Там, где мы служили... - Олег Верещагин

Прозрачно-серебристый звук трубы, печальный и одинокий, на миг повис в холодном снежном воздухе — и растаял где-то вдали. Знамя плавно, без рывков, поползло вниз, в руки двух сержантов.

Шорох пронёсся по рядам — снимая береты, дивизия опускалась на колено. Даже те, кому это было чертовски трудно…

Когда они подняли головы и встали — бережно свёрнутое знамя уже уносили. 10-й дивизии больше не было — остались два десятка отдельных рот, которые уже скоро перетасуют, как карты в колоде, и кто-то окажется на юге, кто-то — на востоке, кто-то на западе…

10-я дивизия — шаг на пути к Победе. Большой Победе. И чем ближе будет Победа — тем дальше — этот день.

Но из нашей памяти ему не исчезнуть никогда.

2

«Наёмники империализма» выступали в сокращённом составе: Майкл с гитарой, барабанщик, который не стоял, как обычно, а сидел, потому что ему раздробило обе голени; парень с губной гармошкой, но… без обеих глаз. И Майкл, улыбаясь, извинился «за качество исполнения».

Впрочем, и слушателей было не семь-восемь сотен, как обычно — чуть более полутораста человек, и многие из них тоже сидели, потому что стоять не могли. Всё, что осталось от трёх штурмовых рот. И Витька, увидев это, ужаснулся задним числом, поняв, что выжил чудом.

— Сыграем втроём, — Майкл настроил гитару. — Мы недолго будем петь сегодня, ребята. Всего две песни…

Он передвинул гитару на животи шире расставил ноги в стянутых ремнями сапогах. Положив на инструмент руки, тихо заговорил:

— Волные ветры степейСтужу несут или дождь…Песня грозы сильней —Песня — духовный вождь!Отблески дальних надежд,Болью рождённая мысль…Песня — нужнее одежд,В песне — свободы смысл!

— и зазвучала уже настоящая музыка, под которую Майкл пел:

— Красные блики костра,Старой гитары звон,Алая дымка утра —Ими певец рождён!Свежестью юной зари,Хрустальным зеркалом вод —Пой, певец, говори!Слышит тебя народ!

И снова — Майкл, глядя прямо в глаза каждому из окруживших импровизированную сцену товарищей:

— Время — незримый судья

И за свободу борец!Требуй и ты от себяПравду о жизни, певец!Словно не знает преград.Слову дороги вольны.Слово — звенящий набат!Словом — люди сильны!— Если умолкнет певец —Песню подхватит другой!Если падёт боец —Винтовку поднимет живой!Чувствуя силу плеч —Сдвинем ряды, друзья!Песня — разящий меч!Песню убить нельзя!

Казалось, что поют не трое. Что рядом с ними стоят все погибшие — и смотрят, и слушают, и подпевают…

…Кончилась песня. Последние аккорды упали в «зал», и Майкл довольно долго молчал, возясь с настройкой.

— Эй! — крикнули из слушателей. — Ты две обещал спеть!

— Я помню, — махнул рукой Майкл. — Сейчас…

Гитара тревожно вскрикнула, как почуявший опасность человек. Никто не ожидал этого, все разом напряглись…

— Как призывный набат,Прозвучали в ночитяжело шаги…Значит, скоро и намУходить и прощаться без слов!По нехоженым тропамПротопали лошади,лошади —Неизвестно, к какому концуУнося седоков…Значит, время — иное, лихое,Но счасть, как встарь, ищи —И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед…Только вот в этой скачкеТеряем мы лучших товарищей,На скаку не заметив, что рядом товарища нет…И ещё будем долгоОгни принимать за пожары мы!Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов…О войне будут детские игрыС названьями старыми,И людей будем долго делитьНа «своих» и «врагов»…А когда отгрохочет,Когда отгорит и отплачется,И когда наши кониУстанут под нами скакать,И когда наши девочкиСменят шинели на платьица —Не простить бы тогда,Не забыть быИ — не потерять…

Слепой шагнул в самому краю сцены, несколько рук взметнулись навстречу, чтобы поддержать его… но он абсолютно точно остановился на краешке и, протянув руки к товарищам, которых он больше не видел, яростно, истово выдохнул:

— Не простить бы тогда… не забыть бы… и не потерять… — пальцы его дрожали, губы прыгали.

— А-а-а!!! — страшно взревели штурмовики. Витька орал вместе со всеми, раздирая рот и надрывая лёгкие; из глаз у него брызнули слёзы. Он мельком заметил, что кругом тоже плачут… Откуда-то появились бутылки с вином, бумажные стаканчики, в которые тут же полились чёрно-алые, похожие на кровь, струи.

