Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан - Николай Новиков

— Где-то я уже читал такое… По-моему, в газетах за тридцать седьмой год, — усмехнулся Данилов. — Ну, раз дело принимает такой оборот, пусть меня выпишут из твоей квартиры, но оставят московскую прописку. Спасибо, что подсказала, откуда грозит опасность.

— Она теперь отовсюду будет грозить тебе, милый. — Марина испуганно шарахнулась в сторону, услышав резкий звонок прямо над головой. Потом с тревогой посмотрела на дверь: кто это? Уж не Цуцма ли с Шуриком?

Данилов усмехнулся, открыл дверь и замер — перед ним стояла Лена.

— Лена?.. — изумленно прошептал он. — Ты пришла? Это ты пришла ко мне?!

— Да, — кивнула Лена, не решаясь переступить через порог. — Я… — Она увидела Марину и запнулась.

Испуг Марины как рукой сняло. Так вот почему он так пренебрежительно и уверенно разговаривает с нею, вот из-за кого! Она мгновенно сообразила, что нужно делать. Подошла к Данилову, обняла его, с томным видом поцеловала в щеку. Он попытался оттолкнуть ее, да не тут-то было! Марина крепко вцепилась в его плечи.

— Так это и есть та самая киска, твое новое увлечение, — проворковала она. — Скромная, но ничего. Пусть войдет, я разгляжу ее как следует.

Данилов с изумлением посмотрел в злые зеленые глаза бывшей жены. Как она смеет, как может?.. Это же… это в голове не укладывается!

— Что ты себе позволяешь! — в ярости закричал он, отшвыривая Марину. — Лена, это она нарочно, не верь ей!

Лена, не говоря ни слова, попятилась к лестнице. Слезы выступили на ее глазах.

— О, дорогой, ты так несдержан, когда я случайно вижу твоих красоток, — с усмешкой проговорила Марина. — Ну не надо, не надо сердиться, я же не возражаю, ты писатель, тебе необходимы острые ощущения, новые увлечения.

— Заткнись, дрянь! — закричал Данилов, выбегая на лестничную площадку. — Это женщина, которую я люблю! Это… моя невеста! Лена, пожалуйста, послушай меня, только послушай…

Лена безмолвно покачала головой, отступая все дальше и дальше.

— Ну, конечно, ты ее любишь, конечно, она твоя невеста! Все они твои невесты, всем ты рассказываешь, как между двумя сумасшедшими влюбленными возникает единственная и неповторимая страсть! Я удивляюсь, как тебе не надоело повторять это в сотый раз?

— Не смей цитировать мой роман! — простонал Данилов. — Убирайся отсюда, убирайся поскорее!

Лена зарыдала, обхватив ладонями голову, и бросилась вниз по лестнице.

— Лена! — закричал Данилов. — Ну почему, почему ты поверила ей?! Она же хочет разлучить нас, Лена! Лена! — Он метнулся было за ней, но, добежав до лестницы, остановился. Не догнать… И догонять без толку… Не поверит, не простит.

На шум выглянула соседка по лестничной площадке. Пожилая женщина осторожно приоткрыла дверь и в то же мгновение захлопнула ее, успев метнуть в Данилова яростный взгляд. Разбираться, кто тут прав, кто виноват, она не собиралась, но недвусмысленно предупредила, что вызовет милицию, если сосед не прекратит безобразничать. Марина благоразумно вышла из квартиры. Пусть только попробует ударить ее! Сядет в тюрьму!

Гримаса боли исказила лицо Данилова. У него было такое ощущение, будто он нечаянно прищемил обнаженный зубной нерв. Марина инстинктивно подняла руку, ожидая, что сейчас он ее ударит. Но Данилов стукнул кулаком по зеленой стене, покачал головой.

— Какая же ты дрянь, Марина! Если и были у меня какие-то хорошие воспоминания о нашей совместной жизни — теперь их нет. Что бы ни случилось, я буду вспоминать о тебе с отвращением! Ты этого хотела, ради этого приходила сюда? Ну вот и получила! Отвращение — вот что вызываешь во мне ты.

— Да? А ты… Ну, ничего, потом узнаешь! — зловеще прищурилась Марина. И громко сказала: — Больше я не стану тебе надоедать!

— Попробуй только, вздумаешь прийти еще раз — вышвырну.

— Больше я не стану тебе надоедать! — закричала Марина.

Данилов ушел в квартиру, захлопнул за собой дверь. Марина спустилась на лестничную площадку между этажами, откуда видно было пространство перед дверью Данилова, и принялась ждать. Прошло пять минут, десять — никого. Она шагнула вверх по лестнице, еще раз громко сказала:

— Больше я не стану тебе надоедать! — Подождала несколько минут — тишина. И вдруг стало ясно, что охранников Савина поблизости не было и нет. Никто не собирается мстить Данилову за все ее страдания, никто! Она зря унижалась, приходила в эту подлую квартиру! Ярость затуманила разум женщины. — Больше я не стану тебе надоедать! Больше я не стану тебе надоедать! — завопила она.

