Ложные надежды (СИ) - "Нельма"

Чем ближе мы подходим к нужной пятиэтажке, тем отчётливей я начинаю чувствовать его присутствие рядом. Потому что впервые возвращаюсь домой не одна. Ощущения странные, немного пугающие. Отзываются в сердце щемящей тоской по украденной у меня нормальной жизни.

Это он, он украл её у меня. Отравил ложными надеждами меня, убил ложными надеждами Ксюшу. Длинными и сильными пальцами, крепко впивавшимися в кожу, сломал хрупкую скорлупу и безжалостно бросил меня выживать в этом мире без единственной возможности защититься.

Паника снова сжимает горло, горячими прикосновениями скользит по телу, покрытому мурашками под не успевшей высохнуть одеждой, а следом вонзает в грудь осколки льда, впивающиеся сильнее с каждым шагом вверх по ступенькам.

Он случайно задевает кончиками холодных пальцев мою ладонь, плотно обхватывающую перила, и я вздрагиваю от боли и жжения, и кожа тут же слезает лоскутами от ожога.

Три звонка, прежде чем за дверью слышатся шаркающие звуки, звякает цепочка, проворачивается замок. Бабушка никак не привыкнет смотреть в глазок или хотя бы спрашивать, кто пришёл, прежде чем открывать, и тревожное разочарование этим фактом хоть немного помогает взять себя в руки и выдавить улыбку, когда хочется кричать.

— Манечка? Кирилл?! Что же вы… как же… не позвонили… — она бормочет растерянно, пропускает нас внутрь узкого тёмного коридора и, только захлопнув входную дверь, бросается обнимать.

Сразу обоих.

Я оказываюсь прижата к тёплой и уютно пахнущей бабушке и плечом упираюсь в Зайцева, не оказывающего должного сопротивления. Мы оба сжимаемся, напрягаемся и каменеем, отсчитываем секунды до взрыва и тотчас разлетаемся по разным углам, стоит лишь оказаться на свободе.

— Здравствуйте, баб Нюра, — его голос настолько непривычно живой, что меня подрывает обернуться и убедиться, точно ли Кирилл стоит за моей спиной. Разве есть в нём вообще хоть что-то человеческое? — Вы будто и не изменились за эти годы.

— Ох, Кирилл, ты ж как тута оказался? Думала и не свидимся больше.

— Случайно узнал, что Маша едет домой и напросился за компанию, — на этот раз не выдерживаю, оглядываюсь и брезгливо морщусь от играющей на его губах ехидной усмешки.

Бабушка бормочет что-то про еду и постель, пускает слезу от переизбытка эмоций и убегает на кухню. А я плетусь к себе в комнату и переодеваюсь по инерции, ощущая себя ещё более пустой, чем обычно. Пластиковой куклой с маленьким процессором внутри, куда заложили только самые низменные потребности и несколько стандартных эмоций.

У меня нет ласковых слов. Нет внутреннего тепла. Есть только жалость к бабушке, которой вместо любящей внучки досталась бездушная машина.

По кухне уже плывёт запах жареных яиц, которые шкварчат на сковороде в унисон с закипающим чайником. Кирилл сидит на своём месте и непринуждённо болтает с баб Нюрой, а я застреваю в проходе и не могу двинуться вперёд, наблюдая за всем со стороны, издалека, словно провалилась в омут памяти.

Вот-вот пройдёт сквозь меня и прошмыгнёт к месту в самом углу у окошка пухлая хмурая девочка. Она будет упрямо отводить взгляд от растрёпанного и раздражающе-доброжелательного парня, односложно отвечать на все его вопросы и бояться сказать ему больше двух слов подряд. Ей будет казаться, что он её терпеть не может — и всем было бы лучше, останься всё именно так.

— Мань, ты чего ж не сказала, что с Кириллом общаешься? — заметив меня, тут же восклицает бабушка, вытирает руки пёстрым вафельным полотенцем и закидывает его к себе на плечо.

Это выводит меня из первого ступора, но тут же наступает второй. Когда я впервые замечаю, то, от чего старательно отмахивалась все предыдущие месяцы, отказываясь признавать, насколько сильно изменился Зайцев: раньше он занимал собой ровно в два раза меньше места. Вместо измождённого, долговязого подростка с болезненно выпирающими рёбрами и лопатками появился складный, жилистый мужчина, больше не выглядевший слабаком.