— Первый тост! — резко выкрикнул Майкл, правой рукой поднимая стаканчик. — За нашу победу!

Сейчас пили и те, кто не пил. Потому что за это надо было выпить…

— Второй тост — за нас, за всех нас!

И — наконец…

— Третий тост!

И — всё.

Третий пьют молча.

Витька задержался около очередного выпуска «Тимура и его „командос“». В этой серии рисовалась эпических масштабов схватка на заброшенном асфальтовом заводе, где, тем не менее, почему-то продолжали кипеть котлы с массой. Сражались князь Влупиволк Всосисмысл с прислужником и жрецом Тёмных Сил Джихадом Мудаевым — сперва на гранатомётах, потом — на мече и сабле. Влупиволка вобще-то заманили на завод, чтобы погубить, но он положил кучу врагов и сошёлся с их вдохновителем один на один. Тимур Сараев с остальными подоспели на этот раз к шапочному разбору — Влупиволк заасфальтировал своего противника. Дальше шла сцена прощания — князь отправлялся на Балканы учить тамошних жителей секретам «енто самого», а остальные, попрощавшись, тут же засобирались следом за князем, чтобы не скучать на безделье…

— Пошли, — подтолкнул Витьку появившийся Майкл, — там спектакль какой-то выкаблучивают…

— Пошли, — согласился Витька. — Смешное хоть?

— Говорят — да… Поедешь домой?

— Конечно! — возмутился русский. Помедлил и нерешительно сказал: — Слушай… едем тоже со мной. Ты не обижайся, но тебе же… некуда…

— Как это некуда? — Майкл не обиделся, но удивился. — Я домой еду. Меня ждут, между прочим. Брат ждёт. Младший… Ты утром уезжаешь?

— Нет, днём…

— Я утром… Привези что-нибудь про космос почитать.

— Привезу, конечно, — кивнул Витька…

… - Как это там? Было у отца три сына. Старший умный, средний — дурак, младший — вообще штурмовик! — Витька фыркнул, бухнул на кровать мешок и захохотал, вспомнив, как младший подбил старших выбирать невест, стреляя наугад из миномёта — мол, куда попадёт, там и судьба наша…

Джек тоже улыбнулся. Перекинул Витьке парадную рубашку, которая лежала аккуратно свёрнутой на тумбочке — и замер. Медленно взял то, что лежало под рубашкой и спросил — одним словом:

— Вить?

Витька положил рубашку на мешок. Прикусил угол губы. Молча посмотрел на красный треугольник в руках сержанта. Пожал плечами. Ничего не сказал…

— Подожди, — Джек осторожно свернул галстук, положил его снова на тумбочку и внимательно уставился на Витьку. — Но, если у тебя галстук и ты пионер, то, если я правильно ваши законы помню, тебе… — он не договорил и чуть прищурился.

Витька уже знал, что скажет. Всё очень просто — он хранит галстук в память о пионерском прошлом, а сам он, конечно, уже не пионер…

— Я пионер, — услышал он свой голос и испытал облегчение. — Я бы сейчас мог тебе запросто соврать. Но я не хочу про это врать. Я пионер. И мне шестнадцать только будет… уже скоро! — добавил он поспешно.

Джек кивнул, словно это всё объясняло. Ещё раз потрогал галстук ладонью, словно погладил. И неожиданно Витька сказал ему, решительно затянув горловину мешка.

— А поехали ко мне в гости? А потом вместе съездим к тебе…

Джек посмотрел удивлённо. И улыбнулся.

3

Над городскими крышами сеялся из низких чёрных туч мелкий дождь пополам с липким снегом. Временами в резко появлявшиеся разрывы выглядывала полная, необычайно яркая луна, и вокруг словно закипало серебро — капли, планирующие с неба, лужи — а над городом словно бы всплывала как будто вырезанная из чёрного тонкого металла стройная фигура: силуэт готического собора, построенного ещё в XV веке Жиллардом де ла Вильером, графом Шарлеруа — и пережившего все катаклизмы. Собор словно бы пронзал ночь, устремляясь в небо и очень напоминал космический корабль.

А ещё при взгляде на него чудились звуки органа.

Эрих задержался на ступеньке вагона, натягивая перчатки. Жозеф стоял уже на перроне, поставив на мокрый выкрошенный бетон чемодан. Валлон словно бы окаменел, врос в перрон. Капли блестели на его непокрытых волосах сверкающим бисером, потом погасли — луна зашла.