Август - Тимофей Круглов

Иванов как-то долго в церковь не ходил, засиделся зимой дома, все работал и работал. А когда пришел в начале весны в храм, так прямо мимо уха просвистела ледяная шапка, упавшая с ближайшей высокой сосны, кто рядом был, аж ахнули и присели с испугу.

— А вы говорите, счастья нет! — строго заметил Валерию Алексеевичу, не успевшему толком понять, от какой опасности уберег его Бог сейчас, шедший неподалеку пожилой мужчина. И тут же смягчил лицо, улыбнулся дружески.

— Да я наоборот, всегда говорю, что наше счастье при нас, слава Богу! — отшутился Иванов, спиной чувствуя не страх, а как бы предостережение. Зашел в храм, помолился, свечу взял — поставить в часовне у батюшки. А с высокого крыльца сходя, оступился на подтаявшей льдинке и едва удержался, чуть не упал в лужу под мокрым снегом, хорошо, успел рукой оттолкнуться от земли, пробежал несколько шагов и выровнялся. А тут и часовня уже перед ним.

Понял Иванов, — вот ответ на мысли, что одолевали по дороге в храм, на уныние, охватившее его тогда, дескать, в церкви не был давно, на службе так и того более, — не прихожанин, а «захожанин», стыдно! Раньше-то, когда прижимала жизнь, и когда радость одолевала, всегда первым делом сюда бежал — помолиться, попечалиться и порадоваться милости Божией. А теперь вот, болел тяжело, еле выкарабкался, до сих пор одышка мучает, еле дошел до часовни из дома пешком, а всего-то напрямик минут 20 быстрой ходьбы. Но быстрой ходьбы уже не получалось. И опять поник Иванов, и к храму уже еле ноги несли. Вот и дал понять Батюшка, любой опасности избежишь, как того куска льда на голову; споткнешься, Господь поддержит и поднимет, только ты иди, иди к храму, как бы не запоздал, — пока жив — еще не поздно идти к храму.

Так думал про себя Иванов, плывя размеренно на середину образуемого излучиной заливчика. А рядом, так же не спеша, отфыркивался в теплом верхнем слое воды Петров — помнил, что у Валерия Алексеевича с сердцем нелады, страховал.

Люся и Глаша купали у самого бережка детишек, Катя с Машенькой и Кирилл поплыли куда-то в сторону, там разыгрались, разбаловались — еще одна группка детей, право слово!

Против обыкновения, Иванов чувствовал себя прекрасно. Ни одышки, ни ноющей боли под лопаткой, ни острой боли в правой руке, давно уже потихоньку отказывающей повиноваться как надо. А вот и Санька нагнал Петрова с Ивановым, — такой же быстрый и неутомимый, как прежде. Нагнал, обогнал, растянулся на воде, лег поперек курса и блаженно лежал, лишь изредка пошевеливая пальцами смуглых волосатых ног.

Дождался, пока друзья пристроятся «полежать» рядом, отдышатся слегка, погрузятся в нирвану лета: живая вода под тобою, воздух, напоенный свежестью, вокруг, солнце светит в глаза, но не ослепляет, потому как прикрылось облачком кучерявым. Дождался Саня друзей и спросил вдруг:

— Слышь, Поручик, мы вот с Петровым два года назад, еще в круизе, с того подружились, что одинаково войну с «грызунами» оценили. Дескать, затянувшейся перестройке конец настал, вместе с этой войною. И Родине нашей, и властям предержащим вправил кто-то с небес мозги. И все переменится, и пусть будет трудно и нелегко поворот этот совершить, может, и тяжелее, чем даже мы представить можем, но пусть, лишь бы не затянувшиеся 20 лет безвременья, позорного и глухого.

— Да, Валера, точно Саша говорит, был у нас такой разговор. И выпили еще тогда, стоя, за Россию на радостях. Да и за тебя, кстати, тоже, ты же с Катей тогда события с места освещал, мы и репортажи ваши смотрели, — добавил Петров.

— Так что, Поручик, ты ж у нас политинформации вел когда-то на базе, — усмехнулся Анчаров, — давай, отвечай, что ж опять всё, как в анекдоте про раненого лося — мы пьем, а нам все хуже и хуже?

Иванов, перевернулся со спины на живот и неспешно заплавал кругами вокруг товарищей, обдумывая ответ. Долго плавал, отфыркивая сердито воду. Потом вдруг нырнул, перевернулся под водой и, вынырнув, поплыл уже в сторону берега.

— Не хочет говорить Иванов, темнит, — с сожалением вздохнул Петров.

— А ты думаешь, он чуть на небеса не загремел без оформления командировки, так просто? Поручик не дурак, у него интуиция, Андрюша, — это, я тебе скажу — видеть надо его в деле.

— Так чего молчит?

— Хитрый он. Подумает и ответит, — рассмеялся в мокрую щетку усов Анчаров, — давай и мы на солнышко, неудобно, женщины там одни.

Кирилл сопроводил Машеньку с Катей к берегу, а сам, подтолкнув их на начало тропки, ведущей круто вверх, сделал назад шаг — другой, и так, спиною упал в тяжело ухнувшую под ним воду. И сразу же замахал длинными ручищами, как мельница водяная, поплыл на спине куда-то в сторону. Плыл, смотрел в небо, считал облака, и мечтал: вот сейчас не выдержит сердце, и тихо упокоюсь я на дне, совсем как тот прохвост Гугунава с лошадиной кличкой, прости меня, Господи! И приедет следственная группа по делу о скоропостижной смерти на рыбалке генерала Щербатого, а меня уже нет! Уплыла рыбка! «Рыбка плавает по дну, хрен поймаешь хоть одну!» — вспомнился шутливый стишок. Полковник рассмеялся даже неожиданному каламбуру.

