Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник) - Андрей Архипов

К сему великому церковному, а заодно и рыбному празднику как раз пришлась сеточка, с которой желающие прошлись по мелководью и заполнили несколько огромных корзин мелочью на жареху. Кроме всего прочего, прямо на берегу готовили уху из стерляди, заходящей в низовье Ветлуги из Волги.

Народ вольготно расположился на пажити в ожидании самого мероприятия, хлебал ущицу, травил байки, собравшись небольшими кружками. С вежей подходил знакомиться к привезенным на лодье черемисам, пытаясь понять, что они за люди.

Вообще Петров день был раздольем посреди лета, особенно для молодежи. Не успев отгулять Купалу, отроки и девчата, не испорченные благами цивилизации, проводили ночь за хороводами и песнями, встречали рассвет в поле, слушали соловья, гадали, сколько лет кукушка накукует. Эти пернатые, по поверью, заканчивали свое пение как раз на Петров день. А отдохнув, до Рождества Пресвятой Богородицы впрягались в семейную лямку: наступала страдная пора, и в первую очередь сенокос.

И Вячеслав зашел на начавшийся праздник, однако только для того, чтобы воспользоваться своим упрочившемся положением. Он хотел отобрать себе в помощь Агафью и других баб, помогавших ему с лечением, когда ударил мор. Наступила пора собирать летний травяной сбор – чабрец, душицу, мяту, зверобой.

Те, конечно, поартачились слегка: никому из них не хотелось пропускать столь важное событие, как общий сход. Но желание быть поближе к лекарю и знахарке, если, не дай бог, конечно, наступит тяжелая година, сыграло свою роль. Тем более сами понимали, что кроме праздника, другого времени для сбора у них не будет. Вон как селения разрослись за счет отяков, сколько еще лечебной травы понадобиться может?

Проходя мимо сгорбившихся на пажити баб, подчищавших траву серпами и горбушей, представляющей собой почти тот же самый серп, только надетый на короткую выгнутую рукоять, и предназначавшийся для выкоса среди кустарника и кочек, Вячеслав задумался. Потом махнул рукой и участливо посмотрел на Николая, стоявшего с Любимом и Фаддеем в отдалении, обсуждая какие-то извечные проблемы.

Как потом рассказывали видоки, лекарь подошел к лучшей половине человечества, еще не освобожденной и поэтому счастливой своей домохозяйской участью. Забрав у нее горбушу, он стал что-то показывать, рисуя в воздухе рукой более длинное косовище, ручку, то бишь лучок в его середине и чуть загнутое внутрь длинное металлическое лезвие.

Вручив косу-недомерок обратно бабам, лекарь гордо ушел собирать травы, кивнув напоследок в сторону стоявших мастеровых.

Видимо, Вячеслав что-то задел в душе тех тружениц, потому что через некоторое время целая их стайка, возглавляемая Ефросиньей, взяла в окружение кузнецов и старшину плотников, начав им что-то втолковывать. Те сначала нехотя отмахивались, потом попытались вырваться из окружившего их кольца. Двое из них были тут же остановлены, удержанные за шкирку могучей рукой Фроси. Один лишь Николай по причине своей могучести сумел продраться через женские заслоны и затеряться среди перемещающихся по пажити толп переяславцев и отяков.

Прервано сие действие было часов так в восемь по часам Ивана, или около четырех дня по местному времени.

На холм перед пажитью степенно вышла представительная делегация. Возглавлял ее воевода Трофим Игнатьич собственной персоной, за ним следовали Никифор и Пычей, соответственно староста обоих весей и предводитель отяков. Покряхтев для солидности, Никифор взобрался повыше и крикнул, стараясь перекричать ходивший по пажити гул.

– Здрав буде, люд переяславский, отяцкий да черемисский. Знамо вам, отчего собрали вас, оторвавши от дел страдных, да порешать надо дела грешные весей наших. Однако же, переяславцы, с праздником вас, днем святых апостолов Петра и Павла.

Православные перекрестились, слегка замявшись, куда повернуть головы свои. Видя это, Никифор добавил.

– Грех наш велик – не на что нам взор кинуть, чтобы крестом себя обнести, да труды праведные нам не дали сотворить сие. Тем паче решили мы меж собой срубить по следующему году церквушку небольшую, дабы было где голову склонить перед Господом нашим. А плотникам под то лес заготовить. Одобряете ли деяние сие?

Одобрительный шум пронесся над пажитью.

– Добре, – кивнул Никифор и обернулся назад.

Перед весянами вышел вперед Пычей и перевел речь старосты для своих родичей.

