Полынь и мёд - Лина Манило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы догадаться, что она на пределе, достаточно одного взгляда, и я резко выворачиваю руль вправо, сворачивая в первый попавшийся двор.
Нам определённо нужно поговорить, но я не могу в таком состоянии вести машину – без аварии не обойдётся. Для начала нужно хоть немного успокоиться, но руки, лежащие на руле, мелко подрагивают от переливающейся через край ярости.
Только на кого я злюсь? На Ксюшу? Нет, точно не на неё. Я не дебил, я прекрасно понимаю, что у женщины её красоты и ума были отношения до меня. У меня же они тоже были, в конце концов. Тогда откуда эта злость?
Или это страх? Страх, что меня снова оставят одного в тёмной комнате, и на этот раз я не смогу выбраться. Он вернулся, мать его, вернулся.
– Что он от тебя хотел? О каком шансе говорил? Помириться хочет?
Я выдавливаю из себя слова, а они выжигают собой дыру в горле. Кислота, а не слова – едкие, горькие. А мысли в башке и того хуже.
– Мне всё равно, чего он хочет.
И я верю ей, но только от одной мысли, что кто-то, кроме меня, решил прикоснуться к ней, выворачивает наизнанку. Да что ж за вспышки-то такие во мне, и в душе лесные пожарища.
– И тем ни менее. Я угадал? Помириться хотел?
– Да. Он просил об одной встрече, хотел доказать, что я зря его бросила. На Мальдивы поехать предлагал. – В голосе неприкрытая ирония, и я шумно выдыхаю. – Я не знаю, как долго ты там стоял и что слышал, но мне ничего от него не нужно.
– Я верю, – выдыхаю, а лёгкие сводит судорогой, словно из них выкачали весь кислород разом.
– Он ещё букет сегодня мне принёс. Через Риту передал.
Вот это вообще уже полная хрень. Только соперника с трогательным букетиком под мышкой мне и не хватало.
– И что с букетом? Поставила на видное место? Любуешься?
Зачем я вот это говорю? Откуда это во мне? Но слова будто сами вылетают наружу, и я не знаю, как это всё прекратить. Ревность, злость, даже ярость скручивают душу узлом, не распутать.
– Выбросила букет.
– Не понравились?
Но не дожидаясь ответа, я распахиваю дверцу машины и выхожу на улицу. Мне нужно проветриться, потому что боюсь наговорить какого-то дерьма, за которое потом вовек не расплачусь.
Меня окутывает тишина, и я лишь ощущаю биение своего сердца.
Не знаю, сколько времени отведено моему одиночеству, но раздаётся хлопок, и лёгкие шаги за спиной подтверждают, что Ксюша рядом.
Я не вижу её, но чувствую, кажется, каждым нервным окончанием, каждой клеткой. Вокруг плотная тьма, в которой мне до головокружения тесно. Все мои страхи сплелись сейчас и соединились в один огромный комок, и я задыхаюсь. В груди что-то жжёт, и я снова чувствую себя маленьким шестилетним мальчиком, которого оставили одного.
Иногда я так явственно слышу звук проворачиваемого с той стороны замка. В такие моменты снова готов плакать и биться в густой тьме, стучать в дверь, пытаясь докричаться до той, что однажды уже бросила меня. Я так и не смог простить мать, не сумел найти в себе силы, чтобы забыть то, что она сделала со мной однажды ради своего удовольствия. С тех событий прошло почти тридцать лет, но я так и не понял, как можно ради какого-то члена оставить своего ребёнка одного.
От этого дерьма и его последствий у меня так и не получилось до конца избавиться. Мне тридцать пять, а я боюсь темноты и внезапного одиночества. Я боюсь, что те, кого я слишком глубоко впущу в свою душу, кому безоговорочно положу своё сердце на ладонь, снова запрут дверь с той стороны и исчезнут.
Наверное, как бы не притворялся кем-то другим, всегда останусь брошенным шестилетним мальчиком, изломанным и несчастным.
И тут до меня доходит, что Ксюша – не просто женщина, с которой мне хорошо и приятно. Она много большее, самое важное для меня, необходимое. Как так вышло? Почему так быстро? Но разве на эти вопросы возможно найти хоть один логический ответ?
Ксюша тихо подходит сзади и кладёт руки на мою талию. Носом упирается между лопаток, и говорит-говорит, что ей не нужен никто. И что счастливее не была раньше. Я резко разворачиваюсь и обхватываю её лицо руками. Мне важно видеть её глаза – в этой тьме только они смогут спасти. Как два огромных маяка, они протащат мой идущий ко дну корабль к берегу.
– Если он ещё раз появится, я ему ребро сломаю. И стану ломать каждый раз новое, если не исчезнет с горизонта.
– Не надо, – тихо просит и тянется к моим губам. Жадная до моих поцелуев, отзывчивая и смелая.
Чёрт, я, кажется, окончательно расклеился, словно в какой-то момент устал стоять прямо, а мой внутренний стержень дал трещину. Но одно я понимаю чётко: пока Ксюша рядом, я не сломаюсь. Мы – одинаковые, вылепленные из одного теста, недолюбленные дети.
– Я, наверное, сошёл с ума, но ты только моя. И никакому дерьму я тебя не уступлю. Понимаешь меня?
– А ты? Ты только мой? – Этот вопрос, как красной нитью, прошит болью и разочарованием. – Потому что… я на хочу, когда есть ещё кто-то. Это мерзко.
Мне кажется, что Ксюша готова разреветься. Мы мало говорили о прошлом, живя настоящим всё это короткое время, что есть друг у друга, но, похоже, нам обоим есть чего бояться.
Но вместо слов и пустых, ничего не значащих обещаний, я просто целую Ксению. Наверное, если бы мне суждено было выбрать момент своей смерти, я бы захотел ту роковую минуту провести именно так.
Когда мой язык проникает в её рот, принимаясь исполнять бешеный танец похоти и бесконечной жажды, Ксюша зарывается пальцами в мои волосы, хаотично гладит по голове, шее, плечам. Её руки блуждают по моему телу, и в этот момент кажется, что я даже не голый. Кажется, что каждым
