Демонический Любовник - Дион Форчун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему Мистер Лукас так боится Второй Смерти?
– Потому что с ней приходит и час расплаты, когда личности приходится отвечать за свои поступки. Лукас боится расплаты, и, надо полагать, не без причины.
Некоторое время Вероника задумчиво смотрела в окно.
– Думаю, если бы кто-то нас услышал, – сказала она после паузы, – Он бы решил, что мы сошли с ума и бредим.
– Несомненно, – сухо ответил ее компаньон. – Но как они собираются остановить эти смерти? У них невероятно высокий уровень детской смертности для столь маленькой деревни, и ничем иным они не смогут этого объяснить.
ГЛАВА 25
Лукас никогда не приходил в дневные часы и его не стоило ждать раньше наступления темноты, поэтому Вероника провела старика по всему своему маленькому дому и показала различные места, связанные с проблемой, которую они пытались решить. Они посетили спальню Лукаса, где красная вьющаяся роза роняла свои последние заплесневевшие лепестки на подоконник. Когда старик задумчиво сжал их в руке, Вероника почувствовала, что он изучает это место с помощью каких-то других органов чувств, не имеющих отношения к пяти физическим.
Они осмотрели пустую собачью будку, рядом с которой все еще валялся расстегнутый ошейник с присоединенной к нему цепью, и затем, с безопасного расстояния, осмотрели хибары в переулке. Наконец, они прошли по лесной тропе, которая вела к кладбищу, и остановились рядом с сырой земляной насыпью, которая постепенно оседала под осенними дождями.
В течение долгого времени старик стоял с непокрытой головой рядом с насыпью, размышляя неизвестно о чем. Может быть, общался с духом умершего мужчины, или же думал о том, что могло бы быть, если бы его духовный сын оказался достойным преемником. Наконец, он опустился на колени и положил на сырую землю пригоршню побитых дождем лепестков, которые собрал с вьющейся розы, окружавшей спальню умершего. Вероника тоже опустилась на колени и выложила из унылых красных лепестков некое подобие креста. Старик не стал останавливать ее – наоборот, она, казалось, сделала то, чего он сделать не осмелился.
– Может быть, он и имел на это право. Кто мы такие, чтобы судить его? Для каждого человека
– свой учитель, – только и сказал он.
Вечер застал их в знакомой бильярдной комнате. Огонь в камине отбрасывал неуверенный свет и как только старуха убрала остатки ужина, Доктор Латимер погасил лампу.
– При обычных обстоятельствах, – сказал старик, – Я не стал бы позволять вам входить в транс без соблюдения должных мер предосторожности, но в нынешних условиях нам придется оставить врата открытыми и позволить войти в них тому, кто придет, иначе мы можем пропустить нечто важное.
Долго им ждать не пришлось. Как только огонь погас и дрова начали сиять красноватым светом, Вероника почувствовала, как из нее начала вытекать эфирная субстанция, что указывало на то, что ее ресурсы начали разделяться, и вновь из теней начала возникать темная фигура в капюшоне. Туманоподобный экссудат сгущался в ниспадающие складки одеяния, и медленно проявлялись руки, черты лица и безграничные темные озера на месте глаз.
Все внимание Лукаса было приковано к Веронике, и пока он не материализовался полностью, он не заметил присутствия третьего человека в комнате. Мгновенно он стал в два раза выше обычного, воспарив над седобородой фигурой, неподвижно сидевшей в кресле, а складки его одеяния расправились и превратились в подобие крыльев огромной летучей мыши. Разреженная эктоплазма с готовностью подчинилась одушевляющему ее разуму и огромные когти появились на концах его пальцев, когда он протянул руку в горлу намеченной жертвы. Затем на мгновение он застыл в нерешительности. Ясные голубые глаза под тяжелыми бровями ни разу не дрогнули, и грозная, нависавшая над стариком фигура начала медленно отступать, складывая крылья, пока, наконец, не превратилась в точное подобие египетской мумии, стоящей в стороне.
Тогда старик заговорил.
– Приветствую тебя, сын мой, во имя Того, Кому мы оба служим.
Дрожь пробежала по телу неподвижной фигуры, стоявшей перед ним, и тонкая складка одеяния, казалось, освободилась от обвивающих ее лент и повисла, словно длинный свободный рукав.
– Откуда ты пришел? – раздался голос, словно бы повторявший некую установленную формулу, и дрожь старости прозвучала в его ритуальном тоне.
– Из Бездны, – последовал, наконец, неохотный ответ.
– Куда ты направляешься?
Последовала пауза, нарушаемая лишь звуком медленно падающего в огонь пепла и ритмичным дыханием Вероники. Бревно прогорело насквозь и сломалось, прежде чем последовал ответ, но старик ни разу не шелохнулся.
Лукас снова заговорил:
– Я во Внешней Темноте, – сказал он, – Носимый ветрами космоса. Бесполезно спрашивать меня, куда я иду, ибо я и сам этого не знаю.
– Уходи, сын мой, уходи с миром, – сказал старик. – Встреться со своей расплатой и прими ее, и затем, когда день жизни вновь забрезжит для тебя, ты сможешь вернуться на Путь, с которого ты свернул.
Крылья, напоминавшие крылья летучей мыши, вновь угрожающе раскрылись, когда Лукас, разозлившись, воскликнул:
– Не в вашей власти приказать мне уйти; мне удалось создать точку опоры на плане проявления, по крайней мере, до некоторой степени. Мы можем обойтись и без вас.
Старик повернулся к Веронике.
– Дочь моя, – сказал он, – Не в моей власти просить Джастина принять свою расплату, как он справедливо заметил, ибо я не могу изгнать его из тела, которое он создал для себя, не навредив вам, ведь оно состоит из части вашей субстанции, но если вы откажетесь от него, я смогу отправить его, куда следует.
Вероника, медленно выпрямившись в кресле, переводила взгляд с одного боровшегося за нее мужчину на другого. В ее психическом состоянии ни один из них не казался ей материальным, но они представляли разные типы силы, проявляющиеся через разные сосуды разума. Старик казался ей призмой, сквозь которую проходил свет великого космического Солнца, а Лукас светился странным переливающимся сиянием, как светятся некоторые грибы в лесу, светом своего собственного разложения.
– Куда он отправится? – спросила она, наконец. – Где его место? Будет ли ему там хорошо? Лукас засмеялся и ей показалось, что вместе с ним засмеялись бесчисленные голоса. Каждая вспышка или отблеск огня в камине, каждый ветерок в ветхом доме, казалось, загоготал с ужасающим весельем.
