Китайское чудо. Критический взгляд на восходящую державу - Дженнифер Рудольф

массового движения населения трансфер технологий следует понимать как процесс, охватывающий членов местных общин, борющихся с собственными проблемами и в разной степени приверженных своему традиционному образу жизни.

Конечно, технологические перемены вдоль «пра-Шелкового пути» не ограничиваются сельским хозяйством и не связаны траекторией с запада на восток. Так, бронзовая металлургия отражает крайне важную технологию отливки, которая, похоже, начала практиковаться в конце III тысячелетия до н. э. на северо-западе Китая способами, связанными с более ранней металлургией в Центральной Азии (особенно в производстве небольших инструментов и украшений). К середине II тысячелетия до н. э. бронзовая металлургия на Центральных равнинах стала одним из важнейших видов экономической деятельности в зарождающихся централизованных государствах, таких как Шан. На протяжении следующего тысячелетия изготовление бронзового оружия и ритуальных сосудов владело вниманием и ресурсами государства больше, чем почти любая другая деятельность.

Среди свидетельств, отражающих технологические обмены и влияния по первичной траектории с востока на запад — традиции керамики в Северо-Западном Китае. Производство керамики — важное свидетельство для археологического исследования экономических и технологических практик и традиций, так как керамические изделия хорошо сохраняются, а методы их производства содержат общие черты внешнего вида, которые, как полагают некоторые ученые, могут говорить об общих традициях и взаимодействиях. В позднем неолите (III тысячелетие до н. э.) некоторые традиции расписной керамики в Северо-Западном Китае были разработаны и использовались в разных частях региона в разное время. Если составить карту археологических находок, они показывают распространение со временем с востока на запад и расширение района расписной керамики, использовавшейся в этой части сети «пра-Шелкового пути».

Расписная керамика играет ключевую роль и в еще одном аспекте того, как обмен идеями и технологиями повлиял на наше восприятие китайской цивилизации. Ранее в XX веке годы неравных экономических отношений с западными правительствами и внутренняя смута при дворе династии Цин привели к глубокому чувству неуверенности среди китайских интеллектуалов. Некоторые оглядывались за рубеж в поисках философского вдохновения, а новое правительство, возникшее во втором десятилетии этого века, открыто смотрело в эту сторону в поисках помощи со всевозможными научными и административными задачами, ввозя экспертов для консультирования нового республиканского правительства и привнесения «современных» идей и технологий. Одним из таких экспертов был геолог по имени Юхан Гуннар Андерсон.

История Андерсона и его несколько спорная роль в формировании китайской археологии пересказаны много раз. Его геологический интерес в сфере стратиграфии сделал его самой подходящей кандидатурой для наблюдения свидетельств человеческой деятельности, значительно опережавших исторические записи истоков Китая. Среди самых существенных его вкладов — обнаружение доисторической области Яншао в Мянчи (провинция Хэнань), которую сейчас мы ассоциируем с неолитической культурой, известной как культура Яншао (ок. 5000–3000 до н. э.), и палеолитических пещер Чжоукоудянь, где были в большом количестве найдены останки человека прямоходящего, известного как синантроп. Его документальная фиксация «доисторического периода» в Китае, предваряющего исторические тексты, жизненно важные для понятия китайской цивилизации, стала кардинальной переменой в понимании ее истоков.

Андерсон говорил, что расписная керамика доисторической культуры Яншао должна быть связана с другой керамикой, например, с образцами, найденными на раскопках в Туркменистане. Предположение, что неолитический Китай обязан своими истоками доисторическим культурам Западной или Центральной Азии как будто бы подразумевало, что и китайская цивилизация как таковая может быть производной от традиций, культур и практик, возникших где-то еще. Вряд ли таково было намерение Андерсона, но он был заинтересован в поиске свидетельств таких связей. А потому он проводит время на северо-западе Китая, изучая геологию региона и откапывая еще больше примеров керамических культур в различных местах.

Эти археологические культуры представляют традиции различных доисторических сообществ, входивших в мир «пра-Шелкового пути». Если бы Андерсон не начал предварительную археологическую работу или дальнейшие попытки проследить связи с Центральной Азией через расписную керамику, понимание глубинных истоков Китая не развилось бы так, как сейчас.

Более того, он также положил начало текущим исследованиям, каким образом «пра-Шелковый путь» содействовал истокам и развитию китайской цивилизации. Он был отнюдь не единичной дорогой, прорезающей Азию, словно древняя автомагистраль, — «пра-Шелковый путь» был сложной сетью взаимодействий и практик, и мы только начинаем понимать это благодаря активным археологическим исследованиям на северо-западе Китая. Но это понимание жизненно важно, если мы хотим полностью изучить процессы развития социальной иерархии, а затем экспансионистских государств в центральной части Китая. Истоки Шелкового пути важны потому, что они демонстрируют, как сложна и многообразна была и остается китайская цивилизация и каким образом обмен идеями и технологиями во многих направлениях приносит важнейшие иллюстрации культурного и политического развития.

30. Почему интеллектуалы важны для китайской политики?

Питер К. Бол

С древних времен — и, конечно, со времен Конфуция, жившего около 2500 лет назад, — существовало разделение на выполнение правительственной работы и озвучивание объяснений, зачем нужно правительство. Выполнение работы требовало руководителей, которые могли курировать роль правительства в военных делах, судебном управлении и налогообложении. Институт централизованного правительства в III веке до н. э. превратил руководителей из людей благородного сословия, часто обладавших собственной властью, в чиновников, продвигавшихся в карьере через службу интересам системы. Вначале озвучивание объяснений было делом практики. Управление требовало людей, знакомых с ритуалами и церемониями, соединявшими господина и его вассалов и позволявшими правителю выполнять свою роль посредника между живыми и предками, а также между человеческим обществом и космосом, в который оно было включено.

Но дело не только в ритуалах. В I тысячелетии до н. э. появился новый вид политического оправдания и легитимности: письмо. Ритуалы что-то делают. Они являются формой эффективного действия. Письмо может описывать эффективное действие и призывать к нему, но отстоит от него на шаг. «Как я хотел бы, — говорил Конфуций, — делать что-то, но все, что у меня есть — пустые слова». Он был не вполне прав, так как заявления, сделанные письменно, часто отзываются в действиях и политике. Поэты, намного раньше рассказывавшие, как «Вышнего неба державен верховный владыка,/В грозном величии вниз он глядит и четыре/Царства предела кругом озирает…/Так увидал он, что оба великие царства/Сбились с пути — потеряли давно управленье…/Взор обращает с любовью владыка на запад…/Земли дарует ему, чтобы в них расселиться»[19], не просто оправдывали свержение династии Шан династией Чжоу в XI веке до н. э. — они вводили идею, что поддержание политической власти, опирающееся на «Мандат небес», зависит от качества правления. Они предлагали новый стандарт, по которому правителей Чжоу можно было призвать к ответу, и отрицали, что мандат дан навечно. Это бросает вызов мнению Макса Вебера, что исторически Китай полагался на «традиционный» источник легитимности режима, когда народ подчиняется диктату государства просто потому, что привык