Экран наизнанку - Леонид Марягин

Если на гору залезть

И с нее кидаться,

Очень много шансов есть

С жизнию расстаться,

вещал теперь Лещенко.

Отец метался по комнате - шестнадцати квадратных метров было мало для его движения, - он задевал за стол, за стулья, за открытую почему-то дверцу шкафа. Волосы его растрепались, цепляя бахрому абажура, который раскачивался и то высвечивал, то бросал тень на худое обострившееся лицо.

- Ты должен уехать из этого проклятого города! - почти кричал отец Леньке, сидящему на "лобном месте" - у стола.

- Папа, почему "проклятого"?

Отец резко вынул из шкафа серо-зеленую книжицу.

- Вот твой паспорт. Здесь написано: место рождения - Москва, год рождения - 37-й. Ты не задумывался, почему мы тут живем с года твоего рождения?

- Мама говорила - вам в Москве негде было жить.

Мать, сцепив руки, сидела у стены на диване и скорбно смотрела на сына.

- Да, нам стало, - отец налег на слово "стало", - негде жить в столице. Я был выдворен за ее пределы как недостаточно лояльный к власти. И с тех пор я слоняюсь по провинции, записываю и довожу до какого-нибудь смысла бредни руководителей, которые не могут связать двух слов, а мнят себя передовиками, философами, организаторами побед! Они издают это под своими именами, а мне бросают крохи с барского стола. Я - негр, я литературный негр!

- При чем же здесь город? - возразил Ленька.

Отец сник и, остывая, согласился:

- Да. Город ни при чем. Ты прав. Ни при чем - для меня. А для тебя кладбище любой твоей мечты. Отсюда тебе прямая дорога в колонию.

Теперь вскинулся сын:

- Это почему?

- А потому, что наши прекрасные соседи с удовольствием рассказали матери, что они знают про тебя... остальное я в состоянии вообразить.

- Но у меня здесь... друзья, - не соглашался Ленька.

- Будем мужчинами, сын, не только друзья, но и подруги. И ты вполне можешь податься в казарменные приймаки.

- Не надо, папа, - угрожающе встал Ленька.

- Надо, - устало ответил отец, положив руки на колени, - называть вещи своими именами. Уезжай отсюда немедленно... - И, предвидя вопрос сына, продолжил: - Я созвонюсь со своим другом Семеном Гутченко...

- То гарна людына, - вставила доселе безмолвная бабушка.

- ...Он в Краматорске. Он примет.

Ленька стоял не отвечая. Встал и отец.

- Впрочем, думай сам. Ты взрослый.

- Клевая машина! - Костя повертел в руках "вальтер" и протянул его Булке - тот осмотрел и спросил Леньку:

- Шмолять умеешь?

- Второй разряд из мелкокалиберного. - Ленька ответил небрежно и слегка оскорбленно - разряд по стрельбе был его гордостью, и он всегда привинчивал на пиджак значок разрядника, отделяющий его от "простых смертных".

Они стояли в густом сосновом лесу с подлеском у того же холодильника, где произошло правило. Булка отошел шагов на десять, наколол на сухой сосновый обломанный сук спичечный коробок и, вернувшись, протянул "вальтер" Леньке:

- Шмаляй.

- Патронов всего пять, - предупредил Ленька.

- Маслины мы найдем, стреляй, - успокоил его Костя.

Ленька выстрелил.

Пуля врезалась в ствол сосны, отщепив кору.

Еще раз.

Снова в ствол.

Еще.

Коробок разлетелся.

- Умеешь, - сказал Булка и протянул руку за пистолетом.

Ленька вопрошающе посмотрел на Костю.

- Отдай ему пока. Он ведь тебе не нужен.

Ленька отдал.

Булка и Костя переглянулись, и Костя предложил:

- А может, ты с ним на дело пойдешь? Булка собирается ювелирный в Куровской брать. Ты там будешь очень кстати.

Собственное молчание показалось Леньке бесконечным, и он ответил, что есть силы стараясь казаться спокойным:

- Я подумаю.

- Подумай. - Костя смотрел на него тяжелым взглядом. - Подумай.

- Вызывали? - Ленька стоял в заплеванной комнатенке районного отделения милиции перед столом, похожим на школьный, за которым расположился приветливый мужчина в штатском костюме.

- Вызывали, - откликнулся участковый Гальян, примостившийся на табурете у стены.

- А почему через соседку? - недоуменно спросил парнишка.

- Чтобы родичей твоих не волновать, - объяснил Гальян.

- Ты садись, - предложил штатский и, ощупывая его взглядом, добавил: Знакомец.

- Я вас не знаю. - Ленька уселся на стул против стола и попытался вспомнить, знает ли он штатского. Ничего не вспоминалось.

- Зато я тебя знаю, - заключил штатский, дав парнишке покопаться в памяти. - Портрет Берии сгорел? - ухмыляясь, напомнил он. - Сам сгорел?

