Приговоренные к приключениям - Вадим Викторович Шарапов

— Децим Лаберий, — невозмутимо отозвался вольноотпущенник.

— Вот-вот. Мелкий гнусный зубоскал. И плевать на него. Сегодня пьем по-мужски, друзья, устроим настоящий симпосий!

Вар содрогнулся, вспоминая все, что читал когда-то о римских традициях и суровых пьянках. Потом взял себя в руки и содрогнулся второй раз, припомнив свои армейские гулянки. Да, здесь опозориться и ударить в грязь лицом было никак нельзя.

— Не поймут, — сказал он вслух.

— Кто? — не понял его Фараон.

— Соберись, друг, — трагически шепнул ему на ухо повар, — сегодня мы главные гости на этом празднике жизни.

Валлиец издал придушенное мычание, и тут же осекся под насмешливым взглядом Луция Корнелия, который, похоже, прекрасно понял, о чем перешептываются приятели.

— Достойные квириты! — вкрадчиво и с еле сдерживаемым весельем обратился к ним бывший диктатор. — По вашим лицам похоже, будто вас притащили на арену, чтобы кинуть нубийским львам, никак иначе…

— Нет, Луций Корнелий, — усмехнулся в ответ Вар. — Пока у нас с собой в достатке этого… — он демонстративно похлопал по огромному мешку, в котором мелодично прозвенели бутылки, — … я думаю, нас ничто не может устрашить!

— Речь, достойная Александра Великого, — одобрил Сулла. — Вот и поглядим. Но сперва — смоем с себя городскую пыль! Субуранский навоз — не то, что я хотел бы таскать на своих подошвах и нюхать на коже. Вода, горячая вода, друзья… Вот что я называю торжеством римской цивилизации!

Фараон

Да, вилла у первого диктатора Рима была что надо. И он, похоже, это отлично понимал. Когда я, приглаживая мокрые после бассейна волосы и пытаясь отмахнуться от раба, так и норовившего умастить меня каким-то ужасно пахучим маслом, устраивался на лежанке в саду, Луций Корнелий то и дело поглядывал на меня, пытаясь понять, что я думаю.

— Не взыщите, — скривился Сулла, обводя рукой ночной сад, теряющийся в тенях. Где-то в темноте шумел водопад, и перекликались птицы, которые в сумерках чувствуют себя куда увереннее, чем на свету.

— В смысле? — не понял Вар, с восторгом разглядывающий кусты роз, пальмы и посыпанные песком дорожки, освещенные факелами, вставленными в изящные бронзовые держатели. Тут и там в чашах полыхало масло, делая освещение еще ярче.

— Эта вилла не очень большая, но мне хватает, — пояснил римлянин. — Видели бы вы ту, что в Кумах… Но добираться туда долго, успеем протрезветь, а оно нам надо?

— Ты называешь это «небольшой виллой», Луций Корнелий? — скептически спросил я, выставляя на стол, украшенный костяной инкрустацией, первую пару бутылок. На сей раз мне попался неплохой десятилетка, Bruichladdich Port Charlotte, а в придачу к нему — 21-летний Mortlach. Честное слово, лотерея какая-то: не знаешь, какой скотч будет следующим. Сулла заинтересованно потянулся к бутылке и долго рассматривал белую, без рисунка этикетку «Мортлака».

— Мне незнаком этот язык, — медленно сказал он. — Хотя буквы я узнаю.

— Какая разница, Счастливый? — брякнул Вар без всякой дипломатичности. Он уже успел устроиться около стола и тянулся к большой кисти винограда с крупными, янтарно-прозрачными ягодами на ней. Холодный взгляд Суллы заставил его замереть.

— Ты — демон? — без околичностей спросил экс-диктатор. На самом деле, он произнес что-то более витиеватое, но некая сила, встроенная стараниями «Дубового Листа» нам в головы, перевела это с латыни, добавив более привычное для нашего времени значение.

— Нет, — опешил Вар. — Разве похож?

— Не похож, — успокоил его Сулла. — Я видел демонов. Один явился мне тем же долгим и кровавым днем, в который мои легионеры штурмовали Афины. Весь этот день слился в одно бесконечное месиво из крови, скрежета железа и звона канатов баллист... Знаешь, когда канат недотянут, он звучит глухо и коротко, немного скрипуче, как будто жалуется. А если перетянут, то проверять его нужно осторожно, иначе рискуешь остаться без головы — чуть сильнее стукнул палкой, как это делают центурионы, и канат может порваться. Неосторожные баллистарии долго не живут.

Он протянул мне серебряный кубок.

— Лей прямо сюда, Авл Мурий. Не жалей своего жидкого огня!

Я послушно плеснул в блестящую глубину сосуда щедрую порцию «Мортлака». Луций Корнелий продолжал:

— Долгий, очень долгий, жаркий и кровавый день. Пыль столбом. Штурм за штурмом. Все будто обезумели, даже самые робкие из моих ребят бросались на стены, не глядя на стрелы и пращные снаряды. Хренова эллинская жарища душила нас, висела сверху, как толстый шерстяной плащ. И в тот самый момент, когда одна когорта все-таки сумела пробиться в город — я увидел демона. Он стоял на стене и смотрел прямо мне в лицо своими глазами, в которых пылало пламя. Потом он показал на меня когтистой рукой и прокричал: «Запомни этот день, Сулла Феликс! Афины пали, это ты уничтожил тысячелетний город!»

Он поднес ко рту кубок, потянул носом, прижмурился и сделал глоток.

— Ах-х! — выдохнул римлянин, потирая грудь. — Словно расплавленное золото льют в глотку… хотя нет, это куда как приятнее.

— А демон? — спросил Вар.

— Демон? — удивился Сулла. — Ах да… Ну, он показал на меня рукой… я уже говорил? Показал, крикнул и пропал. Типичный гречишка, все они такие — горазды красиво болтать, а как дело доходит до драки, ищи ветра в поле.

Он рассмеялся, продолжая внимательно разглядывать этикетку на бутылке.

— Так почему же ты спросил, демон ли я? — повар не унимался. «Никакой тактичности у этой молодежи», — со вздохом подумал я. Однако Сулла, казалось, был доволен вопросом.

— Потому что я знаю, что этот ваш огонь в стекле — не из нашего мира, — пояснил он, похохатывая. — И вы сами — не квириты, пусть даже тебя, Авл Мурий, зовут именно так, и ты поклянешься мне всеми подземными богами, что родился в Субуре, или в Остии, да хоть в хижине Ромула! Никто здесь не умеет делать ничего подобного, ни один человек на моей памяти не растворил огонь в воде так, чтобы его можно было пить. А еще — нет-нет, не отрицайте! — вы не испытываете передо мной никакой неловкости, страха и не выпрашиваете никаких благ. Будто не знаете, кто такой Луций Сулла…

Я неопределенно пожал плечами. Спорить с таким человеком было опасно. Да и не хотелось мне, если честно, спорить, отрицая очевидное. Ведь кто-кто, а