...Это не сон! (сборник) - Рабиндранат Тагор

– Ты должна поесть, – заметил он девушке.

– Нет, – ответила она.

– Ну, тогда и я не буду.

Комола подняла на него глаза.

– Хорошо, только сначала ешь ты, а потом я.

– А не обманешь?

– Честное слово, не обману, – с серьезным видом пообещала Комола.

Успокоенный этим искренним заверением, Ромеш взял одну дольку и отправил ее в рот.

Но его трапеза была прервана самым неожиданным образом. В дверях, прямо перед собой, он вдруг увидел Окхоя и Джогендро.

– Просим нас извинить, Ромеш, – сказал Окхой. – Мы полагали застать вас здесь одного. Нам с тобой, Джоген, не следовало так внезапно, без предупреждения, вторгаться к нему. Давай сойдем вниз и подождем там.

Комола бросила нож и поспешно вскочила, метнувшись к двери. Но путь загораживали два незнакомца. Джогендро слегка посторонился, давая ей пройти, но и не подумал отвернуться, а наоборот, внимательно разглядывал ее.

Испуганная Комола бросилась в соседнюю комнату.

Глава 19

– Кто эта девушка? – обратился Джогендро к Ромешу.

– Моя родственница.

– Какая еще родственница? Она явно не принадлежит к твоим старшим родственникам, но я надеюсь, вас связывают не узы любви. Ты рассказывал обо всех своих близких, но об этой девушке я что-то ни разу не слыхал.

Тут вмешался Окхой:

– Ты не прав, Джоген. Неужели человек не может иметь тайну даже от друзей?

– Разве у тебя действительно есть тайна, Ромеш? – спросил Джогендро.

– Да, есть, – вспыхнув, ответил Ромеш. – И вообще я не желаю говорить с вами об этой девушке.

– Но я-то, к несчастью, испытываю сильное желание поговорить с тобой, – настаивал Джогендро. – Если бы ты не делал предложения Хем, поверь, никто не стал бы интересоваться твоими родственными связями. Скрывай тогда что хочешь, дело твое.

– Могу сказать вам лишь одно, – заявил Ромеш. – Ни с кем в целом свете меня не связывают отношения, способные служить препятствием к моему браку с Хемнолини.

– Это с твоей точки зрения, – возразил Джогендро, – но родственники Хемнолини вправе усмотреть здесь весьма основательные препятствия. Мне лишь хочется тебя спросить, для чего вообще держать в тайне свои родственные связи, каковы бы они ни были?

– Назвать сейчас причину значило бы раскрыть тайну, – ответил Ромеш. – Ведь ты знаешь меня с детства, прошу тебя, не выпытывай ничего, просто поверь мне на слово.

– Девушку зовут Комола?

– Да.

– Ты выдаешь ее за свою жену?

– Да.

– И тем не менее требуешь, чтобы мы поверили тебе на слово? Намерен убедить нас, что она тебе не жена, тогда как всем другим говоришь обратное? Как тебе угодно, но это отнюдь не похоже на правду.

– Ты хочешь сказать, – заметил Окхой, – что подобное высказывание вряд ли является классическим примером логического мышления? Но, дорогой Джоген, в жизни бывают такие положения, когда одним приходится говорить одно, а другим другое. В конце концов что-то должно ведь соответствовать истине. Почему не предположить, что рассказанное тебе Ромешем-бабу как раз и есть истина?

– Больше ничего я вам сообщить не могу. Повторяю лишь, что женитьба на Хемнолини не противоречит требованиям моей совести. У меня слишком серьезные основания не осведомлять вас о Комоле, это было бы непорядочно с моей стороны. И я буду молчать даже в том случае, если вы не захотите отказаться от своих подозрений. Коснись дело личных моих неприятностей, огорчений или обид, я не скрыл бы от вас ничего. Но я не хочу причинить зло другому человеку.

– А Хемнолини ты рассказал? – спросил Джогендро.

– Нет. Я собирался сделать это после свадьбы, но, если она изъявит желание, объясню ей все теперь же.

– Можно задать несколько вопросов Комоле?

– Нет, ни в коем случае! Если вы считаете виновным меня, применяйте ко мне любые меры, но я не допущу, чтобы подвергалась допросу ни в чем не повинная девушка.

– Допрашивать кого бы то ни было совершенно ни к чему. Все, что нам хотелось знать, мы узнали. Доказательств более чем достаточно. И теперь я говорю тебе прямо: только посмей после всего этого явиться к нам в дом, тебе не миновать оскорблений.

Лицо Ромеша покрылось смертельной бледностью, он словно окаменел.

