Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Не надо подробностей, я не желаю ни слушать, ни представлять их, хотя не в силах воспрепятствовать этому… Господи Иисусе, избавь меня от душевных терзаний… Для меня мучительно то, что находится за гранью моего воображения, то, чего я жажду больше всего на свете. Мне нельзя открывать эту дверь.

— Я желаю вам счастья, — сказал я и взял Марию за руки. — Желаю счастья хотя бы одной из рода Тюдоров. Поскольку, как я понимаю, вы единственная, кто сумел вылететь из золотой клетки. Ведь, по большому счету, у нас несчастливая семья.

Мать. Артур. Маргарита. И теперь к ним добавился я сам, бездетный король Англии, Генрих VIII.

— Невозможно быть счастливой всю жизнь. В ней есть лишь особые вехи. Сейчас такой миг выпал мне. Он пройдет.

Значит, я мог больше не завидовать ей.

— А ваш черед еще настанет, — добавила она.

Мария была добра и любила меня, но не понимала.

— Да, конечно, — кивнул я.

— И пройдет так же, как мой.

— Да забудьте вы о мимолетности! — раздраженно воскликнул я. — Если вы размышляете о преходящем, то убиваете живое бытие! Прекратите, я приказываю вам.

— Приказ короля? — рассмеявшись, спросила сестра.

— Да.

— Вы не можете повелевать всем, есть вещи неуправляемые, не подвластные никому, — заметила она. — Как же вы этого не понимаете?

Мы уже поравнялись с Блэкфрайерс, огромным, беспорядочно разросшимся монастырем доминиканцев. Впереди маячил Лондонский мост с его девятнадцатью опорами, вскоре мы пройдем под ним. Там вихрились пенные волны.

— Нет, понимаю. Но стараюсь управлять и руководить всем. Это мой долг.

— Бедный Генрих, — усмехнулась Мария.

И тут внезапно баркас тряхнуло со страшной силой, бурлящая между мостовыми опорами вода хлынула за борт, своевольно крутя и разворачивая наше легкое судно. Несмотря на плотно пригнанную дверь, ручейки просочились внутрь каюты и потекли по укрытым ковром ступенькам.

Потом, почти мгновенно, возобновилось плавное движение. Сверхъестественно зловещая прихоть стихии! Мы оказались за мостом, в той части Темзы, где она превращается в оживленную улицу. Многочисленные баржи и лодки бороздили рыжеватые воды реки, вдоль северного берега тянулись таверны, доки и верфи. Вдали мрачно упирался в небо белый четырехугольник Тауэра.

Гринвичский дворец раскинулся на южном берегу, над ним кружили чайки. Эта подступавшая к воде громада напоминала о чужеземных краях и морских приливах и казалась далекой от столицы.

Мы почти прибыли. Я уже видел лестницу причала и лодочника, готового встретить нас и привязать наш баркас.

— А этот Франциск, Мария… — неожиданно спросил я, — каков он из себя?

— Длинноносый дьявол, — сказала она, — с вечной ухмылкой. Французы называют его «Le Roi Grand Nez»[41].

— А высок ли он? Такой же, как я?

— Да. Вы с ним примерно одного роста.

Невероятно. Я ведь считался необычайно высоким.

— А не странно ли он… У него длинные ноги?

Мне хотелось узнать, как Франциск сложен, каково его тело: мускулистое и крепкое, слабое и вялое или же пухлое и жирное? Хорош ли он собой?

— Мне не представился случай оценить их, — ответила она.

— Но вы, конечно, могли заметить…

— Модные и элегантные наряды ловко скрывают физические недостатки, — сказала Мария. — Таково предназначение одежды.

На палубу уже бросили канаты. Времени для откровенного обсуждения не оставалось.

— Что он собой представляет как мужчина?! — вскричал я.

Сестра озадаченно глянула на меня.

Баркас слегка ударился о сваи пристани. Мы причалили.

— Все мужчины одинаковы, — пожав плечами, бросила она, — более или менее.

XXV

Сразу после отъезда герцога и герцогини Суффолк Уолси получил кардинальский титул. Пожалованная ему Львом X шапка прибыла в Дувр в роскошной упаковке вместе с освященной золотой розой — дар королю за преданность католической вере. Уолси позаботился, чтобы драгоценный головной убор с надлежащей почтительностью доставили в Лондон и торжественно вручили настоятелю Вестминстерского аббатства. Затем шапку перенесли в главный алтарь собора Святого Павла, где прошел ритуал возложения, весьма театральный и помпезный. Новая алая сутана Уолси сияла на фоне древних серых камней. В ознаменование торжественного момента хор певчих вознес хвалу Всевышнему.

