Август - Тимофей Круглов

Иванов не заметил, как встрепенулась, поднялась было вслед за ними Люся, непривыкшая к тому, чтобы муж покорно уходил, оставляя ее наедине с хозяйкой дома, с которой они познакомились только сегодня и не сказали друг другу и трех слов за весь день. А Катя сидела невозмутимо, стараясь ничем не выдать привычной обиды: в самом деле, наедине муж называет ее соратницей и единомышленницей, а как дойдет до встреч с людьми, пусть и впервые появившимися в доме — ее автоматически переводят в разряд клуш, способных вести лишь «девичьи» разговоры. «Чирикать» — ну да, это в первом-то часу ночи чирикать, о губной помаде и спа, наверное. И Люсю ей было жаль — видно было, что та не готова к тому, чтобы ее от Андрея отделяли, отрывали вот так бесцеремонно и переживает из-за этого.

«Ничего, — думала Катя, — скоро все это кончится, они, наконец, улягутся, и я вернусь к своему миру — мыслям, книгам, чувствам. Пусть мое здесь никому не интересно, пусть здесь я что-то вроде говорящей мебели, но надо выдержать тон, надо делать вид, что я радушная хозяйка дома, которую хлебом не корми — дай посидеть ночью с незнакомыми людьми и потрындеть о всякой чепухе… Или уложить спать эту Люсю?»

Люся, однако, отказалась ложиться — хотела дождаться Андрея. Пришлось заводить беседу «о девичьем». О сыне Люси, о том, как он ест, спит, развивается. О том, как тяжело было Люсе, когда Андрей пропал. О том, как стало хорошо, когда он вернулся, и теперь-то уж точно они всегда будут вместе, поскольку Бог больше не попустит, чтобы Люся вдовела, а Толюшка рос сиротой. Ведь так не бывает, правда, чтобы бомба дважды попадала в одну воронку?

— Господь один раз попустил, — горячо убеждала себя, Катю, и, наверное, Бога, Люся, — попустил такое страшное, что я едва пережила, но больше я не переживу. Я каждый день молюсь, чтобы сын и муж были здоровы, чтобы все было хорошо. Я понимаю, что все это, все испытания — за грехи, я много грешила в жизни…

— Позвольте, — вдруг перебила ее Катя. — Что значит «попустил»? Позволил кому-то убивать вашего мужа, сиротить младенца? Кому попустил и, главное, зачем?

— Но, вы же верующий человек, вы знаете, что такое «попустил». Можно сказать — да, разрешил. Для моей же пользы. Чтобы я исправилась и больше не грешила, не подставляла под удар своих близких. Я стараюсь, Господь видит, как я стараюсь очиститься от грехов и быть добрее…

— Подождите, подождите, Людмила. Надо по порядку. Вот грехи ваши: по вашим словам, их так много, что, чтобы вы больше не грешили, Богу понадобилось дать распоряжение убить вашего любимого человека. Он ведь чудом спасся, да? Вот скажите мне — что же вы такого натворили, великая грешница, что пришлось подвергнуть вас и Андрея и даже невинное дитя таким испытаниям? Не думаю, что вы когда-нибудь сознательно причиняли людям зло — убивали, воровали, мучили кого-то, клеветали, сироту обобрали, например. А даже если вы все это творили, то за вашу вину пострадали-то невинные, муж и ребенок.

Ну, муж ладно — мужики все грешат по седьмой заповеди, хотя за ее нарушение и несовершенное земное правосудие не приговаривает к таким страшным наказаниям, что уж говорить о ВЫСШЕМ правосудии, — но ребенок-то чем виноват? Останься он сиротой, а вы матерью-одиночкой, то очень тяжело пришлось бы вам обоим, я-то знаю, меня мама растила одна, без отца. То есть — страдал бы ребеночек, и вы полагаете, что вы, родная его мама, тому виной? Тогда скажите — как вообще, будучи столь лютой и страшной грешницей, вы решились выйти замуж и родить детей? Вы же знали, что «Господь попускает» наказания за грехи… Грешницам надо бежать в отдаленный монастырь, замаливать грехи, молиться до кровавого пота, а не подвергать опасности своих близких.

Катя не иронизировала, разве что самую малость. Видно было, что слова о «тяжких грехах», Люсей перепетые с чужого голоса, она уже слышала не раз и не два, и не дивилась уже тому, с какой легкостью люди объясняют свои несчастья волей Божией.

