Кровавый передел - Сергей Валяев

— Дергаем?

— Пора, мой друг, пора, — задумчиво проговорил я, осматривая кабинет. Он был удобен во всех отношениях, в том числе и для душевных бесед.

— Тики-так, — сказал медвежатник, поправляя экзотическое полотно, скрывающее сейф для домашних пирожков. — Лепота, мать ее!

— Пошли, ценитель живописи…

— Ох, Александр, а был у меня талант ко всякому малярству, ох, был!

Я успокоил старого друга тем, что художников, мастеров кисти, до черта, а таких, как он, мастеров фомки, раз-два, и обчелся. На наших-то просторах Родины.

— Это точно, — был вынужден согласиться со мной несостоявшийся Шишкин-Брюллов-Суриков.

Вернувшись к зоне «Гелио», мы обнаружили нервничающего Никитина.

— У нас проблемы, братцы.

— Какие?

— Хакер заканчивает это самое перепр… препр… тьфу… перепрограммирование, но нужно заблокировать потом люк, — объяснил Никитин. — Хотя бы на час, чтобы новая программа сработала, а затем пойдет вирус… По всей системе…

— Бррр, — проговорил я и выразительно посмотрел на Булыжника.

— Нет проблем, Сашок! Закупорим коробочку, — пожал он плечами. Навсегда.

Мы с Никитиным одобрительно хмыкнули; я передал ему дискеты и предупредил: только в руки полковника Орешко.

— Так сам? — удивился Никитин.

— У меня дельце осталось, — ответил я. — Личное. — И постучал по стеклу часов. — Две минуты у хакера…

И, словно услышав мое предупреждение, из зоны «Гелио» выскользнула вышеупомянутая личность; жестом показала, что все в полном порядке. И снова терпкий парфюмерный запах встревожил меня. Но гражданин Пулыжников отвлек от загадочной, камуфляжной, сексуально неверно ориентированной фигуры хакера. (Кстати, что за слово? Чахоточно-отхаркивающее.)

Приняв от господина Булыжника свинцовую примочку, я крикнул, чтобы группа двигалась на выход, мы её догоним. Группа загалопировала прочь, а мы, два бывших зека, остались у огромного шнифера.

— Что это, Григорьич? — поинтересовался я тем, что держал в руках.

— Магнит, Сашка, — перебирал он цифровой шифр на люке толщиной в метр сверхпрочной стали. — Сейчас мы его причмокнем… Дай-ка!.. И не одно чмо с электроникой не возьмет кода.

— Ну ты, Ваня, голова! — восхитился я.

— А то! — был вполне серьезен. — Фирменный знак Булыжника — это его булыжник! — И влепил магнитную чушку рядом с цифровым шифром. — Навсегда. Открою или я, или бомба с автогеном. Но это на неделю, чтобы сделать по шлифту.[119]

На этой пессимистически-оптимистической ноте мы защелкнули замок люка до лучших времен и поспешили за группой товарищей. Оставалось семь минут времени достаточно на благополучный уход из подземелья, но я-то решил задержаться, записавшись на личный прием к товарищу Ладынину. (Он же Латынин? Он же Доспехов?) Не знаю. Такие проблемы решаются именно на приемах по личным вопросам. В полночь. Когда люди разговорчивы, как дети, и доверчивы, как звери.

Мы же, хлебавшие вместе баланду на чистеньких пеньках от корабельных сосен, стартовали от зоны «Гелио» со скоростью звука; вероятно, мы более не желали давиться казенными харчами. Что интересно, никто уже не тащил на руках Булыжника, в этом и не было необходимости: он сам улепетывал по туннелям, как олимпийский чемпион.

Но наша боевая группа мчалась ещё быстрее. Мы её настигли только у первого блокпоста. Расставание, признаюсь, было недолгим и без печали. Я затолкал всю чумовую от бега команду вместе с подозрительным хакером, задыхающимся медвежатником, желающим остаться и поэтому протестующим Гостюшевым в кабину лифта и отправил веселую гоп-компанию наверх. На свободные пространства Отчизны.

Убедившись, что лифт благополучно прибыл в родное, наземное, в смысле земное, Отечество, я взглянул на часы. В последний раз. (Шутка.) Минута и тридцать три секунды до всеобщей тревоги. И километр туннелей до кабинета академика ЛЛЛ.

О! Как я бежал! Это был забег двух выдающихся спринтеров: меня и матушки-смерти. Ее легкое дыхание и взмахи наточенной косы бодрили мою душу. Мне даже показалось на одном из поворотов, что душа летит впереди моего бренного тела. Наверное, так оно и было. И только возле нужного мне кабинета они соединились, душа и плоть. И в этот момент в природе подземелья произошли не видимые глазу перемены. Вновь смертельное ультразвуковое излучение загуляло по Центру. Правда, ещё возник нудный, тягучий и весьма неприятный звук — сигнал тревоги.

