Другая Болейн - Филиппа Грегори

— Я не одета!

— Не важно, мы идем к дяде Говарду.

— Зачем?

— Король там, куда мы и хотели его привести. Наконец-то!

— Мы хотели, чтобы он считал себя проклятым?

— Боже милостивый, конечно.

— Зачем?

Я остановилась и попыталась вытащить руку у него из-под локтя, но брат крепко держал меня и тащил вперед.

— Ты и вправду дура, — просто сказал он и забарабанил в дядюшкину дверь.

Дверь приоткрылась.

— Надеюсь, что-нибудь важное? — спросил дядя подчеркнуто вежливо, прежде чем увидел нас. — Входите.

Георг втолкнул меня внутрь и закрыл дверь.

Дядюшка в меховом плаще сидел перед камином, рядом — кувшин эля и стопка бумаг, вокруг никого. Георг быстро оглядел комнату:

— Могу я говорить свободно?

Дядя кивнул.

— Она только что из королевской постели. Король сказал — он бездетен по Божьей воле. Потому что проклят.

Дядя так и впился в меня взглядом:

— Он так и сказал? Сказал, что проклят?

Я медлила. Генрих плакал в моих объятьях, цеплялся за меня, будто я — единственная женщина в мире, способная разделить его боль. Дядя разглядел тень, скользнувшую по моему лицу, — понял, я готова к измене. Он коротко рассмеялся, отправил полено пинком ноги прямо в огонь и жестом велел Георгу усадить меня на табурет у камина.

— Скажи-ка, — тихо, угрожающе произнес он, — ты хочешь увидеть летом своих детишек? Хочешь увидеть своего сыночка прежде, чем он начнет ходить?

Я кивнула, вздохнула и слово за словом пересказала все, что говорил король в тишине и уединении постели. Передала все свои вопросы, рассказала, как он рыдал и когда заснул. Дядя слушал с каменным лицом, по которому ничего нельзя было прочесть. Но вот он улыбнулся:

— Можешь написать кормилице, пусть отвезет ребенка в Гевер. Поедешь к нему уже в этом месяце. Ты все сделала очень хорошо, Мария.

Он махнул рукой, отсылая меня.

— Да, еще одно. Ты охотишься сегодня с его величеством?

Я кивнула.

— Если он опять заговорит об этом сегодня или в любое другое время, веди себя так же. Просто сыграй на его чувствах.

— Как это?

— Веди себя как очаровательная дурочка. Не давай ему советов. У нас достаточно ученых, чтобы объяснить богословские вопросы, достаточно юристов, знающих, как осуществить развод. А ты, Мария, будешь нежной и глупенькой. У тебя это отлично получается.

Он прекрасно видел, как я обижена, и сказал Георгу с усмешкой:

— Ты был прав, Мария — само очарование, лучшая ступенька в нашем пути наверх.

Георг кивнул и потянул меня вон из комнаты. Меня трясло. Стыд за себя, злоба на дядю.

— Что еще за ступенька?

Брат сжал мои дрожащие пальцы.

— Понимаешь, это же его дело — думать о продвижении семьи все выше и выше. Каждый из нас — не больше чем ступенька на этом пути.

Вырваться не удалось, он держал крепко.

— Не хочу я быть ступенькой! Будь моя воля, жила бы я на маленькой ферме в Кенте с двумя детьми и любящим мужем.

Мы стояли в тенистом внутреннем дворе. Брат взял меня одним пальцем за подбородок, повернул к себе и легонько поцеловал в губы.

— Все этого хотят, — лицемерно заверил он. — Все мы в душе простые люди. Но некоторых ждет великое призвание, а ты — величайшая из Болейнов. Развеселись, Мария, представь только, как тошно станет Анне от последних новостей.

Королевская охота продолжалась долго, мы скакали вдоль реки несколько миль, преследуя оленя, пока гончие наконец не загнали его в воду. Вернувшись во дворец, я чуть не плакала от изнеможения, но отдыхать было некогда. Вечером — пикник на реке, музыканты на барках, придворные дамы королевы показывают живые картины. Я наблюдаю с берега, как три барки медленно поднимаются вверх по течению, струящийся поток не заглушает назойливые звуки песни. Анна — на одной из барок, бросает розовые лепестки в воду, изображая резную фигуру на носу корабля, а Генрих не сводит с нее глаз. Рядом с ней другие дамы кокетливо подбирают юбки, собираясь сойти на берег, но только Анна движется так прелестно и вместе с тем естественно, будто знает — за ней наблюдают все мужчины на свете, никто с ней не может сравниться. И такова сила ее уверенности в себе, что ни один придворный не может отвести глаз, всякий действительно считает ее неотразимой. Замерла последняя нота, молодые люди с другой барки прыгают на берег и, обгоняя друг друга, устремляются к ней, а Анна ступает на трап, смеясь и удивляясь безрассудности юных придворных. Я вижу — Генрих улыбается в ответ на ее мелодичный смех. Анна вскидывает голову и идет прочь, будто ни один из них недостаточно хорош для нее. Подходит прямо к королю и королеве, ныряет в реверансе:

— Вашим величествам понравились живые картины? Она задает вопрос, словно она сама, а не королева, устроила пикник для развлечения короля.

— Очень мило, — обескураженно отвечает королева.

Анна бросает на короля пламенный взгляд из-под опущенных ресниц, снова приседает в глубоком реверансе, направляется ко мне и садится рядом на скамью, а Генрих возвращается к беседе с женой.

— Я собираюсь повидать принцессу Марию во время летней поездки, — сообщает он.

Королева скрывает удивление:

— Где же мы с ней встретимся?

— Я с ней встречусь, — холодно бросает король. — Приедет туда, куда прикажу.

Королева не отступает.

— Я хочу увидеть дочь, мы не были вместе уже много месяцев, — упрямо повторяет она.

— Возможно, я пошлю ее к вам.

Королева кивает, все придворные напрягают слух, ясно: ей не принимать участия в летних поездках двора.

— Благодарю вас. — Королева полна истинного достоинства. — Вы очень добры. Мария писала, что делает большие успехи в греческом и латыни. Надеюсь, вы убедитесь, что она истинная принцесса.

— Греческий и латынь не помогут ей родить сыновей и наследников, — бросает король. — Не стоит растить из нее грамотея с согбенной спиной. Как вам известно, мадам, главный долг принцессы — стать матерью короля.

Дочь Изабеллы Испанской, одна из самых умных и образованных женщин Европы, сложив руки на коленях, разглядывает дорогие кольца на тонких пальцах.

— Разумеется, мне это известно.

Генрих вскакивает на ноги и хлопает в ладоши. Музыканты только и ждут его приказа:

— Играйте контрданс! Потанцуем перед обедом!

Музыканты играют веселую заразительную джигу, кавалеры бросаются на поиски пары. Генрих идет ко мне, я встаю, но он улыбается и подает руку Анне. Опустив глаза, она проходит, даже не взглянув в мою сторону. Широкий подол платья задевает мне колени, я вынуждена сделать шаг назад, чтобы освободить дорогу — все должны отступить, если идет Анна. Поднимаю глаза и встречаю безучастный взгляд королевы — смотрит, словно мы распускаем хвосты как два голубя-соперника на голубятне. Не имеет значения, кто победит, всех съедят в свое время.