Хотя он и тогда был намного сильнее, чем казалось со стороны. И внутри худых костлявых рук, под выступающими переплетениями вен, под кожей необычного оливкового оттенка скрывались стальные тросы, способные сковывать намертво.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он ловит мой взгляд и интерпретирует его самым удобным способом, снова принимая на себя все вопросы бабушки, на которые у меня не находится резонных ответов.

— Мы впервые пересеклись на работе всего пару дней назад. Вот такая череда странных случайностей, — давно забытая искренняя улыбка появляется на его лице неожиданно и напрочь сбивает меня с ног, заставляя опуститься на первый попавшийся табурет и осознать, какую ошибку я совершила, отказавшись сойти с поезда. Теперь мне суждено сойти с ума. — Расскажите мне, как вы живёте? Я ведь ничего толком не знаю.

Он переводит тему ловко и складно, и следующие минут десять бабушка увлечённо пересказывает ему все местные новости последних лет. А он — слушает. Не играет, не торопит, не отвлекается. И выглядит при этом настолько нормальным, настолько живым, настолько искренним, что мне хочется закрыть себе глаза, зажать уши и снова сбежать.

Просто невыносимо понимать, что в нём до сих пор есть то, к чему я тянулась в прошлом. То, что теперь не предназначено для меня.

— А как там Клавка-то? Лёня? Ксюня говорила, что с отцом ты нашёл общий язык.

Я бесстыдно пялюсь на него, поэтому вижу подробно, как тут же меняется его лицо: крылья носа раздуваются, улыбка сходит на нет и губы сжимаются в тонкую линию, остро выделяются скулы и еловая зелень в глазах покрывается коркой льда.

— Нашёл, — ухмылка выходит до того противной, что я невольно передёргиваю плечами, чувствуя себя неуютно. Но взгляд не отвожу и нагло влезаю внутрь его чёрной души, по каждому движению, каждой промелькнувшей эмоции разгадываю хранимые им секреты. — Бабушка умерла пять лет назад. Во время планового хирургического вмешательства ей дали неправильную дозу наркоза и она скончалась прямо на операционном столе. Дед умер пару месяцев спустя, после такого не выдержало сердце. Вы же знаете, как сильно он её любил.

Мы молчим. Не бабушка — та охает и причитает, на все лады ругая отечественную медицину. А мы с Кириллом не говорим больше ни слова и смотрим друг в другу глаза.

Он бросает мне вызов. Скидывает человеческую маску, оборачивается демоном мести и показывает своё истинное нутро: разливает вокруг себя удушающую тьму, холодную и устрашающую, манящую своей силой, способную подавить, сломать, проглотить. Эта тьма тянется ко мне, присматривается и принюхивается, как дикое животное, ходит кругами, отрезает пути к побегу и присваивает меня себе. Неистовая и яростная, она готова уничтожить всё на своём пути.

И я не отвожу взгляд. Не двигаюсь с места. Не пытаюсь остановить происходящее.

Потому что мне не страшно.

***

Я не знаю, чем себя занять. Бестолково хожу по квартире, создаю видимость каких-то дел, то перебирая и раскладывая по папкам бабушкины документы, то протирая пыль на верхних полках, до которых она сама не достаёт, то поправляя горшки с цветами на подоконниках, что выглядит просто нелепо.

Меня так тянет приехать сюда, когда в жизни всё идёт наперекосяк, но что здесь делать — непонятно. Хозяйкой в этой квартире я никогда себя не чувствовала, делиться с бабушкой искренними переживаниями ни за что бы не стала (у бабули сердце, а у меня всё всегда замечательно: Паша милый, добрый и не обижает, Москва большая, красивая и принимает с распростёртыми объятиями, голос весёлый и бодрый, улыбка широкая и счастливая). Вот и приходится скитаться из угла в угол и искать короткий и чёткий ответ на вопрос «зачем я здесь?».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне захотелось домой, когда у общежития, долго воспринимавшегося родной крепостью, появился злой Паша. Мне захотелось домой, когда Кирилл сидел на стуле в моей комнатке и делал вид, что не произошло ничего особенного. Мне захотелось домой, когда в вагоне он вступил в мою же игру и поднялся за проклятым одеялом.

А сейчас мне хочется уйти ещё куда-нибудь, потому что главный виновник, участник и организатор всех кошмаров моей жизни почти сутки следует за мной по пятам. И нет мне спокойствия, пока он дышит одним со мной воздухом, смотрит на меня пронзительно и находится рядом. Слишком близко.