Ложные надежды (СИ) - "Нельма"

И не закрывать глаза, когда среди привычной пустоты плотными тёмными клубами начинает виться поселившаяся там чужая тьма.

***

Воздух пропитывается едким плотным дымом, горьким песчаным налётом оседающим во рту. Он стелится по полу и поднимается вверх, как утренний туман, встаёт и вытягивается в полный рост мутной пеленой, исподтишка жалит кончики пальцев опасным теплом, давая понять, что мне здесь не рады.

Мне стоило бы отвернуться, попяться, уйти, но не хочется. Взгляд намертво вонзается в единственную чётко выделяющуюся среди дыма фигуру, сердце тревожно колотится, пересохшие губы медленно шевелятся, пытаясь вымолвить только одно слово. Один зов, одну просьбу, одну молитву.

Кирилл.

Он стоит ко мне вполоборота, затянутые тёмной поволокой глаза смотрят холодно и безжизненно, пустым остекленевшим взглядом прорывают грязно-серую завесу вокруг нас. Мокрая белая футболка обтягивает его торс, капли срываются с кончиков густых волнистых волос и скатываются по пугающе-бледному лицу с болезненно заострившимися чертами. Мне хочется тряхнуть головой, понять, что это не он — лишь качественная подделка, дорогая фальшивка, бездушный дубликат того, кто имеет настоящую ценность.

Я знаю каждую выступающую скрученной плетью вену на безвольно опущенных вдоль тела руках. Узнаю каждую костяшку на пальцах худощавых и длинных настолько, что пришлось бы долго вести языком от слегка шероховатых, грубых подушечек, вдоль выпирающих суставов, по прохладной на ощупь коже прямиком к исчерченной линиями ладони. Почти боготворю огромный, угодливый шрам, словно созданный специально для того, чтобы можно было часами разглядывать его, касаться, изучать как уникальное произведение искусства.

И всё это медленно тлеет изнутри и приносит ему дикую боль, которую я чувствую так ясно и ярко, словно именно под моей кожей рассыпались тёмные угли, выжигающие дотла все чувства и заставляющие страдать, мучиться с каждым совершаемым движением, но никому этого не показывать.

Первыми начинают темнеть пальцы. Ногти лопаются и разлетаются, кожа становится пепельно-серой, сухой и сморщенной, а потом просто осыпается, оголяя чёрную сердцевину. Он приподнимает руки и равнодушно смотрит на то, как пугающая мгла тянется вверх, захватывает кисти и обтягивает запястья, забивает углём извилистую сетку вен и добирается до локтей.

Отчаянный крик застревает в моём горле, паника парализует тело, связывает меня крепкими верёвками ужаса и сжимает голову тисками, не позволяющими отвернуться.

— Смотри, — звонкий девичий голос звучит натужно и немного подрагивает, и я слишком поздно понимаю, что он пропитан страхом не меньшим, чем сидит внутри меня. — Смотри, — покладисто вторит эхо словам Ксюши, предвещавшим самую большую ложь в моей жизни и самую главную из совершённых ошибок, спалившую сразу три судьбы.

На этот раз я не закрываю глаза. Смотрю, как разлившаяся по его рукам чернота мерцает отблесками неистового пламени, прежде чем то вырывается наружу.

Огонь несколько раз виляет на кончиках его пальцев, оставляя последний шанс на спасение. Но меня держат, давят, сжимают и тянут вниз, ставят на колени и заставляют захлёбываться ужасом. Глотать солёные слёзы и горький страх, скулить от боли, выть нечеловеческим голосом и наблюдать за тем, как поднявшийся вверх огненный вихрь захватывает его целиком и сжигает заживо.

— Смотри!

Я ловлю себя стоящей около идеально заправленной кровати Ксюши и шарящей по ней руками, в каком-то трансе проверяя, точно ли на ней никого нет.

Лицо мокрое от слёз, дыхание сбилось и разносится по комнате отвратительными хрипами, появившимися после глупостей прошлой ночи. Отчётливое понимание того, что это был лишь сон, не помогает унять липкий страх, приклеивший футболку к позвоночнику, и не останавливает дрожь, из-за которой зубы изредка громко клацают друг о друга.