— Видите, какую змею вы пригрели на груди, — проворчала стоявшая рядом со мной Екатерина и чопорно поджала губы. — Он блестит, как змей-искуситель в райском саду.

Яркая метафора. Атласная мантия Уолси действительно переливалась в мерцании свечей. Но излишняя тучность лишала его сходства со змеем. Я сказал об этом супруге, зная, что церковное пение заглушит мой тихий голос.

— Тогда как демон, — не сдавалась Екатерина. — Сатана тоже гладкий да откормленный, а некоторые из его подручных прожорливы, как их двойники на земле.

— Ах, Екатерина.

Она относилась к Уолси с безрассудной ненавистью, обвиняя его во всех происходящих со мной переменах, а на самом деле он просто потворствовал их развитию; ведь зарождались они во мне самом.

— Интересно, скоро ли вы назначите его лорд-канцлером? Может, преподнесете ему эту должность в качестве рождественского подарка?

Будь проклята ее проницательность! Я действительно собирался для приличия выждать пару месяцев и устроить в декабре церемонию канцлерского назначения. Архиепископ Уорхем постарел, ему пора на покой. Кроме того, никто больше не слушал его советов в политических делах и не считался с его мнением, поэтому оставлять его на прежнем посту было бессмысленно.

— При чем тут подарок? Он заслужил это.

Екатерина промолчала, но одарила меня испепеляюще презрительным взглядом. Я не посмел спорить. Мне хотелось сдержать данное себе обещание никогда не ссориться с ней, не обижать и не огорчать ее больше. Очередная беременность должна пройти совершенно спокойно, даже если это означало потворство выходкам и капризам желчной, взбалмошной и обидчивой женщины. Сосуда, в коем росла новая жизнь.

К февралю 1516 года у нас с новым лорд-канцлером накопилось много тем для обсуждения. Давно остались позади чудесные рождественские праздники. Архиепископ Уорхем, любезно сдав государственный пост, удалился в Кентербери, дабы сосредоточиться на исполнении своих духовных обязанностей, а Уолси принял мантию самого могущественного в нашем королевстве должностного лица, вдобавок к высочайшему сану единственного в Англии кардинала.

Сожалел ли он когда-нибудь, что потерял Джоан Ларк и своих сыновей? Или счел это вполне приемлемой жертвой? Прошло всего три года с того дня, когда я приехал в гостиницу «Веселое утро» и Уолси принял такое решение. Как и подобает тактичному человеку, он никогда не упоминал о том эпизоде. Он жил сегодняшним днем. Валлийская мечтательность была чужда его натуре. Отчасти по этой причине я завидовал ему.

— Король Франциск показал себя, — лаконично сообщил он промозглым зимним утром, когда мы разбирали бумаги за огромным письменным столом итальянской работы.

Я понял, что он имеет в виду. Он намекал на то, что королева Клотильда ждет ребенка. Франциск с пугающей силой проявил не только свою плодовитость, но и воинственность. Через считаные месяцы после вступления на престол он собрал войска и выступил в поход на Мариньяно, где одержал ошеломляющую победу в сражении с папскими войсками. Французский выскочка решил отхватить Северную Италию и уже многого достиг на пути к своей цели.

— Возможно, младенец не выживет, — с надеждой предположил я.

У меня не было детей, и это терзало мою душу.

— Создается впечатление, что замыслы Франциска жизнеспособны, они сразу пускают корни и пышно разрастаются. В самом деле, похоже, ему сопутствует необычайная удача.

Уолси сей факт раздражал. Можно предугадать разнообразные хитрые маневры, но не везение.

— Все только и говорят о его проклятом дворе! О его манерах, его ballet de cour, о châteaux[42], которые он намерен строить.

— К нему просто еще не привыкли, ваше величество. Пока что Франциск — самый новый король в Европе. Это преходяще.

Уолси изящно втянул воздух, приложив нос к серебряному футлярчику с ароматическим шариком. Эту безделушку он с недавних пор стал таскать с собой.

— Ну, его уже опередили!

В подтверждение своих слов я достал письмо, полученное нынче утром, и передал его Уолси. Он цепким взглядом впился в строчки.

— Фердинанд умер. — Он машинально перекрестился. — И теперь Испанией правит Карл Бургундский!

— Да. Самым новым и самым молоденьким королем Европы стал шестнадцатилетний Габсбург.