Я завалился в чужой кабинет. И вовремя — по коридору затопал отряд Службы безопасности.

Я схоронился в углу, за аппаратурой. Теперь осталось только ждать. Приема. Очевидно, из меня получился бы самый настойчивый в мире проситель:

— Не себя ради, а токмо ради хворой отчизны-матери.

М-да! В доме окочурившегося от демократии населения не говорят о реформаторских новациях, от которых и наступает смертельный запор.

Мое философствующее одиночество нарушило появление двух знакомых лиц: академик Ладынин был разъярен, как вепрь с дюжиной разрывных пуль в мягких частях туши; руководитель Службы безопасности Петр Петрович Страхов, наоборот, был сдержан в своих чувствах:

— Все под контролем, Леонид Леонидович.

— Под контролем?! — взревел академик.

Я уж хотел выйти и подтвердить слова циклопа, мол, да, все под контролем. Сейчас. Но помешал ЛЛЛ, снова взревевший дурным голосом:

— Вы что, оху…, любезный Петр Петрович?!

— Никак нет!

— Нет? Посты обезглавлены! Кем? Каким образом? Зачем? Что происходит?

— Разбираемся…

— Вы, батенька, даже не представляете, если что-то в зоне «Гелио»… махнул рукой. — Идите, я жду вестей о ЧП.

Циклоп удалился в полной убежденности, что все находится под его всевидящим оком. Самовлюбленный болван, он всегда в помощь таким, как я, прошу прощения, молодцам.

Опустившись в кресло за рабочим столом, ЛЛЛ утопил кнопку на современном аппарате связи.

— КПП? Это первый. Транспорт на территорию въезжал? За последние два-три часа?

— Секундочку, — раздался голос исполнительного служаки. — Так. Микроавтобус и легкая автомашина.

— Пропуск?

— Так. Есть пропуск.

— Подписи?

— Так. Бобока. Генерала, то есть, Бобока. И нашей Службы.

— Машины ещё на территории?

— Так они… это… выехали… минуток уж с пяток… А что так?..

Академик резким движением переключил связь.

— Я — Центр. Соедините с тридцать третьим километром Трассы!..

К счастью, неблагоприятный ход истории мною был приостановлен. Неблагоприятный — для моих боевых товарищей и друзей, летящих по обледенелой трассе и не подозревающих, что на тридцать третьем километре их могла подстерегать трупоукладочная засада.

Мое появление парализовало хозяина кабинета, как анестезия дурманит потенциального покойника под ножом хирурга.

В конце концов академик выдавил из себя вполне закономерный вопрос:

— Кто вы?

— А вы кто? — был оригинален я.

— Я? — задохнулся от возмущения ЛЛЛ. — Нет, вы кто такой?

— А вы кто такой?

Короче, мы препирались, как на одесском Привозе две торговки черноморскими кильками.

Дело закончилось тем, что я, забыв личный интерес, продемонстрировал удивительную осведомленность в делах и проблемах подземного Королевства. Я был немилосерден к своему собеседнику, это правда. Я популярно объяснил академическому королю, что вот пока мы здесь чуть нервно беседуем, компьютерный вирус сжирает всю программную систему в зоне «Гелио». Ам-ам! Маленький такой, зубастенький хищник. (Если я верно представляю его, компьютерного разбойника.)

И что же? На мои слова академик истерично захохотал и хохотал долго:

— Это невозможно, голубчик мой! Это никак невозможно, потому что не-воз-мо-жжж-но!

Я обиделся и, указав на рваную рану в космическом комбинезоне, поинтересовался:

— А так жить можно?

Возникла пауза. Актер забыл текст. Он лишь таращил глаза, пытаясь что-то пролепетать. Признаюсь, я не обратил внимания на его полуобморочное, истерично-эмоциональное состояние; не обратил внимания на слишком брусничный цвет обрюзгшего вельможного мурла; не обратил внимания на чичи,[120] выпадающие из своих природных орбит. Я слишком был увлечен собой, герой своего кипуче-гремучего времени.

Более того, в доказательство своих фантастических познаний в делах подземных я аккуратно снял полотно с абстракционистской мазней и рванул дверцу сейфа, как боец — чеку гранаты.

— Увы, Леонид Леонидович, банк ограблен. Убедитесь сами! Вот незадача. Кто же это сделал? Кто этот ху?

— Ху… ху-лиган! — выплюнул академик, приподнявшись в кресле, и тут же рухнул в него. С нехорошим, канифольным цветом лица.

— Эй-эй, любезный, — только тут заволновался я. — Что за афера с вашей стороны? — Поспешив к несчастному, я обнаружил, что тот уже примеряет костюм.[121] Только в стекленеющих зрачках еще, казалось, теплилась жизнь. Но это был оптический обман. Отражаясь в мертвых зеркальцах глаз, я отступил, понимая, что помощь в таких случаях противна покойнику. Зачем и после смерти десенсибилизировать утомленную такой жизнью телесную плоть?