Смертельно безмолвна - Эшли Дьюал

Они указывают на меня руками и шипят:

— Скоро ты присоединишься к нам, Мэттью. Мы ждем тебя.

Я вижу мальчика с перерезанным горлом, из которого вытекает черная слизь. Он мне улыбается и помахивает рукой. Мальчик говорит: ты следующий. И я резко подрываюсь в кровати, вцепившись пальцами в ледяную простыню. Хэйдан спит на кушетке, солнца еще не видно. Под подушкой вибрирует телефон, и я неуклюже достаю его, зажмурив глаза.

— Да? — Спускаю вниз ноги и сглатываю. В ноздрях до сих пор запах гнили. — Бетани?

— Прости, что так рано, — виновато шепчет девушка, — выйдешь?

— Что? Куда выйти?

— Я возле дома Монфор.

— Да, я… конечно.

— Жду тебя во дворе.

Пэмроу бросает трубку, а я прокатываюсь потяжелевшими ладонями по лицу.

В комнате довольно холодно, хотя окна закрыты. Брат спит под двумя одеялами: ему очень помогли лекарства. Наконец, он сможет выспаться. А я ощущаю, как грудина горит от неясного чувства, будто нечто разрывает меня изнутри.

Я встаю, натягиваю толстовку, спортивные штаны и тихо покидаю спальню. Не хочу смотреть на дверь в комнату Ари, но все равно смотрю, мне почему-то кажется, что если я присмотрюсь, подойду поближе, то увижу в щелку, как Ариадна спит в кровати. Я наивно полагаю, что она вернется домой и станет нормальной просто так. Полагаю, верю и знаю, что этого не случится.

Бет сидит на мокрой от росы лавке. Я закрываю за собой дверь, потягиваюсь, вдыхая запах раненого утра, запах свежей травы и мороза, а затем подхожу к Пэмроу, надеясь, что она пришла по делу, а не просто поболтать. На удивление девушка выглядит спокойной. Я привык видеть Бетани трясущейся и неуверенной в себе, но сейчас она выглядит тихой.

— Привет, — я смахиваю капли со скамьи и сажусь рядом с девушкой. — Ты рано.

— Прости. По-другому не получилось, — она поправляет темные волосы, а затем вдруг вскидывает брови. — Что с тобой? У тебя подбородок фиолетовый.

— Ты пришла поговорить о моем подбородке?

— Ты как всегда очень приветлив.

Повожу плечами и протяжно выдыхаю. Если я и бываю милым, то точно не в такую рань и не при таких обстоятельствах.

— Что у тебя? Ты принесла фотографии с места преступления?

— Да. С нескольких мест, если быть точной.

— С нескольких? — Недоуменно переспрашиваю я и забираю из рук девушки папку.

Внутри находятся фотографии формата «А4». Я вытаскиваю снимки один за другим, не моргая, и старательно делаю вид, что изображенное на них меня отнюдь не трогает. Не трогает фото изувеченного директора, вид его перерезанного горла, пентаграмма, которую выжги на его волосатой груди. Не трогает надпись, выведенная на стене окровавленными пальцами. Женской рукой. Рукой Ариадны . «Смерть не приходит одна».

Черт. Все-таки нечто колючее прокатывается по глотке, и я на мгновение замираю.

— В участке все на ушах, поговаривают о сатанизме, — поджав губы, шепчет Бет, — ну, и ты знаешь, о ком болтают. В нашем городке только один дом обходят стороной.

— Они думают, это Монфор?

— Да. Пока что информация скрыта от посторонних, но молчать долго они не станут.

— Понял. Надо будет предупредить Норин и Мэри-Линетт, что в любой момент могут нагрянуть из участка с вопросами. — Листаю фотографии дальше и вдруг замечаю мертвое лицо незнакомца, испещренное глубокими порезами. Мужчина находится посреди поля. Я оцепенело рассматриваю снимки, на которых он, в разных ракурсах, лежит посреди травы нагой, изуродованный ссадинами, трупными синими пятнами; его глаза открыты, однако я не вижу глаз. Я вижу проеденные червями глубокие дыры.

— Это Грегори Тимболд, — сиплым голосом комментирует Бетани. — Его нашли вчера.

— Кто он? Впервые его вижу.

— Он состоял в Доминиканском Ордене. В Ордене, которым руководит отец Джил.

Я отрываю взгляд от фотографий и серьезно смотрю на Пэмроу.

— Доминиканский Орден? Ты серьезно?

— Это они тогда похитили Ари. Грегори был одним из тех, кто подвязал ее к потолку.

— Почему я впервые слышу, что в Астерии есть орден, ведущий охоту на ведьм?

— Может, потому что это секретный орден. — Протягивает Бет, нелепо усмехнувшись.

— Доминиканцы существовали еще во время инквизиции. Ты в курсе?

— Да. Мэтт, я знаю, ведь… Мой отец. — Бетани неуклюже поправляет волосы и мнется на месте, словно скамья подогревается снизу. — Мой отец состоит… состоял в этом ордене.

— Вот как. — Я кладу фотографии на колени и сплетаю на груди руки, прожигая Бетти серьезным взглядом. — Выходит, мы имеем дело не с кучкой необразованных фанатиков.

— Я не думала, что все так сложно, Мэтт. Я знала, что мои родители верующие, но я и не догадывалась, что происходит на самом деле. Они помешаны. Эти люди.

— И твой отец один из них.

— Он был одним из них. После того, что случилось, после того, как Ари поговорила с ним в подвале, что-то изменилось. Я понятия не имею, что она ему сказала, но папа стал…

— Другим?

— Да. Возможно, это опять ее магические штучки, — взмахнув рукой, усмехается Бет и с грустью горбится. — Не знаю. Он перестал бить мать. Перестал бить меня.

Я стискиваю зубы, ощутив, как внутри прокатывается неприятная желчь, а Бет вновь с улыбкой пожимает плечами.

— Ариадна придет за моей семьей, я знаю. Она практически сама сказала мне об этом.

— Ты не знаешь, что она сделает, — отвернувшись, отрезаю я.

— Я восхищаюсь тем, как ты защищаешь ее, Мэтт. Но я — не ты.

— Ари выкарабкается.

— Я верю. Правда, я верю, что так и будет. Но я не могу рисковать. Мы с родителями решили уехать, Мэтт. — Перевожу озадаченный взгляд на девушку, а она опускает глаза на замерзшие ладони. Мнет их и нервно дергает уголками губ. — Я попросила отца как можно скорей собрать вещи, и он согласился. Он теперь во всем со мной соглашается.

Молчу, я знаю, что девушка сбегает, знаю, что ей страшно, но еще я знаю, что она не обязана сидеть в Астерии и ждать развязки истории, которая к ней не имеет отношения.

Мы привыкли, что друзья с нами до конца. Что знакомые всегда помогут. Что они не знают страха, не боятся боли, не хотят освободиться или покинуть замкнутый круг. Но это иллюзия.

Утопия. Люди всегда сбегали с тонущего корабля. Заставить их остаться может лишь нечто важное, и это важное говорит Бетани нестись вон из Астерии и спасать семью.

— Ты права. — Наконец, говорю я, коротко кивнув. — Ты должна уехать.

— Знаю, ты меня осуждаешь.

— Тебя не должно это волновать.