На краю империи: Камчатский излом - Сергей Щепетов

– Пущай соберут сначала, – успокоил его Козыревский. – Именем Беринга, бля! Чо еще скажешь, Митрей?

– Самому речь вести иль чо бес подскажет? – ухмыльнулся служилый. – Коль самому, так полетят наши головы, как пить дать полетят! А коль по-бесовски… Может, чо и выгорит. Тока тут не дристать: за волю так за волю! Чтоб жить, значит, здесь по-божески. А ежели кому торбу набить да сбежать на Большую землю, эт иная песня.

– Складно те бес нашептал, ой складно. – раздумчиво проговорил Андрей Васильевич. – Вот тока как с Якутском, с воеводой говорить станем? Ить не морем, так сушей пришлет войско – нас усмирять. Не устоим.

– Не то говоришь, Андрюха, не то, – усмехнулся монах. – Нонеча игра по крупному пошла, не то что давеча. Беринг тут по государеву указу, а Шестакова с Павлуцким, кажись, сюда губернатор наладил. Воевода якутский тут на подхвате только.

– И что нам с того?

– Сдается мне, что у капитана немецкого власти поболее будет, чем у казачьего головы. А, Митька?

– Есть у меня такая думка, – кивнул казак, – бесовская, конешно. Пока мы Берингу служим, не тронут нас.

– Мы, однако ж, к Якутску приписаны.

– А пущай капитан приказ издаст, чтоб мы ему служили, – предложил Митька. – И приказ тот на утверждение государю отправит!

– А коли не утвердит государь-та?

– Не, – рассмеялся служилый, – толк тут не в этом! Покуда до государя весть дойдет, пока в Сенате мозгами раскинут, пока губернатора сибирского спросят, пока ответ пришлют… Много, ой много воды в Камчатке-реке утечет!

– Уж всяко года два минет, – кивнул Козыревский.

– А то и более. Окромя того… – Митька перешел на шепот. – Окромя того, мнится мне, недолго государю править осталось. После него царица будет. При ей немцы еще больше силы возьмут.

– Ну, эт ты хватил, паря! – возмутился Шубин. – Про то лишь Богу известно!

– Я и говорю: мнится мне! – пожал плечами служилый. – Не хош, не слушай.

– И не буду! Лучше о другом спой. Все ты капитана поминаешь – Беринга этого. С чего бы это он по-нашему дело творить начал? Хапнет мягкой рухляди и за море подастся. Немец же!

– Тут так, господа казаки, – вздохнул Митька. – Сдается мне, что с капитана немецкого можно нам пользу поиметь. Однако ж зарекаться не буду. Вот у меня приказ евойный имеется – против лихоимств комиссарских. Он того не ведает, что я сей приказ камчадалам читаю. Коли надо, могу вам списку оставить, чтоб, значит, ваши людишки тоже читали иль так, по памяти, сказывали. Выгорит дело – хорошо, не выгорит – извиняйте.

– Что ж, покуда быть по сему, – подвел итог Козыревский и мечтательно вздохнул: – Эх, вот коли б корапь энтот нам – ну, «Гавриил» который…

– Да-а, – согласился Шубин, – чтоб на ем куда хошь плавать. А кормчим Мошкова поставить. А того лучше – Треску!

– Ну, Кондратия мы б сговорили, пожалуй, – кивнул монах. – Ас Треской, сказывают, совсем худо. И се – мой грех!

– Ты-то чо, отец Игнатий?! – встрял Митька. – То я согрешил!

– А я попустил! – настоял на своем Козыревский. – И грех сей не отмолить, пожалуй.

– А что за дела? – поинтересовался Андрей Васильевич.

– Да вишь, как оно обернулось… – неохотно стал пояснять монах. – Никифор на лодье своей, считай, уж годов двенадцать иль тринадцать плавал. Она ему и мать, и жена, и дом родной. А тут сгорела по осени… Ну, сам понимаешь… В опчем, запил Треска, по-черному запил.

– Эка беда! – усмехнулся Шубин. – Много ль он капиталов нажил на государевой-то службе? Пропьет все и трезвым станет!

– Ну, кажись, кой-чо все-таки нажил, – вздохнул Козыревский. – Да я ишшо ему подкинул – за провоз, значит. Ему, поди, надолго хватит. Как бы руки на себя не наложил.

– Не, отец Игнатий, – улыбнулся Митька, – теперь не наложит. Да и пить, кажись, под наш отъезд бросил. Не слыхал разве?

– Нет, а чо так?

– Да бабу камчадальскую встретил. Они, кажись, давно знакомые. Как сошлися, так он в кабак ни ногой. Может, конешно, пока мы ездим, он по новой начал…

– Бабу?! – удивился инок. – А ты почем знаешь?

– Как же мне не знать-то, – невесело усмехнулся Митька, – коли он, считай, у меня жену увел? Вернее сказать, вдову.

– Погодь, погодь! – напряг память Козаревский. – Никифор… Баба тутошняя… Любава, что ль, вернулась?!

– Того не ведаю, – вздохнул служилый. – Свово русского имени она мне не сказывала.