- Сам. Сгорел, - понимая, куда он клонит, уперся Ленька.

- Да, сгорел. А система охраны государства не сгорит. Система осталась!

Ленька не знал, что он должен ответить, и пожал плечами.

- Про пожар на первой ткацкой слышал?

- Слышал.

- Значит, "Голос Америки" слушаешь, - заключил штатский.

- При чем тут "Голос" - про это весь город знает! - возмутился Ленька.

- Да, знает. А "Голос Америки" откуда знает? Подумай.

- Кто-нибудь им передает...

- Кто? - Вопрос штатского прозвучал теперь, как хлопок двери.

- У твоего отца авторские права есть? - нелепо конкретизировал вопрос участковый.

Ленька оторопело перевел взгляд со штатского на Гальяна.

- Вы что? Думаете, что это мой отец? Да он фронтовой офицер, он всю войну...

- Помолчи. Ты сам помоги нам снять с отца подозрения, - ласково попросил штатский. - Он ведь на машинке под копирку печатает. Ты вторые экземпляры дашь нам почитать, а потом положишь на место.

- Я не Павлик Морозов! - резко возразил Ленька.

- Ишь ты. Как заговорил! А ведь год назад писал про него сочинение...

Штатский открыл свой блокнотик и зачитал:

- "Вера в справедливость Советской власти толкнула Павлика на разрыв с отцом-подкулачником и дала ему возможность совершить подвиг - разоблачить заговор против колхоза". Твои писания.

- Это... так... сочинение. Писалось для отметки, - только и смог ответить Ленька.

- Значит, для отметки - одно, а в деле - другое?

Ленька молчал.

- Значит, с двойным дном растет человек? - не унимался штатский.

- Вам что, Звонилкин обо мне доложил? - вслух предположил парнишка.

- Ты здесь вопросы не задавай, а отвечай, - рыкнул на него участковый.

Штатский жестом остановил его.

- Да. Ваш учитель верно понимает свой долг.

- Я никому не должен, - выдавил парнишка.

- Если надо будет, мы твои долги найдем! - вмешался Гальян. - В восьмую казарму ходишь? С Костей Коноваловым дружишь?

Штатский опять жестом прервал участкового.

- Что же ты, - обратился он к Леньке, - дружишь с рецидивистом, с матерым уголовником, помогать нам не хочешь и собираешься еще и в институт поступать? Ты прикинь к носу: нужны ли нам такие... Обмозгуй все. Соображения в тебе достаточно. И позвони вот по этому телефону...

Штатский протянул вырванный из блокнота листок.

Ленька сидел у дровяных завалов так близко к линии железной дороги, что пролетающий мимо поезд дыбил его волосы. Стучали рельсы под колесами, скрипели буксы, лязгали буфера - паренек не слышал их. Он пытался услышать себя.

Парадная тисненая обложка "Книги о вкусной и здоровой пище" открылась - и цветная реклама "Жигулевского" и "Рижского" пива с зеленым горошком заполнила взор. Под рекламой красовалась надпись: "Пиво - жидкий хлеб".

Стеклянные банки, красиво расставленные, с жестяными крышками и яркими этикетками приманивали. Подпись убеждала: "Повидло и джем - полезны всем".

Стол на цветной рекламе ломился от яств - поросенок, шампанское, коньяки, балыки в хрустале - и над всем этим великолепием призыв: "Брось кубышку, заведи сберкнижку".

Красная и черная икра в открытых банках сочилась свежестью и манила. Бутерброды были приготовлены так, что хлеба за икрой не замечалось. И все это значило: "В наш век все дороги ведут к коммунизму!" (В. Молотов).

Ленькин отец долбил клавиши "Ремингтона", еле умещавшегося на тумбочке, затем вытащил напечатанный лист из каретки и положил его на стол, поскольку иного места не было.

Хлопнула дверь - отец обернулся, приветливо кивнул, заправил чистый лист в машинку и снова принялся долбить.

Ленька подошел к отцу, стал рядом.

Отец прекратил работу и посмотрел на сына снизу вверх.

- Я уеду, - сказал Ленька.

- И правильно, - вглядевшись в сыновние глаза, поддержал отец. - Я уже связался с Гутченко. Он, конечно...

- Только не провожайте меня, - прервал сын, - ни ты... ни мать.

На рассвете, крадучись, он нес чемодан вдоль железнодорожной линии. Мимо казарм, клуба, сараев... Забрался на пустынный перрон станции со стороны входного семафора. Фонари еще не выключили, и световые круги ровным рядом уходили вдаль.

Он поставил чемодан у ног и, засунув руки поглубже в карманы синего прорезиненного плаща, приготовился к ожиданию скорого.

Мать Риты в этот утренний час боролась со сном, с привычного места за стойкой оглядывая зал, - единственный посетитель спал, уронив голову на грудь. Буфетчица поднялась, забрала со стола спящего пустой графинчик чтобы не разбил - и, возвращаясь, увидела за окном Леньку рядом с чемоданом.