Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

— Встретились у тебя, выходит, заря утренняя с зарей вечерней, — продолжал Обережа, положив руку ей на голову. И Медвянка услышала в его голосе не горе, а облегчение и поняла, что ужас ее был напрасным. — Ступай, теперь можно, — продолжал волхв. — Жив твой сокол и будет жить, ты его у Морены отплакала. Слезы — тоже вода мертвая, слезы — и живая вода.

Откуда взялись у нее силы — Медвянка вскочила на ноги, уцепилась за стену, борясь с мгновенным головокружением, а потом устремилась в истобку. Словно боясь спугнуть кого-то, она старалась ступать неслышно и задыхалась от нетерпения скорее увидеть Явора.

В истобке все лучины уже были погашены, бледный свет зари проникал через небольшое окно и освещал лежанку Явора. Казалось, сама Утренняя Заря заглянула проведать — жив ли? Всхлипывая от волнения, страха и недоверчивого счастья разом, Медвянка подбежала к лежанке и застыла, прижав руки к груди. Явор лежал в беспамятстве, вытянувшись, как каменное изваяние, — живые так не спят. В сероватом свете зари он казался безжизненно-бледен, его грудь, плечо и половина лица были затянуты полотняными повязками со следами крови и буро-зеленой каши целебных трав. Вокруг глаз темнели пугающие круги, губы были приоткрыты, он тяжело дышал, словно каждый вздох требовал от него бессознательных и тяжелых усилий. Нынешний вид его, всегда такого сильного и уверенного, острее копья пронзил сердце Медвянки; в ней вскипело сострадание, жалость, страх и бурное желание помочь. Попроси сейчас Обережа всю кровь ее для Явора — она отдала бы, не задумавшись. Прошло то время, когда она думала только о себе; сейчас ей казалось, что ее самой по себе больше нет, а живет она только рядом с Явором и только для него.

Опустившись на колени, Медвянка уткнулась лицом в край подстилки — она не смела прикоснуться к самому Явору, боясь как-то причинить боль. Она не сказала ни слова, а только вцепилась обеими руками в край лежанки, словно боялась, что ее оторвут от Явора. Ей казалось, что ей вернули ее сердце, слабое и израненное, но необходимое ей для жизни; здесь, рядом с ним, теперь навсегда ее место и все ее счастье.

Сзади подошел Обережа. В руках он держал небольшой глиняный горшок, а в нем тихо волновалась вода, поблескивая белосеребряным светом.

— Сия вода не простая — на Утренней Заре наговорена, — сказал Обережа, и Медвянка подняла голову. — Всю ночь она на дворе стояла, звездный свет пила, а потом в нее Утренняя Заря заглянула и великую силу ей дала. Помоги-ка.

Волхв передал горшок Медвянке, и она взяла его с таким чувством, что это и есть та самая живая вода. Видно, и Обережа посылал за нею ворона — ведь ему подвластны все скрытые силы земли.

— Матушка Вода Живая, ты всем матерям мать, ты всем княгиням княгиня, — бормотал Обережа, погружая пальцы в воду и обрызгивая ею голову и грудь Явора. — Как даешь ты жизнь всем цветам и травам, всем рыбам и птицам, всем родам звериным и человеческим, дай жизни и Явору! Как вода на руке не держится, пусть на нем не держатся хвори и недуги! Как ручей прочь бежит, не оглянется, так пусть бежит от Явора прочь горькая немочь! Как вода ключевая ярится, так пусть и в Яворе кровь яро играет! Как вода звездная, заревая так чиста и светла, так пусть Явор будет чист и светел! Словам моим замок Небо и Земля, Вода и Заря! Как Дунай-река течет не перестанет, так и слов моих никому не одолеть!

Медвянка слушала его и верила, что теперь Явор обязательно будет жить, станет еще сильнее и крепче прежнего, — ведь Макошь и Велес, Вода и Утренняя Заря передали ему часть своих сил.

Окончив заговор, Обережа взял у девушки из рук горшок, склонился к нему, всматриваясь в воду, потом обратил к ней ухо и прислушался к чему-то.

Затаив дыхание, Медвянка с волнением ждала, что скажет волхву Заревая Вода.

— Как дала Мать-Вода ему жизнь заново, дает она и имя новое, — сказал Обережа. — Был он меж мирами и назад воротился, потому и новое имя ему — Межамир.

Медвянка ничего не сказала, боясь неловким словом помешать волшебству Воды и Зари. Не только Явор, но и сама она, все вокруг казалось ей обновленным, родившимся заново. Никто из видевших источники живой и мертвой воды не будет больше таким же, как был.

Мудрость и умение волхва не дали Явору умереть, но он потерял много крови и был очень слаб, не мог шевельнуть ни головой, ни плечом. Первый день после поединка он пролежал не то во сне, не то в беспамятстве. Смутно, тяжело ему грезилось, что он пробирается через густой темный лес и огромные деревья с дремучими кронами глухо шумят высоко-высоко над его головой. Вот они немного расступаются, впереди встает высокая гора, а на ней сияет золотом огромный дом — Перунов Ирий. Это цель его пути, там собираются все воины, с честью павшие в битвах. Но идти тяжело, каждый шаг дается с трудом, на ногах словно каменные сапоги — как же ему подняться на эту гору?

Вдруг раздается глухой, раскатистый удар грома, и перед Явором встает воин огромного роста, в черной кольчуге. Густые волосы его черны, как клубящиеся грозовые тучи, глаза темно-голубые, как небо, борода золотая, и в ней дремлют молнии. Это сам Перун, бог-Громовик, и золотое копье в его руках упирается концом в землю под ногами Явора: стой.

«Где твой ворог? » — раздельно спрашивает бог, не открывая рта, но голос его гулко гремит по миру, отражается от краев небесного свода и проникает в самую глубину сердца. «На земле, в печенежском стане», — хочет ответить Явор, но не может, язык не слушается. «Принеси мне его голову, тогда войдешь, — говорит Громовик. — Возвращайся и окончи свои дела на земле».

Перун бьет концом копья в землю, и перед Явором открываются два источника. Вода Жизни и Смерти, дорога в мир живых и в мир мертвых. Он тянется к ним, но его руки и ноги тяжелы и слабы, он не хозяин своему телу. Чьи-то руки… лебединые белые крылья плещут воду ему в лицо; сначала она теплая, мягкая, усыпляет, отнимает память о боли; потом холодные, острые капли дождем осыпают Явора, будят сознание. «Возвращайся и заверши то, что не завершил! — повторяют несколько голосов то ближе, то дальше, будто из-за леса. — Ты не войдешь в Небесный Мир раньше своего врага. Только после него».

На второй день Явор стал изредка приходить в себя. Над собой он видел не шумящие деревья темного леса и не золотые щиты Перунова Ирья, а знакомые бревенчатые стены — когда-то очень давно, много лет назад, он уже видел их. Значит, он на земле. И не Отец Сварог склоняется над ним с куском полотна или горьким отваром в ковшике, а волхв Обережа. Но без помощи богов не обошлось: невидимая могучая сила, как тепло от огня, текла с коричневых от загара и времени рук Обережи, переливалась в Явора, оживляла его кровь и укрепляла члены. Казалось, исцеляли не травы и не заговоры, а само присутствие Обережи. В нем заключалась часть животворящей силы самой Матери-Земли, и старый волхв щедро делился ею.