– И еще, – продолжал Джогендро, – не вздумай писать Хем. Между вами не должно существовать никаких отношений, ни явных, ни тайных. Если же ты ей напишешь, знай, что я перед всеми разоблачу так тщательно скрываемую тобой тайну и приведу имеющиеся у меня доказательства. А пока на расспросы, почему расстроилась свадьба, буду отвечать, что сам не дал согласия на этот брак, и настоящую причину никому не открою. Однако имей в виду – один твой неосторожный шаг, и все получит огласку. Ты легко отделался, Ромеш, только не думай, что меня удержало сострадание к такому лицемеру и мошеннику, как ты. Мой поступок вызван единственно любовью к Хем, моей сестре. И теперь последнее, что я хотел сказать тебе: никогда, ни единым словом, ни намеком не обнаруживай, что имел какое-то отношение к Хем. Я, конечно, не собираюсь полагаться на твое честное слово, даже правда неубедительна в устах лжеца. Но если у тебя еще сохранилась капля стыда и ты не хочешь быть разоблаченным, не вздумай пренебречь моим советом!

– Ах, не довольно ли, Джоген? – заметил Окхой. – Посмотри, как безропотно принимает все это Ромеш-бабу! Неужели в твоем сердце нет ни капли жалости? Пойдем. Не волнуйтесь, Ромеш-бабу, мы уходим.

Наконец оба покинули комнату. Ромеш застыл на месте, неподвижный, словно изваяние. Затем, придя немного в себя, решил уйти из дома, чтобы наедине с самим собой обдумать все происшедшее. Но тут он вспомнил о Комоле – нельзя же бросить ее одну.

Войдя в соседнюю комнату, Ромеш увидел, что Комола, приподняв жалюзи, молча смотрит вдаль. Заслышав шаги Ромеша, она опустила жалюзи и обернулась. Ромеш сел на пол.

– Кто это приходил? – спросила девушка. – Сегодня утром они приходили к нам в школу.

– В школу? – удивленно переспросил Ромеш.

– Да, – подтвердила она. – А с тобой о чем они говорили?

– Спрашивали, кем ты мне приходишься.

Комоле не привелось жить в доме свекра, поэтому она не знала, когда нужно проявлять стыдливость. Но скромность была в ней воспитана с детства, и, услышав слова Ромеша, она вспыхнула.

– Я им ответил, – продолжал юноша, – что ты мне чужая.

Комола решила, что он просто хочет досадить ей.

– Перестань, – резко сказала она и отвернулась.

А Ромеш все размышлял, как рассказать ей обо всем.

Внезапно девушка забеспокоилась:

– Взгляни, ворона таскает твои фрукты!

Убежав в другую комнату, она отогнала птицу и вернулась обратно с подносом.

– Ешь, пожалуйста, – сказала она, ставя поднос перед Ромешем.

У Ромеша пропал всякий аппетит. Однако заботливость девушки тронула его.

– А ты?

– Возьми ты первый.

Конечно, это была мелочь, совершенный пустяк, но в теперешнем его состоянии робкий сердечный порыв Комолы так его растрогал, что он едва удержался от слез. Не говоря ни слова, он заставил себя приняться за еду.

Когда с едой было покончено, Ромеш сказал:

– Сегодня вечером мы поедем домой, Комола.

– Мне там не нравится, – опустив глаза, огорченно ответила девушка.

– Значит, ты хочешь остаться в школе?

– Нет, нет, пожалуйста, не отсылай меня туда. Мне стыдно. Девочки только и делают, что расспрашивают меня о тебе.

– И что же ты им отвечаешь?

– Ничего. Они, например, все допытывались, почему ты собирался оставить меня на каникулы в школе. А я…

Комола не договорила. При одном воспоминании об этой обиде рана в ее сердце заныла снова.

– Почему же ты не сказала им, что ты мне чужая?

Комола окончательно рассердилась. Исподлобья взглянув на Ромеша, она вымолвила:

– Перестань!

Вновь и вновь спрашивал себя Ромеш, как ему поступить. Словно червь, грызло его чувство гнетущего отчаяния, то и дело грозя вырваться наружу. Что сказал Джогендро Хемнолини? Что она подумала? Каким образом объяснить Хем истинные обстоятельства? Как перенести разлуку с ней?.. Этих мучительных вопросов скопилось так много, что он был не в состоянии хорошенько продумать свое положение. Ясно было одно: в Калькутте, в кругу друзей и врагов, его отношения с Комолой стали предметом живейшего обсуждения. Вероятно, все уже говорят о том, что Комола его жена. Ни одного дня нельзя здесь больше оставаться.

Неожиданно Комола взглянула прямо в лицо Ромеша и ясно прочла на нем выражение растерянности и озабоченности.

– Чем ты расстроен? – спросила она. – Если тебе так уж хочется жить в деревне, я согласна туда поехать.

Покорность Комолы причинила ему новую боль. В сотый раз встал перед ним вопрос: что же делать дальше?

Занятый своими мыслями, он ничего не ответил Комоле, лишь молча смотрел на нее.

Сразу став серьезной, Комола сказала:

– Признайся откровенно, ты, должно быть, рассердился на меня за то, что я не хотела остаться на каникулы в школе?