– Будет вам! – вмешался Андрей Васильевич. – Что нам за дело до мореходов? Все одно корабля не видать как своих ушей!

– Это точно, – согласился Козыревский. – Боем взять силенок не хватит. А хоть и возьмем, так не будет нам тогда от начальства ни пощады, ни прощенья…

Отец Игнатий остался в Верхнекамчатске, а караван двинулся в Нижний острог. К нему присоединились трое местных служилых. В дороге Митька старался держаться от них подальше – как бы, по старой памяти, чего не вышло. Казаки тоже демонстративно с ним не разговаривали и на приветствия не отвечали.

В Нижнекамчатске Митька отпарил в бане многодневную грязь и принялся пропивать и проигрывать свое казенное довольствие, выданное на два месяца вперед. В ходе этого увлекательного процесса он стал свидетелем замечательной сцены. Как-то раз за соседним столом отдыхали двое местных служилых. Разговаривали они так громко, что подслушивать нужды не было.

– …Слышь, Васька, ну мы с Антохой страху и натерпелись! А все из-за винища! Опосля того немец нас распотешил, бля! И смех и грех!

– Да чо было-то? Толком скажи! Может, и мне обломится от немцев-та!

– Щ-ща, раскатал губу! Ну, короче, пили мы тут вчерась с Антохой – бобра пропивали. А тут енти, с испидиции, винцом балуются. Ну, мы слово за слово с ними и зацепились. Хрен ли, говорим, вы суды приперлись – мы вас не звали! А они нам: мы, дескать, государево дело творим, новы землицы проведываем. Мы, ясное дело, в смех: снастей да жратвы натащили немерено, два корабля построили! Сколь лесу извели! И много ль тех землиц сыскали? На Чухотский нос сплавали, никакой там Мерики не нашли!

– Эт верно: чо там немцы найдут?! То ж наше море!

– Ясен хрен! А энти-то, с испидиции, вроде как в обиду: мы, грят, со всем старанием, да командир дурной попался. Антоха – ты ж его знаешь! – еще чарку принял и давай орать: хрен ли искать енту вашу Мерику?! Да ее в хороший день с Камчатского носу видать! Те мужики еще не шибко пьяные были, враз подхватились: где видать, куды видать? Антоха, косой уже, знай себе ржет да глумится: к восходу видать, кого хошь спроси! Тут и я встрял: вы тут, грю, со столиц понаехали, как щенки слепые тычетесь, под себя гадите и ничо не ведаете! Они, ясное дело, на меня: правда, что ль, землицу видать? Может, остров?

Ну, я ребятам мигнул, каки рядом были: давай, мол, потешимся! Оне враз к нам подвалили и давай ентих залетных парить. Ставьте нам, грят, по чарке, мы вам все поведаем! А сами гогочут, паскудники: какой, грят, на хрен остров, ежели с него по весне птицы тучами летят! Ежели с той земли дерева морем приносит, здесь не виданные! Вон, на Карагинском сколь их валяется!

Народ разошелся от души – ржут и сказки одна другой забористее сказывают. Опосля не до смеху стало. Эт я потом вспомнил: как пошло само веселье, мужичок один испидишный как бы по нужде вышел и не вернулся, гад. В опчем, пили мы, ржали да байки травили, а тут солдаты с ружьями. И ундер с ними: кто, грит, про землицы ведает, пошли к капитану!

– К Берингу что ль? К самому?!

– А я те про чо сказываю?! Знамо дело – к самому!

– Да-а, попали вы крепко!

– Не то слово! Наши-то, кто потрезвей да пошустрей, разбежались, а нам с Антохой куды деться? Пошли… И ничо! Вполне обходительный немец оказался. По-русски прям как человек шпарит! Чо разумеет, не ведаю, а говорит внятно. Он вроде как на хитрость пустился. Сначала, значит, Антоху призвал и давай выспрашивать. Все про землицу и про дерева вызнать старался. Потом меня пред собой поставил и про то ж пытать начал. Это чтоб, значит, у нас в лад получилось. А чо тут ладить?! Мы ж сызмальства ученые, чтоб с начальством не спорить. А ентот, видать, и без нас все ведает, нам тока кивать да поддакивать. Землицу видали? Конешно! Сосны да елки на берегу встречали? Навалом! Может, льдины с кострищами или санным следом к берегу прибивало? Прибивало, сколь раз прибивало! А жителей той земли не встречали? Ясен хрен, встречали! Не сами, конечно, но служилые сказывали. И где те служилые? Сменились давно и в Якутск уехали. В опчем, велел он писарю слова наши прописать, а нам полтину дал и отпустил с миром. Во как!

– Полтину?! – изумился собеседник и протянул завистливо: – Да-а, бля… Темный народ енти немцы. Может, и мне напроситься поведать чо-нито? Про кита о двух головах, про чертей на горелой сопке, а?

– Верна! Того кита на Курильской лопатке на берег выкинуло! Годов пять тому как! Мы с тобой сало с него резали!

– И сало то сплошь синего цвета! Тока я пять годов назад, кажись, ишшо на Индигирке гуля л…