Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник) - Андрей Архипов

Онуфрий распалился под начавшиеся смешки новгородцев и перешел к прямым угрозам.

– И что ты сделаешь мне, сучий выродок? Своими оставшимися осьмью воями, да без луков? А? Против моих трех десятков? Накормил, напоил, девку дал на потеху… Пожалуй, я на вересень загляну еще разок к столь гостеприимным хозяевам, приготовь к тому времени для каждого моего воя по бабе, а то и по две, и сам рядком встань, токмо портки скинь…

Тут Онуфрий уже не выдержал, нагнулся, свесившись с борта, и загоготал, широко разевая рот с гнилыми зубами. Смешки у новгородцев перешли в громкий хохот и неприличные жесты в сторону неподвижно стоящих переяславцев.

– Значат ли твои слова, что не пойдешь ты на правеж? – степенно спросил воевода, подбирая с песка щит, оставленный унесшим Тимку воином.

– Да чтобы ты сдох вместе со своей весью, вшивый сукин сын… А и сдохнешь! А ну-ка, вставайте на колени, а не то стрельцы мои…

Новгородцы недоуменно застыли, узрев, как переяславский воевода неожиданно рухнул на одно колено, полностью прикрывшись щитом, а за ним встали в то же положение и все противостоящие им воины. Онуфрий, раскрыв рот, мгновение обескураженно смотрел, как переяславцы по-своему исполнили его приказы, и взъярился.

– Да все одно сей миг сдохнете! Все одно! Стреляй по ним, сучьи дети!

Десяток стрел сорвались в стремительный полет по прямой, оборвав его на переяславских щитах, но даже не покачнули держащих их ратников. Лишь еще пара из них, кинутые навесом, оцарапали кольчуги на спинах воинов, но бессильно канули за ними в прибрежный песок.

– Выбрал ты свою долю! – глухо донеслось из-за воеводского щита, нашпигованного опереньем, и тут же из воды под самым носом ушкуя взметнулось что-то стремительное, темное.

Взметнулось и упало обратно, потянув за бороду вниз потерявшего равновесие купца. И тут же в спины новгородцам ударили стрелы, выкашивая их задние ряды, состоявшие почти из одних лучников. Те, кто успел развернуться в сторону реки, в свои последние мгновения ослепшими от пламени костра глазами заметили две огромные лодьи, влекомые течением мимо ушкуя и взявшие его в клещи.

Глава 18

Общий сход

Туманное утро обильно посыпало холодной росой лиловые полураскрывшиеся бутоны колокольчиков, высокие хлысты иван-чая, желто-зеленую россыпь зверобоя.

Сверкающие капли сплошь покрыли низкие заросли розового клевера, а широкие листья лопухов, собравшие на себе целые пригоршни холодной воды, только и ждали, когда их тронут, чтобы вылить накопившуюся влагу на зазевавшегося, сонного человека.

Однако это ничуть не смущало вскочивших чуть свет людей, бродивших по старой пажити босиком по колено в мокрой траве. Утренний кашель и зевание вскоре сменились визгом молодых голосов, затеявших купание в теплой по сравнению с окружающим воздухом воде речной заводи. Начали трещать ломаемые сучья, а одинокий стук топора разбудил тех сонь, кто еще нежился около тлеющих бревен почти погасших костров.

Прибывшим с вечера людям не хватило места, чтобы переночевать в веси, и они расположились прямо на лугу, в сооруженных на скорую руку шалашах, а то и прямо на земле.

Столь выдающееся столпотворение было вызвано невиданным прежде в этих местах зрелищем. Вершился копный суд выборных, другими словами – суд народного собрания, копы, которая была созвана местным воеводой с подачи своего полусотника.

Как официально вершилось судопроизводство на Руси? Только князем и его наместниками. Сам он не мог рассматривать все дела в княжестве и поручал сие хлопотное дело своим управителям, которые звались тиунами. Те оставили о себя недобрую память в сердцах переяславцев, которые убежали на Ветлугу отчасти и от жадности этих посадников, недобрым словом вспоминая, как те толковали людские и княжеские законы, стараясь положить себе что-то в карман.

И не пожалуешься на них – ведь тиуны имели полное право это делать, потому что суд княжеский, как и собираемые ими налоги, являлся доходной статьей, от которой им шла определенная весомая часть.

Потому и старался люд не доводить своих споров до того, чтобы выносить их на такое мероприятие, пытаясь решать все внутри общины, собирая оседлых мужей, сходатаев, на собрание копы. А уж если тебе не мило ее решение, так беги к тиуну, только потом не жалуйся, если он тебя же и обдерет как липку. До кун не один князь лаком.

