Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов - Анна Сергеевна Акимова

в качестве другого для конструирования собственной идентичности: она выполняет типичную функцию фемининности в гендерном порядке символизма — функцию жертвы.

И все-таки Христина восстает против патриархата: героиня, в прошлом жертва мужчины (она имеет внебрачного ребенка, к которому не испытывает любви), полностью отказывается от мужчин. О мужененавистничестве Христины мы узнаём и со слов Алины: «Ах, как права Христина… мужчины — чудовищны»[591]. Тем не менее протест Христины оказывается бесполезным, так как приводит ее точно в такое же положение при Алине, как при мужчине: «Алина, я твоя раба. Располагай мной, как хочешь. ‹…› Брось мне хотя бы крошки любви»[592]. Несостоятельность гомосексуальной модели здесь та же, что и несостоятельность гетеросексуальной: женщина (или одна из женщин) так или иначе оказывается в зависимом положении. Для Мар стремление женщины к зависимому положению в отношениях с другой женщиной или с мужчиной — это не следствие давления дискурсивных норм, а истинная женская идентичность.

Важным является возникающий в романе мотив подглядывания сына Шемиота за садомазохистским актом Алины и Шемиота. Сама линия любви сына и отца Шемиота к Алине, как и инцест — связь Алины и Юлия, переносится из повести «Платоническая любовь» в роман, но новая сцена подглядывания вскрывает еще один претекст романа — повесть «Первая любовь» И. С. Тургенева. Текст Тургенева и текст Мар воспроизводят общую сюжетную коллизию любви отца и сына к одной женщине: героиня в обоих случаях сильно моложе героя и реагирует на насилие одинаково — с благодарностью.

Поскольку в повести Тургенева кругозор читателя сужен до кругозора сына, от чьего лица и ведется повествование, мы не можем представить и восстановить полностью ни саму сцену наказания розгами, ни историю отношений Зинаиды и Петра Васильевича:

Зинаида выпрямилась и протянула руку… Вдруг в глазах моих совершилось невероятное дело: отец внезапно поднял хлыст, которым сбивал пыль с полы своего сюртука, — и послышался резкий удар по этой обнаженной до локтя руке. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть, а Зинаида вздрогнула, молча посмотрела на моего отца и, медленно поднеся свою руку к губам, поцеловала заалевшийся на ней рубец[593].

В романе Мар оптика изменена. Читатель не только следит за развитием отношений героев, но и получает возможность увидеть сцену наказания глазами героини, а также услышать ее мысли и представить ее чувства: «Она думала: „Вот я лежу и не смею подняться, и он сечет меня, как ребенка… О, господин мой… О, Бог мой… О, как я его люблю… Как он строг… Как я ему благодарна… Я запомню этот урок долго“»[594]. В связи с этим роман «Женщина на кресте» может быть рассмотрен как попытка «расшифровать» текст Тургенева, которого, как хорошо известно, многие символисты считали своим предшественником[595]. Вероятно, Мар, добавляя эту сцену в роман, претендовала на включение себя в литературную традицию и, соответственно, — в контекст литературы модернизма.

Для героини Мар сексуальное удовольствие — это прежде всего удовольствие от насилия. В связи с этим добровольный отказ Алины от свободы, ее переезд к Шемиоту, т. е. переход в состояние полного подчинения, — это, по Мар, высшая степень реализации женской субъектности. И в этом, по мнению И. А. Жеребкиной, Мар совпадает с Брюсовым: «Характерно при этом, что основным критерием отличия мужского и женского желания у Брюсова является критерий насилия: ‹…› женщина способна переживать его как наслаждение»[596].

Итак, конструирование женской субъектности в романе Мар в действительности восходит к «Журналу для женщин», где позиция эксперта по женским вопросам обязывала Мар разбираться в женской психологии. Опубликовав повесть «Платоническая любовь» с героиней, которая идет на страдания ради счастья, Мар вскоре отказалась от своих прежних воззрений, переосмыслив женскую идентичность. Работая над новым текстом, т. е. изучая женщин, Мар активно собирала разный материал — новейшие психиатрические исследования, гравюры и литературу модернизма — и наслаивала друг на друга популярные дискурсивные коды маскулинной культуры, рассчитывая на успех романа в поле элитарной литературы. Писательница создавала героиню в соответствии с символистским представлением о фемининности: Алина и мученица, и жертва, и муза для Шемиота. Выбрав «мужской» путь, Мар показала точку зрения героини, наделила ее материальной независимостью, возможностью выбирать любовников и, самое главное, — свободой конструировать собственную субъектность, которая выразилась в добровольном подчинении мужчине.

После публикации «Женщины на кресте» на писательницу обрушился поток негативных рецензий, несмотря на популярность текста у массового читателя[597]. Современники критиковали Мар за все: за чересчур откровенные подробности, описанные в романе, за стиль, за подражание моде. Многие рецензенты сошлись во мнении, что роман не является типичным для женской литературы. Критик Л. Фортунатов писал о Мар так:

Анна Мар сумела завоевать совершенно отдельное положение. Эта писательница не из феминисток, кто ставит задачей беллетристики — иллюстрировать главные положения «Лиги женского равноправия». ‹…› Но Анна Мар не принадлежит и к тому, очень скучному разряду женщин-писательниц, кто и теперь еще старается по старинке писать «не хуже, чем мужчина»[598].

Рецензенты смогли частично считать коды маскулинной культуры в романе, но выбор писательницы пойти мужским путем (причем модернистским) остался непонятым, из-за чего критика буквально лишала Мар статуса писательницы. «„Женщина на кресте“ — вот книга, вызывающая непреодолимое чувство отвращения и горького негодования. Она настолько беспомощно ходульна и беспредельно патологически цинична, что не заслуживала бы даже упоминания, если бы автор этой книги не была уже несколько выдвинувшаяся в подлинной литературе писательница», — писал А. Гизетти[599].

Таким образом, «Женщина на кресте» обсуждалась в негативном ключе не только из-за откровенных сцен насилия — критика была скандализирована тем, что женщина написала о другой женщине «плохо». Соответственно, стратегия Мар провалилась дважды: ее роман не попал ни в поле модернизма, ни в поле массовой литературы.

По воспоминаниям Лидии Писсаржевской, из-за негативных отзывов на роман Мар и вовсе решила отказаться от литературы: «„Женщина на кресте! — заявила она мне этим летом с отчаянием в надорванном голосе. И нервным жестом выбросила из стола целую кипу газетных вырезок, — сорок девять ругательных рецензий! Слишком много для одной женщины!“»; «„Вы приступили к новому роману?“ „Нет, когда уж там. Ведь платят исправно и хорошо и кинематографы“»[600]. В июле 1916 года вышло второе издание романа, а уже осенью того же года, как вспоминает А. Вербицкая, Мар начала распродавать имущество и ликвидировать свои дела[601]. 1 апреля (по старому стилю — 19 марта) 1917 года Мар в возрасте 30 лет покончила с собой, выпив цианистый калий. «Женщина на кресте» стал ее последним и главным романом,