Набрасываю на себя толстовку и обнимаю плечи руками, пытаюсь дышать размеренно и ритмично, чтобы не допустить очередного приступа. Говорю про себя что-то утешающее, правильное и взывающее к голосу разума, но ничего не помогает, и мне хочется завыть так же, как в собственном кошмаре.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Посылаю к чёрту так некстати явившуюся напомнить о себе Ксюшу, свою гордость и все обиды, временно потерявшие смысл и ценность.

В квартире стоит гробовая тишина. В ней отчётливо слышны мои шаги, приглушённые шлепки босых ног о деревянные половицы, но, когда в темноте я вижу блеск направленных прямо на меня глаз, всё равно охотно кутаюсь в мягкое и тёплое чувство, что меня здесь ждали.

Зайцев курит у приоткрытого окошка, высунув руку с сигаретой на улицу, но лёгкий табачный шлейф всё равно повисает на маленькой кухоньке, перебивая собой все остальные запахи вечерней еды.

Приходится протиснуться мимо него, чтобы занять своё любимое место и залезть на табурет прямо с ногами, обхватить руками колени, как в детстве. Когда мой взгляд снова пытается сфокусироваться на нём, лица не рассмотреть, а его пальцы безуспешно борются с падающими на глаза прядями волос, которые охотнее поддаются порывам ночного ветра.

Но мне и видеть ничего не нужно, чтобы ощутить, как он улыбается.

— Кофе? — уточняет Кирилл, вдавливает остатки сигареты в карниз и торопливо закрывает окно, сбросив бычок в какую-то старую жестянку, ещё пару часов назад не стоявшую на подоконнике.

— Да, — моё согласие, смирение и признание временного перемирия долетает до него ещё на полпути к шкафчику. Но вслед за банкой с кофе и сахаром он всё равно достаёт одну кружку.

Комментарий к Часть II. Точка пересечения. Глава 8.

Это лишь половина от задуманной изначально главы, поэтому я всё же решила разделить её на две части, чтобы не томить длительным ожиданием.

Буду очень признательна вашим отзывам или вопросам)

========== Глава 9. ==========

Присутствие рядом Кирилла вносит полный раздрай в моё и без того нестабильное состояние, и я даже притормаживаю в последний момент, чтобы окончательно решить для себя, стоит ли попросить его не ходить следом за мной туда?

Но в итоге продолжаю путь, даже не оборачиваясь. Влажная земля неприятно чавкает под подошвой потрёпанных кед, и этот нарочито громкий звук кажется очень неловким в том размеренном спокойствии, которое стоит вокруг.

Увесистый букет воспринимается каким-то инородным в моих руках и больно колет пальцы. И не только острыми шипами, щедро разбросанными по толстым и длинным стеблям и исподтишка прячущимся за тёмно-зелёными листьями. Мне хочется поскорее избавиться от этой утомительной ноши, но изящное серое надгробие прямо передо мной, а я до сих пор продолжаю держать цветы, будто срослась с ними.

На самом деле не знаю, как подступиться. Раньше я ходила сюда с бабушкой, а она опускалась на колени и пристраивала букет как-то по-особенному красиво, используя врождённый дар изящества всех женщин нашей семьи, обошедший стороной только одну меня.

Двадцать две красных розы нелепо зависают в воздухе на вытянутых вперёд руках и почти вываливаются из них, прежде чем мне удаётся криво воткнуть их в траву, окончательно испачкав землёй ладони с проступающими красными царапинами.

— Оно того стоило? — хладнокровно интересуется Зайцев, взглядом изучая выступившую на большом пальце каплю крови, которую я совсем не изящно стираю о чёрную ткань накинутой на плечи ветровки.

— Ксюша любила розы, — лишённым эмоций эхо повторяю слова бабушки, зря решившей, что мне стоит взять его сюда с собой.

Демонстративно скучающий и будто слегка раздражённый внешне, Кирилл в полушаге от меня придаёт происходящему абсурдности. Не знаю, какой именно реакции я от него ожидала, но вот эта — не вписывается ни в какой шаблон.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— И купюры в сто долларов, — злобно хмыкает он и лезет в карман за сигаретами, попутно как бы невзначай поглядывая на циферблат своих часов и недовольно качая головой.

На гранитной плите ещё лежат капли утреней росы, воздух освежающе-прохладный, бодрящий, а туман почти рассеялся, пока мы добирались сюда. Баб Нюра утверждала, что нам следует выехать как можно раньше, потому что в воскресенье здесь всегда собирается слишком много людей, желающих пообщаться со своими родными.