Китайское чудо. Критический взгляд на восходящую державу - Дженнифер Рудольф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проблема конкурентоспособности Китая в высшем образовании сводится к простому вопросу: могут ли университеты «мирового класса» — что бы под этим ни подразумевалось — существовать в нелиберальной политической системе? Возможно, но только со значительной степенью автономности. Немецкие университеты в XIX веке сталкивались с разнообразным политическим давлением, но им завидовал весь мир, отчасти потому, что и у них были традиции организационной свободы, воспитывавшей и временами защищавшей творчески мыслящих людей. Сегодня китайские университеты хвалятся великолепными учеными и едва ли не лучшими в мире студентами. Но эти студенты также вынуждены высиживать обязательные курсы идеологии и политики КПК и изучают упрощенную версию истории родной страны. Несмотря на новые образовательные стандарты, в сфере политики и истории дистанция между тем, что китайским студентам университетов приходится учить, чтобы получить дипломы, и тем, что им известно как истина, увеличивается с каждым годом. В эпоху роста политического контроля при председателе Си Цзиньпине, когда пустая политическая пропаганда отнимает еженедельно многие часы у студентов (не говоря уже о преподавателях или руководстве), китайские университеты рискуют выпускать два вида «лидеров»: циников или оппортунистов.
Тогда, возможно, просто по умолчанию американские университеты до сих пор наслаждаются своим звездным часом в качестве новаторских мест воспитания лидеров. Реальные лидеры Китая посылают своих детей в американские университеты, причем все больше. Можно много узнать о родителях по тому, куда они отправляют учиться своих детей. В 1920-е и 1930-е годы верховный лидер Китая Чан Кайши отправил своих сыновей учиться в две ведущие державы своего времени: Советский Союз (Цзян Цзинго посещал Университет трудящихся Китая имени Сунь Ятсена в Москве, школу для революционеров) и Германию (Цзян Вэйго проходил подготовку в Мюнхенской военной академии). На сегодняшний день сыновья и дочери самых влиятельных политических фигур Китая, включая Председателя Си и его непримиримого соперника, Бо Силая, учились в передовых американских колледжах и университетах. Сейчас даже Пекинский университет и университет Цинхуа, самые престижные учреждения Китая, обладающие самыми большими возможностями, теряют студентов в пользу лучших университетов Америки и других стран.
Как долго продлится эта ситуация? Может быть, американские университеты и были предметом желаний всего мира в XX веке, но в XIX веке это было не так, и нет никаких гарантий, что это продлится в XXI веке. Китайские университеты могут стать лучшими и самыми привлекательными в мире, и сейчас прилагаются поистине необычайные усилия (стипендия Шварцмана в Цинхуа и Академия Йенчин в Пекинском университете), чтобы привлечь в Китай мировые таланты. Но несмотря на стремление спонсируемого США движения «100 000 сильных» добиться именно такого количества американских студентов, обучающихся в Китае — а это лишь треть от числа китайских студентов в США, — на сегодняшний день количество американских студентов в Китае невелико (снизилось до 21 975 в 2015 году по сравнению с 24 203 в 2014 году) и, скорее всего, таким и останется.
На сегодняшний день приток китайских студентов в США — а также в Британию, Австралию и Японию, правда, в меньших количествах — продолжает расти. Большая часть этих студентов, скорее всего, вернется в Китай, где внесет важный вклад. Но массовая образовательная миграция в США, возможно, связана не столько с доверием американским университетам, сколько с ощущением сомнения и неуверенности в собственных китайских учреждениях, особенно в сегодняшнем репрессивном и неустойчивом политическом климате. Помимо отправки за границу своих детей, своего ценнейшего человеческого капитала, китайские родители сегодня посылают за рубеж и реальные активы, одновременно выводя из страны детей и деньги. Все это, может быть, и не пойдет автоматически на пользу Америке, по крайней мере, в том виде, в котором это представлял ректор Джеймс из Иллинойского университета более века назад, но вряд ли это можно считать голосом в поддержку ближайшего будущего Китая[18].
VI. История и культура
28. Что значит Конфуций для современного Китая?
Майкл Пьюетт
На протяжении большей части XX века Конфуций воспринимался как воплощение того, что Китай должен отбросить, чтобы войти в современный мир. Конфуций изображался как сторонник традиционного общественного порядка, в котором люди должны были социализироваться через ритуалы, чтобы принять заданные роли и обязанности. И если затем они должным образом будут исполнять эти роли и обязанности, общество станет гармоничным. Отцы будут настоящими отцами, сыновья — почтительными сыновьями, жены — верными женами. Помимо этих социальных ролей, ритуалы также внушали всем людям подобающую веру, что сам космос представляет собой гармоничную систему. Если люди будут должным образом исполнять свои социальные роли, гармоничным будет не только общество — оно придет в согласие с высшей гармонией космоса. А потому цель человека — просто принять общество и мир, как предписала традиция. Как якобы стоящий за этими идеями философ, Конфуций был высшим символом традиционного способа мышления.
Конфуцию противопоставляла себя позиция, определяющая себя как модернистское видение. Согласно ему, люди должны разрушить весь традиционный мир и создать мир заново. В первой половине XX века дискуссия в Китае, как и везде в мире, вращалась вокруг того, какое именно модернистское мировоззрение следует принять: капитализм, социализм или коммунизм. В 1949 году один из этих — измов одержал победу: коммунизм.
Мао Цзэдун призвал население восстать и выковать новое, равноправное общество. И ключевым его элементом было полное отвержение Конфуция. Крайняя точка такого отвержения была достигнута во время Культурной революции, когда тексты и артефакты, связанные с Конфуцием, были уничтожены в рамках кампании по стиранию прошлого и созданию новой коммунистической реальности. Мао утверждал, что сейчас, через два десятка лет после революции, чиновники Коммунистической партии становятся подобны новому ученому классу, которому грозит опасность возвращения к традиционным способам мышления. Призыв Мао в Культурной революции был обращен к народу — восстать против чиновников партии так же (в его прочтении истории), как против партийных чиновников последней династии. Мао открыто называл своих оппонентов, таких как Линь Бяо, конфуцианцами, и по этой причине они подлежали уничтожению.
Но в модернистском отрицании традиционного восприятия мира нет ничего нового. Действительно, в ходе Культурной революции Мао открыто сравнивал себя с Первым императором, Цинем Шихуанди, — человеком, который, объединив воюющие царства в 221 году до н. э., попытался разрушить традиционный мир предыдущих Трех династий. А еще Первый император попытался уничтожить интеллектуалов, желавших моделировать общество по прошлому образцу. К конфуцианцам — и тогда тоже — относились с особым презрением. Согласно одному источнику, Первый император приказывал хоронить их заживо. Мао заявлял, что единственная