Соседка Данилова снова открыла дверь и, поглядев на Марину, с возмущением покрутила пальцем у виска.

36

Алтухов так самозабвенно барабанил пальцами по клавишам пишущей машинки, что со стороны могло показаться, будто смысл его работы не в поиске нужных слов, ярко и убедительно рисующих любовь бизнесмена к зеленоглазой блондинке, а в том, чтобы соединить сухие щелчки в красивую мелодию наподобие Сороковой симфонии Моцарта.

«…Он смотрел в ее огромные голубые глаза… — нет, не голубые — зеленые! — и чувствовал, как в груди рождается неукротимое желание прикоснуться губами к нежному, едва заметному румянцу ее щеки и своей щекой — к ее чуть припухшим, капризным губкам, и пальцами ощутить золотистый шелк ее коротких волос… — не коротких, а длинных, ладно, пусть будет так! — И увидеть потом смущенную улыбку на ее губах, и услышать тихий вопрос: зачем это? Зачем?! Да разве можно ответить на этот простейший вопрос? Сотни романов, тысячи стихов и поэм посвящены любви, но никто так и не ответил — зачем? Поэтому тысячи лет женщины спрашивают с надеждой и тревогой: зачем это? И мужчины не находят ничего лучшего, как ответить банальнейшей фразой: а зачем я дышу? Зачем хочу пить в жаркой пустыне? Но этот вопрос на самом деле не вопрос, а робкое обещание несказанного счастья, а ответ — не ответ, а едва сдерживаемая радость.

Но ее голубые… — зеленые, зеленые, черт побери! — глаза смотрели испытующе-насмешливо, будто подзадоривали: а ну-ка попробуй! — ничего не обещая при этом. И он, опасаясь, что не смущенная улыбка и робкий вопрос, а звонкая пощечина и гневный взгляд станут ответом на его нежный поцелуй, терялся, краснел, путано объяснял новой сотруднице его фирмы выгоду предстоящей сделки и уходил.

Никогда еще он, властный и решительный руководитель крупной компании, не чувствовал себя таким беспомощным и робким перед женщиной…»

Алтухов откинулся на спинку стула, вытер ладонью вспотевший лоб, довольно улыбнулся.

Не так это и плохо — писать по заказу, особенно если видишь перед глазами свою любимую, красивую, единственную, которой так много еще не сказано! Какие мысли рождались, какие образы, когда ночами он думал о ней! Но при встрече он забывал обо всем, ибо хотелось лишь одного: угадывать каждое ее желание и торопиться исполнить его. Быть шутом, идиотом, лакеем — кем угодно, только бы она радостно улыбалась!

Теперь все, что не успел сказать Свете, он скажет в романе. Не надо ничего выдумывать — только успевай пиши! Это будет красивый роман… о любви бизнесмена к зеленоглазой блондинке. Ну и пусть. Когда выйдет книга, он подарит ее Свете, она поймет, о ком он думал, о ком писал; и не смущенно — а радостно улыбнется; и не спросит: зачем? — а крепко обнимет и страстно поцелует его! А Лев Константинович будет думать, что книга о его любви. Пожалуйста! Читают же мужчины любимым женщинам строки из стихов и песен, посвященных другими мужчинами другим женщинам. Грамотные писали письма возлюбленным за своих неграмотных приятелей, смелые — признавались в любви за робких. Все это уже было, было! И будет.

А с мужем Светы нужно поговорить. Сдерживаясь, не пуская в ход кулаки, объяснить этому господину: если ты хоть пальцем до нее дотронешься, я тебя из-за телохранителей, из-под земли достану, измордую, падлу!

Звонок в дверь спутал все его мысли. Они взлетели вверх: это Света? И тут же шмякнулись на грязный линолеум пола: а вдруг Валя вернулась? Потом поднялись до уровня стола: может быть, это Макс?

Алтухов распахнул дверь и с удивлением уставился на двух парней, один из которых был высоким, симпатичным, будто из телевизионной рекламы, другой же был похож на иллюстрацию к роману «Миллион лет до нашей эры».

— Вы Юрий Александрович Алтухов? — с вежливой, приятной улыбкой спросил высокий.

— Ну я. Чего вам надо, ребятки?

— Мы из советско-американского издательства «Перстень», — не переставая улыбаться, сказал высокий. — Пришли к вам с деловым предложением.

— Золотой? — спросил Алтухов, пропуская парней в квартиру.

— Что? — спросил неандерталец.

— «Перстень» ваш — золотой, спрашиваю, или медный? — усмехнулся Алтухов.

— Золотой, золотой, — сказал высокий, запирая дверь.

Алтухов не успел понять, что все это значит. В то же мгновение неандерталец резким, неожиданным ударом в солнечное сплетение заставил его согнуться пополам и следующим, снизу в челюсть, — со стоном разогнуться.