— И вы же знаете, конечно, — продолжала Катя, — что все люди, согласно христианскому вероучению, суть грешники, Един Бог без греха. Стало быть, всех и нужно наказывать или вразумлять, да так, чтобы прочувствовали. Чикатило грешник, и жертвы его, дети — тоже грешники! Вот как быть с тем, что Чикатило не вразумился вовремя никакими, скажем, болезнями близких, а его жертвы и их близкие «Божиим попущением» пострадали за свои грехи, грехи родителей или, как теперь модно писать, «грехи рода»? Ни Гитлер не вразумился, ни прочие кровавые тираны, ни сонмы воров — а вас почему-то Господь решил проучить!

Есть ли в этом хоть какая-то логика?

— Мы не можем понять Божьего замысла о нас, людях, т. к. Он совершен, а наш разум несовершенен, так как затемнен грехами, мы-то несовершенны из-за первородного греха. Поэтому мы и не знаем, отчего вор живет и все у него в шоколаде, и дети учатся в Англии, а простые люди, врачи и учителя получают какие-то копейки, и если заболеют, им недоступно нормальное лечение… Да и вообще — наше ли дело вникать во все это. Надо читать святых Отцов, у них все сказано.

— Да уж известно, что сказано. И когда сказано — 16 столетий назад. Тогда представления о мире были другими, и о человеке, и о социуме, и о правильном устройстве общества. Был император, была иерархия, были рабы еще, вспомните. Это не земная иерархия построена по образцу небесной, а наоборот, земные порядки проецировались на Небеса.

Наверху — Господин, чья воля — закон; потом его приближенные, потом круг аристократов помельче, и так далее, до последнего раба. Но в Евангелии-то дан совершенно другой идеал. В Евангелии — все люди не подданные Небесного Царя, а дети Его! Апостолы были не слугами, не рабами Христа, а его друзьями, учениками, единомышленниками. Среди них были грешники — мытари и блудницы, а другие были самыми простыми, обычными людьми, рыбаками. Так отчего же апостолы были в состоянии понять волю Божию и следовать ей, а мы, через 2000 лет, вдруг оказались настолько омрачены грехом, что не можем понять этой воли? Да еще и надо учесть, сколько за эти 2000 лет было написано богословских сочинений, разъясняющих учение Христа и отношение человека к Богу; столько написано, что мы всё-всё должны понимать — и что в мире происходит, и зачем. А у нас почему-то считается похвальным не думать на богословские темы, поскольку все до нас уже решено и возведено в догматы Церкви, нам-де и мудрствовать незачем. Но человек ведь создан разумным, правда? Так зачем же Господь его таким создал, коли мыслить можно не всем, а только избранным…

— А вы мыслите, Катерина? — не без ехидства спросила Люся. — Я вот не дерзаю размышлять обо всем этом. Апостолы были святыми, избранными. Святые отцы постигали тайны Божии, так как жили праведно. А я не святая, а обычная женщина…

— Простая, обычная женщина с ученой степенью доктора наук, точнее, науки, изучающей человеческую душу, — докончила за нее, перебив, Катя. — Кому же, как не вам, не мне, не многим нашим современникам пытаться разобраться хоть в том, зачем мы живем и как надо жить! Вот есть и наши современные богословы, пусть с большим перерывом после Розанова появившиеся, не Кураев и не Осипов, конечно, другие люди… Отец Игорь Бекшаев, например… Книга у него прекрасная, «Во едину от суббот», она пока только в Интернете выложена, но ее уже готовят к печати.

Я — да, я пытаюсь разобраться с их помощью, конечно, своим умом я бы до всего не дошла, да и просто не задумывалась бы над этими вопросами. Ходила бы к Причастию раз в год, не задумываясь о том, «а еже в Чаше». Как ни смешно и юношески высокопарно это не прозвучало бы, но я живу затем, чтобы понять, что есть жизнь и зачем я живу.

— А мне кажется, и Церковь тому учит, что надо прежде всего стремиться к спасению души! — Люся горячилась: просто так критиковать традицию, освященную веками, оттого казавшуюся незыблемой, ей было страшно. Эта тетка, сидевшая напротив, скрытая сумерками, сама мнилась порождением сумерек белой ночи, казалась фантомом, который невозможен при свете утра.

— То есть Вы полагаете, что жизнь, рай и Царство Небесное, полагающиеся нам как детям Небесного Отца, надо еще как-то заработать, отработать, заслужить? Может быть, именно вот страданиями невинных детей это все надо заслужить, тех самых деток, которые, едва родившись и не имея грехов, мучаются от рака, диабета, муковисцидоза — этим, да? Или все-таки Господь, который есть Любовь и Жизнь, дал нам все это даром, как Своим детям, и ничьи, ничьи страдания вовсе не нужны для того, чтобы нам всем войти в Его Царство и быть с Богом. Ведь не зря же Христос взошел на крест и уничтожил ад и победил смерть!

— Но в Евангелии же сказано: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!»