Маргарита де Валуа. Мемуары. Избранные письма. Документы - Маргарита де Валуа

1578

Приведенные аргументы были хороши и правдивы, но не обладали силой, способной перевесить зависть, возникшую из-за растущих успехов моего брата. Последнему каждый день чинились новые препятствия с целью задержать военные приготовления и сбор средств, что было необходимо для ведения кампании во Фландрии, и при этом ему самому, Бюсси и другим его сторонникам наносились многочисленные обиды, устраивались бесконечные ссоры с Бюсси, и днем, и ночью, и всякий час, то со стороны Кейлюса, то Грамона [522], которые надеялись, что мой брат примет [137] участие в какой-нибудь из этих стычек. Все это происходило без ведома короля. Но Можирон, который имел тогда на него влияние, покинув службу моего брата и зная, как брат относится к этому его поступку [523] (поскольку, по обычаю, оскорбивший не может быть прощен никогда), воспылал к нему такой ненавистью, что замыслил погубить его любым способом. Он стал дерзить ему и относиться с презрением, делая это с безумной опрометчивостью, которая свойственна юности и была усилена благоволением короля. Все это толкало его на непозволительные поступки и, объединившись с Кейлюсом, Сен-Люком [524], Сен-Мегреном [525], Грамоном, Молеоном, Ливаро и некоторыми другими молодыми людьми, которым покровительствовал король и которые задавали тон при остальном дворе (а придворные следуют только за теми, кто в фаворе), они делали все, что хотели, на что хватало их фантазии. В результате не проходило и дня, чтобы не устраивалась очередная ссора между ними и Бюсси, который из-за своего бесстрашия не мог уступить кому-либо.

Мой брат, понимая, что эти обстоятельства не способствуют его фламандским делам, желая скорее смягчить короля, чем его разгневать (чтобы добиться поддержки своего предприятия), и видя также, что Бюсси, находясь вне двора, скорее начет формирование отрядов, необходимых для его армии, послал его в свои земли, отдав соответствующий приказ [526]. Но даже после отъезда Бюсси преследование моего брата не прекратилось. Надо полагать, что главной причиной ненависти к Бюсси было то, что он служил моему брату, равно как и то, что его прекрасные личные качества вызывали огромную ревность у Можирона и других молодых [138] людей из окружения короля. Ибо с тех пор, как он уехал, они относились к моему брату с таким презрением и высокомерием, причем настолько открыто, что об этом знал весь двор. Вместе с тем мой брат от природы был довольно терпелив и осторожен и решил сносить все оскорбления ради устройства своих дел и предприятия во Фландрии, надеясь благодаря этому вскоре покинуть двор и более туда никогда не возвращаться. Это преследование и эти обиды для него всегда были очень унизительными и стыдными, и было очевидно, что в своей ненависти к нему [его недруги] всеми способами задевают и его окружение. Так, господин де Ла Шатр [527] вскорости проиграл судебную тяжбу, поскольку с недавних пор перешел на службу к моему брату, ибо король, оказавшийся во власти убеждений Можирона и Сен-Люка, друзей мадам де Сеннетер [528], сам от имени этой дамы затеял процесс против Ла Шатра. Последний почувствовал себя обиженным (надо думать), и мой брат полностью разделял его справедливое сожаление.

В эти самые дни случилась свадьба Сен-Люка [529], на которой мой брат отказался присутствовать, попросив меня сделать то же самое. Королева моя мать, которой совершенно не нравились заносчивость и выходки этих молодых дворян, и опасавшаяся, что весь этот день они будут веселиться и предаваться разгулу, а мой брат, не желающий участвовать в празднике, может пострадать от каких-либо их действий, сообщила королю о своем намерении [139] поехать пообедать в Сен-Мор [530] и пригласить с собой меня и моего брата. Это был скоромный понедельник. Мы вернулись тем же вечером, и королева моя мать начала настоятельно уговаривать брата согласиться прийти на бал, чтобы доставить удовольствие королю [531]. Но вместо того, чтобы поправить дела, все обернулось обратным образом. Ибо там находившиеся Можирон и прочие из его клики стали насмехаться над ним в выражениях столь непристойных, что как меньшее их можно было посчитать за обидные, говоря ему, что де напрасно он так старался принарядиться, так как никто не сожалеет, что его не было в послеобеденное время, и что он явился в час сумерек, чтобы слиться с ними, высмеивая также его некрасивую внешность и сложение [532]. И все это говорилось в присутствии новобрачной, которая была рядом, и настолько громко, чтобы слышно было всем. Мой брат, понимая, что это делается намеренно, дабы вынудить его ответить и таким образом поссориться с королем, удалился оттуда, переполненный досады и гнева, каких у него еще не было. После чего, посоветовавшись с господином де Ла Шатром, он решил отправиться на несколько дней на охоту, думая, что его отсутствие охладит враждебность этих молодых людей и облегчит его переговоры с королем по вопросу подготовки армии, необходимой ему для отправки во Фландрию. С этим он отправился к королеве нашей матери на [140] церемонию ее отхода ко сну, рассказав ей, что произошло на балу, от чего она пришла в огорчение, и сообщил ей о своем решении, принятом в связи с этим, каковое она нашла очень разумным. Королева пообещала ему получить на это согласие короля, а в отсутствие моего брата поспособствовать в скором времени обрести все необходимое, о чем было договорено ранее, для предприятия во Фландрии. Господин де Виллекье [533], присутствовавший при этом, был послан ею к королю с целью известить его о желании моего брата отправиться поохотиться на несколько дней – то, что ей кажется уместным, с тем, чтобы прекратить все ссоры, возникшие между герцогом Алансонским и молодыми людьми из окружения короля – Можироном, Сен-Люком, Кейлюсом и другими.

Мой брат удалился в свои покои, полагая, что разрешение на отъезд уже получено, и отдал распоряжение всем своим людям быть готовыми назавтра к выезду на охоту в Сен-Жермен, где он хотел остаться на несколько дней, чтобы загнать оленя, приказав своему обер-егермейстеру подготовить для этого собак. Он лег спать с намерением, проснувшись поутру, отправиться на охоту и ненамного отвлечься и отдохнуть от волнений двора. Господин де Виллекье тем временем отправился, согласно повелению королевы моей матери, просить о названном разрешении у короля, который поначалу согласился его дать. Но, оставшись в своем кабинете наедине только с советом Иеровоама из пяти или шести молодых людей [534], которые ему указали, что этот отъезд очень подозрителен, и внушили ему такое опасение, что король под их [141] влиянием совершил одно из самых больших своих безумств, которые случались в наше время, – он решил взять под стражу моего брата и всех главных лиц его дома. И если само это решение было неблагоразумным, то его исполнение стало нарушением приличий, поскольку король, спешно переодетый в костюм для ночного выхода, отправился к королеве нашей матери весь взволнованный, как будто повсюду протрубили тревогу и враг стоял у ворот, и сказал ей: «Итак, мадам, о чем же Вы думали, прося у меня разрешение на отъезд моего брата? Разве Вы не видите, в случае, если он уедет, какая опасность угрожает моему государству? Несомненно, под предлогом этой охоты он затевает опасное дело. Я намерен захватить его и его людей и обыскать все сундуки. Уверен, что мы обнаружим важные вещи». Короля сопровождали также господин де Лосс, капитан гвардейцев [535], и несколько шотландских стрелков.