— Машенька моя, подруга верная, нежная, надежная, как же ты будешь без меня? Ведь сама офицер, все раскопаешь, все поймешь. И мстить будешь, хоть и не христианское это дело.

— Не мстить, а карать врагов, стоять за други своя, — порывисто ответила бы Машенька.

— И так никогда не будет вырицким новым жильцам покоя. А я ведь думал, прервал эту страшную цепь. Эх, старый дурень, а еще «настоящий полковник»!

Задумавшись, плывя на спине, ничего не видя впереди себя, Кирилл вдруг уткнулся головою в чьи-то сильные, жесткие руки. Ошарашено остановился, ноги сразу грузно пошли под воду, да и сам чуть не нырнул, если бы те же руки не удержали полковника сильно, как клещами, за мокрые плечи, не развернули к себе.

Оказывается, уже почти на другой берег заплыл Кирилл. Да чуть не протаранил лодку с рыбаком, пристроившимся в тени высоких елок, наверняка, над давно прикормленной глубокой ямой на дне.

Бросил рыбак удочки, да поймал полковника у самой лодки, не дал протаранить ее мощным лысым затылком, как торпедой.

— Куда торопишься, мил человек? — раздался недовольный старческий голос, как-то плохо вяжущийся с недюжинной силой в руках, поймавших несущегося на лодку Кирилла.

— Извините, — опомнился, оценив обстановку, полковник. — Задумался.

— А ты думать-то думай, а вот торопиться не надо! — Рыбак, оказавшийся и правда стариком лет за семьдесят, сурово смотрел на Кирилла, уцепившегося руками за лодку, накренив ее, чуть не перевернув — хоть и берег в пяти метрах, а точно, яма тут!

— Виноват, отец, спасибо, что поймали рыбку в сети, а то бы я так и впилился головой в какой-нибудь корень, — смиренно, злость на себя и Щербатого уже ушла куда-то, проговорил, отдышавшись, Кирилл.

— Ты, милок, коли на воде еще держишься, от лодочки-то моей отцепись, перевернешь! Вот, молодец. А теперь, аккуратно только, загляни за лодку, что там?

Кирилл медленно, осторожно, подплыл к указанному месту и перекрестился, чуть не уйдя опять с головой под воду. — Сразу за лодкой, над глубокой ямой, торчали из берега бетонные столбы, утыканные ржавой арматурой — кто-то, наверное, причал здесь строить начинал, да забросил. Кирилл резко развернулся и отплыл подальше от опасного места. Не наткнись он на рыбачью лодку, точно, на полном ходу, плывя на спине, разбил бы голову арматурой или бетоном и тут же ушел бы под воду навсегда, как и мечтал, дурень, только что! Как Жеребец Гугунава, в омут, в яму, в темень страшную, без покаяния. И Машенька бы даже тело не смогла похоронить — мучилась бы, с ума сошла на берегу Оредежа от поисков.

— Вот я тебе и говорю, парень, не торопись! Понял? Не торопись. Глядишь, все и образуется. А может, образовалось уже.

Рыбак недовольно закряхтел, собрал удочки и взялся за весла.

— Назад доплывешь? А то перевезу.

— Спасибо, отец, все в порядке, я сам.

— Вот то-то оно, что все в порядке! — неожиданно добрым смехом отозвался старик и погреб неторопливо в сторону плотины.

Глава седьмая

Согретые солнцем, освеженные купанием, снова голодные, как пионеры после похода, веселой и дружной компанией возвращались домой к Ивановым — обедать. Заскочили по пути в пару магазинов, прикупили еще еды про запас, народу-то много, заехали к Плещеевым ненадолго — Машенька настояла. Выпили чаю да кофе с пирожками, — когда успела Маша напечь, ведь все время почти с нами была? — удивлялись гости. Да еще из холодильника Плещеевых кастрюлек несколько с готовой едой прихватили и, наконец, заскрежетали железные ворота, забегала озабоченно Марта, встречая гостей и хозяев, пересчитывая — все ли вернулись, не оставили, не потеряли ли кого на прогулке?

Мамочки кинулись первым делом детей кормить, да спать укладывать. С удовольствием, то помогая, а то и мешая, ринулась им на помощь Машенька. Иванов с Анчаровым суетились около мангала, спорили: жечь ли дрова, или обойтись готовыми углями? Есть хотелось всем после купания, потому махнули рукой на заранее припасенные, аккуратно наколотые Ивановым дровишки и высыпали в большой мангал сразу пару мешков древесного угля. Полили щедро вонючей жидкостью для разжигания, чиркнули спичкой — фыркнуло пламя и разбежалось по углям мгновенно. Иванов схватил заранее приготовленный новый пластмассовый совок, всем людям служащий для мусора. А Валерий Алексеевич им угли раздувал — очень удобно: и легкий, и ручка есть, и не гнётся в руках, как какая-нибудь картонка. Угли загорелись ровно, начали подергиваться серым пеплом по краям.