя учеником и продолжателем дела Малика бин Анаса.

Учеником самого ибн Шафи считал себя Ахмад ибн Ханбал (780–855), который родился и умер в Багдаде. В истории мусульманского права ибн Ханбал, который придерживался противоположной Абу Ханифе точки зрения, считается скорее традиционалистом и знатоком хадисов, чем ученым юристом. Его консервативные идеи были впоследствии развиты его учениками, благодаря чему ибн Ханбал стал основоположником школы, заложившей основы одного из самых консервативных течений ислама. Сторонники ибн Ханбала, «ханбалиты», представляли к описываемому нами времени самое ортодоксальное и анти-рационалистическое крыло исламского богословия.