Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обида и счастье - два фактора, определяющие психологию русского народа.
«Грех», раз кем-нибудь содеянный, имеет свойство ложиться виной своей на невинного и существовать как 207
«обида». Боже мой, как же грешен русский народ, если в нем столько обиды!
На машину с разбитой фарой и помятым крылом смотреть не могу, а ведь машина - это свобода моя, это счастье мое...
Боюсь, что в связи с моим возрастом отберут у меня любительские права и заставят держать шофера. А еще, что травма душевная разрастается. Да и рассудок говорит, что это ребячество -при наших условиях мне, старику, водить машину. При иных условиях, как ни езди осторожно, все-таки остается какой-то процент на то, что или ты кого-нибудь раздавишь, или раздавят тебя. Последнюю неприятность при езде на машине избежать нельзя, а первую можно: это нанять шофера, ответственное лицо.
Боль сошлась в душе тройная и оттого, что причинил другому маленькому человеку смерть, и оттого, что боюсь утраты моего счастья (свободы передвижения), и оттого, что начинается грипп.
Как хорошо это, как глубоко это, и как по-русски определяется наше счастье: от сумы и тюрьмы не отказывайся.
В Горьковские дни почему-то у меня ничего не прибавилось к Горькому. И вообще мне чуть-чуть досадно, что сердце почему-то не ложится у меня к нему. Но спасибо-спасибо ему за «Бабушку». Спасибо Мухиной и Корину за портреты.
NB. Мелькает мысль сделать Зуйка просто счастливым среди обиженных, а катастрофу в лесу дать как испытание «счастью» в том смысле, что и ты, счастливейший мальчик, подлежишь действию того же закона: от сумы и от тюрьмы не отказывайся. А впрочем, настоящая мысль явится законным порядком, как следствие своего прилежания и изображения картины весенней воды (недаром и эпиграф взят из «Медного всадника»).
208
Яшин, поэт, прислал мне свою книжку, величая меня учителем и другом. Он талантливый, написал одно прекрасное стихотворение «Сосновая грива». Есть и другие неплохие стихи, но все какая-то изображается деревенская гражданственность под гармошку. Надо ему написать, дать понять, чтобы он не очень бы колхозился и...
Больной ест на здоровье.
Здоровый ест на работу.
А кто не работает, тот не ест.
15 Июля. Утро тихое, небо ясное, земля влажная, травки росистые и в иных разноцветные огоньки. Постараюсь усилием, духом преодолеть недомогание (грипп) и понимаю в этом своем усилии то огромное усилие духа соединенного человека (Церковь), утверждающее зачатие Богочеловека от Духа Святого.
По улице идет обыкновенная парочка. Он - в полувоенной форме, она, грудастая, в белом с голубыми полосками. Но не утомляясь повторенностью пар, радостный дух мудреца устраивает в каждой новой паре своеобразие и в этом чем-то своем у каждого понимает движение Божественного творчества.
Сцена в скиту Красная поляна. Все вошли в церковку и там молятся, а Валентин сидит один на дровах. О. Даниил подходит к нему, спрашивает, почему он не в церкви, а так сидит на дровах. -Боюсь, - отвечает В., - кто я такой, чтобы войти в храм Божий. - Ну, сиди, сиди, - сказал Даниил, - можно и так.
Вот у настоящих наших революционеров и были такие души: «не называй имени Бога всуе», или «одежды не имам да вниду в онь». И Валентин, и Митраша, и брат мой Николай, и великое множество русской интеллигенции и, может быть, массы простого народа из-за того и попов презирали.
Так вот теперь и о радости творчества думаешь, о том равновесии душевных сил, благодаря которому образуется
209
движение творчества. Нет ли и в этом равновесии того самого «счастья», которое выходит только из сравнения с другими: те обижены, а тебя обида обошла. Вот тут-то я и усматриваю в своем писательстве нечто, идущее не от обычного «счастья» (как у Михалкова, Симонова).
Перебирая свою жизнь, вижу, что обиды в ней сколько угодно и что творчество мое вышло путем особого смирения в процессе борьбы с личной обидой. Мое творчество не есть обычное «счастье», а усилие радостного выхода из личной обиды: это есть путь к радости, но не к счастью.
Однако чувство равновесия сил души, присущее состоянию творчества, в жизни может подменяться довольством тем, что «все в порядке». Особенно это заметно при уходе за машиной: доведешь до совершенства машину и доволен. Вот это довольство я пока не могу обрести после аварии и к машине даже подойти пока не могу, и даже не уверен, что смогу когда-нибудь преодолеть свою тревогу. Напротив, на творчество, исходящее не от счастья и довольства, травма моя совсем не распространяется. Так это потому, что из двух разных источников вытекает довольство счастливых и творческая радость.
Счастье у людей «выходит» иногда, а радость достигается...
Вера содержит в себе творческое начало жизни, по нашей вере возникает небывалое в жизни природы: мы, люди, творцы его и раньше нас этого не было.
Сегодня написал главу о Даше с возлюбленным ее юности, после чего следует ряд глав об аврале, в котором разрешается судьба действующих лиц. После аврала идет глава о плавине и заключение о достигнутой радости. Прописать сейчас все до конца, как в живописи углем, не прибегая ни к каким материалам. Достигнуть полнейшей уверенности и тогда спокойно разделывать красками.
210
О духовном материнстве надо так понимать, что «духовное» прилагается к обыкновенному материнству, как исключающее материнское собственничество.
Ляля уехала в Москву по делам. Я - за работу, и это душу мою, чувствую, вылечивает.
Теща опять ожила и опять в противоречии. Очень парит, говорю. Нет, сегодня не особенно. Если бы я сказал: сегодня прохладно, она бы, наверно, - парит. Опять, говорю, и сегодня будет гроза. Нет, говорит, я чувствую, нет: и ветер другой. Конечно, грянула страшная гроза с ливнем.
16 Июля. День в день стоят: утро до обеда тихое, солнечно свежее, к обеду парит, после обеда гроза. А вчера был даже и ливень.
Вечером вчера приехал Валек за машиной. Сегодня он едет в Звенигород с бензином (кирпич перевозит) и вечером вернется, завтра привезет Лялю.
Ляля звонила в больницу и прислала сказать, что мальчик жив и есть надежда на выздоровление. Валек рассказывал, что даже грубые шоферы после аварии с человеческими жертвами недели две ходят смутные.
Замечательно, что Map. Александр. - церковница,
общественница, уставщица. А Зина удовлетворяется молитвой, считает, что православие вовсе даже не занимается