Сам же копный суд следовал древним обычаям славянских общин, передающихся устно из поколения в поколение. В него входили сходатаи из несколько поселений, которые собирались в одном, особом месте.

По копному праву обиженному предоставлялось отыскивать своего обидчика, собирать улики, совершать обыск. Если же истец не мог отыскать того, кто ему нашкодил, то он требовал собрания копы. Если с какого-нибудь селения никто на копу не являлся, то оное должно было удовлетворить обиженного, а само потом уже могло искать виноватого.

По обычаю такой суд собирался по одному делу не более трех раз. Первое собрание проводилось, если нужно было по горячим следам искать преступника, тогда копа называлась горячей, а если дошло до третьего, то называлась завитою. Но до нее доходили лишь самые запутанные дела.

Собственно, и у отяков в общине все решалось примерно так же, только собирались они малым кругом, обычно родом.

Ныне же общий сход принял совсем другой размах. Естественно, на копу были приглашены отяки, поселившиеся в общине, но и со старых отяцких поселений были позваны так называемые сторонние люди, которые не участвовали в принятии решений, но могли следить за ходом дел.

Все-таки не своих судить собирались, дело-то… скользкое. Как потом перед теми же новгородцами оправдаться, если придут они с вопросом, почему их родичей казнили?

Кроме отяков, присутствовать на общинном суде попросили ближних черемисов, послав к ним две лодьи, хотя и занимал путь до их поселений порядочное время. Помимо самого приглашения, целью визита было узнать, не было ли тем разорения от новгородцев, да и просто познакомиться с ними не мешало бы поближе. Так что собрание для вынесения приговора было не самоцелью.

На самом деле сомнений в том, что делать с теми разбойными людьми, которые остались живыми, у переяславцев не было.

«А порубать всем головы разом! Будто дел других нет!»

Однако Иван сразу попытался уговорить их устроить из сего действия небольшое шоу.

Во-первых, говорил он, требовалось собрать и предъявить доказательства всем в округе, чтобы потом проплывающие новгородцы зуба на них не имели. По крайней мере, чтобы не устроили на них поход, оправдывая его местью за родичей, но думая при этом просто убрать помеху на своем пути к булгарам.

Во-вторых, заявить о себе погромче соседнему люду с целью завязать какое-никакое знакомство, ибо торговлишка между переяславцами и черемисами зачахла, не успев начаться. Те из них, кто обитал в верховьях Ветлуги, жили своей жизнью под кугузом, а нижним, чьи поселения были на Волге или среди мордвы, переяславцы ничего не могли предложить, да и купить у тех тоже было особо нечего.

Третья же причина была, по мнению полусотника, самой главной. Необходимо было разрекламировать себя как справедливого, доброго и сильного соседа.

С отяками, пока беда не пришла, как жили? Не ссорились вроде, но общались между собой как чужие. А в итоге? И отяки чуть не поплатились одним поселением, и переяславцев Пычей почти сдал на растерзание буртасам. Вот и с дальними соседями хотелось бы по-новому жить. Глядишь, и упредят о беде какой, и помощь при случае оказать смогут.

Единственное нововведение, которое полусотник предложил ввести для копного суда, – это избрать от поселений выборных, которые дадут присягу судить справедливо. Иначе кто будет определять вину ответчиков из собравшихся на копу полутора сотен человек? Трудно всей толпой это делать, такое мероприятие временами только побитыми рожами и охрипшими глотоками окончиться может.

И опять же получится, что тот, кто вести собрание будет, староста или воевода, все определять и будет. Разве что вмешается кто-нибудь, кто кричит громче других. На удивление Ивана, Радимир на такое отступление от старых обычаев, подумав, согласился, мотивировав это тем, что традиции для новой общности отяков и переяславцев надо ковать, пока горячо. Поэтому решили предложить общинникам на сходе выбрать тех, кто судить будет, причем отдельно от старой веси и от новой. А там уж как решат.

А насчет новгородцев у Ивана, Трофима и Радимира на второй день после ночного боя вышел такой разговор на извечном месте их посиделок, лавке около дружинной избы…

– Слепня мы замочим в любом случае, как бы суд ни решил, иначе отомстит он нам так, что мало не покажется. А остальных как придется – посмотрим, что за люди, точнее, копа пусть это определяет. Надеюсь, что большинство приговорят, но кого-нибудь вменяемого и отпустить бы надо, чтобы он весть донес до Новгорода, – ответил полусотник на вопрос, что делать с выжившими ушкуйниками. – У нас на родине их бы вообще сразу освободили, после того как они сказали бы, что ни при чем и втихую тугой мошной под полой позвенели. Тогда их разве что за скабрезности и ношение оружия пожурили бы.