– Тогда следующий вопрос к вам, отяцкие и переяславские, – начал сызнова речь староста. – Вот перед вами стоит Трофим Игнатьич, службу у князя переяславского несший десятником. Всем вам ведомо, что сотворил он. Его усилиями добрались и осели мы на берегах этих. Вместе с Иваном Михайловичем, что воеводой отяцким был в походе их, добивал он на пажити этой тех буртасов, что пришли к нам с разбоем. И с новгородцами он же ратился. Кликнуло войско ратное его воеводой, да и ранее исполнял он все воеводские дела. Однако же и к вам, мужам переяславским да отяцким, спрос есть, поскольку он у нас иной раз и мирскими, торговыми делами занимается. А спрос этот таков… признаете ли вы его главой над собой, всеми своими семьями и своими делами, где я, как староста, буду лишь помощником ему в мирских свершениях? Может, обиду какую кто на него затаил? Выходи да перед честным людом сказывай все.

Пока Пычей переводил сказанное, в рядах переяславцев негромко перекатывался шум обсуждения. К нему добавился нарастающий гул со стороны отяков, получивших свою порцию информации. На холм, споткнувшись к всеобщему веселью, взъерошенный и помятый, выбрался Фаддей и, бросив, чтобы покрасоваться, плетенную из тонких сосновых корешков шапку на землю, крикнул.

– Да все мы знаем Трофима Игнатьича! Люб он нам! Пусть будет! – и остался на холме, почему-то не решаясь спуститься обратно.

– Да шо ты вылез-то на вид и назад не идешь, али не милы мы тебе? – Могучий голос Фроси перекрыл возникший было шум. – Не твое дело стоять над нами. Сей миг, как вылез, так и взад засунем.

Не полностью расслышав сей монолог, Фаддей дернул рукой, чтобы прикрыть себя с тыла. Это вызвало сдавленное хихиканье в первых рядах, прикрытое массовыми действиями по поправке усов и бороды. Заметившая все Ефросинья продолжала.

– А если противиться будешь, так еще и маслом смажем, чтобы легче ходило! Это что же получается, воевода? Бабы облегчения просят, а он в отказ пошел?

Тихие смешки начали переходить в гомерическое повизгивание.

– И какое же облегчение себе бабы просят? – вмешался воевода, кусая губу, чтобы сохранять серьезный вид. – Вроде Фаддей вам ни в чем не отказывает, даже наоборот. Слышал, гоняют его бабы почем зря от желания его облегчение вам принести.

– От, и ты туда же! Кабы он с этим делом проворил хорошо, то и гнать бы его никто из баб не стал бы, – поддержав ехидный тон, продолжила возглашать на всю пажить Фрося.

К смеху переяславцев прибавились отяки, до которых, наконец, довели тонкости перевода.

– Он сию срамную деревяшку переделать отказывается. – Предводительница переяславских баб подняла над головой горбушу и встала в позу, подбоченившись. – Али у него у самого такой же плюгавенький, как это косовище, такой же кривой и малый? Так пусть в мыльню пойдет, мужей посмотрит, оценит, каковы они должны быть!

– Фаддей, а Фаддей! А я на такое косовище согласна бы, ежели оно у тебя от пояса до землицы! А что кривое, так лишь бы не согнуть было! – донесся визгливый от смеха голос от толпы баб, стоявших неподалеку.

– Цыц, бабы! – гаркнул воевода, видя, что из схода хохот да срам один выходит. – А ты, Ефросинья, говори что дельное, а то выведу тебя отсель. Нечего бабам на сходе толочься.

– Ты меня обабь сначала, воевода! – не смутилась та. – Тогда и гони! А говорю я дельное. Лекарь сказывал, косы у них были такие, что бабе не надо на карачках ползать, а стой себе и коси, а ежели грабки приделать, то и хлеб убирать можно. Зело борзо, нежели серпами, баял. А шо кузнецы, шо Фаддей – в отказ пошли. А тут дело общинное, люд высвободится от дел страдных.

– Гхм-м… – повернулся к Николаю воевода. – Было такое у вас?

– Было, Трофим Игнатьич, – кивнул тот. – Литовкой ту косу звать. Только для нее железо нужно хорошее, да поизвели мы почти все… Разве что сломанную пилу перековать. Сделаем на пробу, откует Любим, есть время ныне у него. Только без нового железа пустое то дело, точить и точить придется.

– Так и порешим, – кивнул воевода. – А ты, Фрося, геть со схода, не бабское дело это.

– Не гони ты ее, Трофим Игнатьич, – попросил Николай, опередив ту, открывшую было рот для отповеди. – На буртасов с мужами стояла вместе, пусть и тут побудет.

– Гхм-м… – опять в кулак закашлялся предводитель переяславцев, услышав одобрительный гул голосов. – Сызнова вы мне традиции ломаете, да быть посему, раз то не баба, а вой в поневе… А остальные – геть отседова! – нахмурился он в сторону порскнувших в разные стороны баб. – Продолжай, Никифор!