Атлант расправил плечи. Книга 2 - Айн Рэнд

— Могла бы ты сказать, что он… Как бы это назвать?.. Все еще упорствует?

— Джим, было бы преуменьшением ответить так. Мне остается надеяться, что случившееся научит его мудрости более мягкого подхода. — Ее забавляло, что она заставляет Таггарта сомневаться в том, что она правильно его понимает. — О да, — простодушно подтвердила она, — было бы замечательно, если бы хоть что-то заставило его измениться.

— Он все ужасно усложняет.

— Он всегда такой.

— Но события, факты вынуждают нас становиться более… сговорчивыми — рано или поздно.

— Я наслышана о чертах характера, которые ему приписывают, но сговорчивости среди них нет.

— Ну, мир меняется, и люди вместе с ним. В конце концов, приспособляемость — закон природы. И я бы добавил, что способности к приспособлению требуют и другие законы, не только законы природы. Впереди тяжелые времена, и мне бы не хотелось видеть тебя страдающей от последствий его непримиримости. Я бы очень не хотел, будучи твоим другом, видеть тебя в опасности, которую он навлечет на тебя, если не научится сотрудничать.

— Как это мило с твоей стороны, Джим, — мягко сказала она.

Таггарт говорил скупо, в его речи ощущалась особая осторожная медлительность — он балансировал между словами и интонацией, стремясь добиться правильного сочетания ясности и неопределенности. Он хотел, чтобы Лилиан поняла его, но не хотел, чтобы она поняла его полностью, ухватила суть, потому что основа того современного языка, на котором он научился искусно изъясняться, состояла в том, чтобы не позволить собеседнику уловить суть.

Ему не потребовалось много времени, чтобы понять мистера Уэзерби. Во время своей последней поездки в Вашингтон он уверял мистера Уэзерби, что снижение тарифов на услуги железных дорог означало бы гибель «Таггарт трансконтинентал». Зарплата была повышена, но газеты все еще требовали снизить тарифы. Таггарт знал, что это значит, раз мистер Мауч разрешает подобные публикации, он знал, что нож все еще занесен над его горлом. Мистер Уэзерби не ответил на его просьбы; он сказал ленивым тоном, которым высказывают соображения, не относящиеся к делу:

— У Висли столько неотложных проблем… Если он решит чуть-чуть облегчить всем жизнь — в смысле финансов, ему придется привести в действие программу чрезвычайных мер, о которой у вас есть некоторые представления. Вы сами понимаете, какой шум после этого поднимут реакционные круги. Реардэн, например. Нам не нужны фокусы, на которые он способен. Висли будет очень обязан тому, кто поставит Реардэна на место. Но подозреваю, что это не под силу никому. Хотя я могу ошибаться. Вам лучше знать, Джим, ведь Реардэн, кажется, ваш друг; он бывает у вас на приемах и все такое…

Посмотрев на сидевшую напротив Лилиан, Таггарт сказал:

— Я думаю, дружба — самая ценная вещь в жизни, и я совершил бы ошибку, не доказав тебе свою дружбу.

— У меня никогда не было сомнений на этот счет. Он понизил голос до угрожающего предостережения:

— Как другу, думаю, я должен сообщить тебе, хотя это и секрет, что позиция твоего мужа обсуждается на высоком уровне. Очень высоком. Уверен, ты понимаешь, о чем я говорю.

Таггарт подумал, что именно за это он ненавидит Лилиан Реардэн: она знала правила игры и делала внезапные самостоятельные ходы. Лилиан нарушила все правила, неожиданно посмотрев на него, рассмеявшись ему в лицо и, после всех своих фразочек, показывающих, что она ничего не понимает, вдруг заявила, показав, что понимает слишком много:

— Дорогой, конечно, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты хочешь сказать, что целью этого роскошного обеда была не услуга, которую ты хочешь оказать мне, а напротив, та, которой ты ждешь от меня. Ты дал мне понять, что именно ты в опасности и мог бы с большой выгодой воспользоваться этой услугой для своих интриг в высших эшелонах власти. Таким образом ты напоминаешь мне о данном мною обещании выполнять свои обязательства.

— То, что он устроил в суде, едва ли можно назвать выполнением обязательств, — сердито огрызнулся Таггарт. — Это совсем не то, на что я мог рассчитывать после твоих намеков.

— О Господи, вовсе нет, — спокойно сказала она. — Конечно же, нет. Но, дорогой мой, неужели ты думаешь, мне неизвестно, что после своей выходки он не особо популярен в высших кругах? Ты считал, что, сообщив мне об этом, оказываешь конфиденциальную услугу?

— Но это правда! Я слышал разговоры о нем и решил рассказать тебе.

— Верю, что это так. Знаю, что они непременно говорят о нем. Я знаю также, что если бы они могли сделать с ним что-нибудь, то сразу после суда. Господи, как им хотелось этого! Поэтому я знаю, что он единственный среди вас, кому в настоящий момент не грозит опасность. Я знаю, что это они боятся его. Теперь тебе понятно, как хорошо я понимаю, что ты имеешь в виду, дорогой?

— Если ты думаешь, что тебе все ясно, должен сказать, со своей стороны, я вовсе не понимаю тебя.

— Я просто ставлю все на свои места — чтобы ты понял, что мне известно, насколько ты нуждаешься во мне. А сейчас, когда все прояснилось, я, в свою очередь, скажу тебе правду. Я не предавала тебя, у меня просто ничего не получилось. Его выступления в суде я не ожидала еще в большей степени, чем ты. Более того, у меня имелась веская причина не опасаться этого. Но что-то сорвалось. Не знаю, что именно. Я постараюсь узнать, в чем дело. Когда узнаю, я буду верна своему слову. Ты сможешь в полной мере приписать все заслуги себе и сказать своим друзьям наверху, что именно ты разоружил его.

— Лилиан, — нервно сказал он, — я ничуть не кривил душой, говоря, что хочу предоставить тебе доказательства моей дружбы; если я могу что-нибудь сделать для…

Она рассмеялась:

— Ничего. Я понимаю, что ты не кривил душой. Но ты ничего не можешь для меня сделать. Никаких услуг. Никаких сделок. Поистине, я не коммерсант и ничего не хочу взамен. Не повезло тебе, Джим. Тебе придется остаться в моей власти.

— Но в таком случае зачем тебе это? Тебе что за выгода? Она с улыбкой откинулась назад:

— Этот обед. Возможность видеть тебя. Знать, что ты был вынужден прийти ко мне.

В мутных глазах Таггарта сверкнул гневный огонек, его веки медленно сблизились, и он оперся спиной на спинку стула, мускулы его лица расслабились, и оно приняло выражение едва различимого удовлетворения. Даже полагаясь на не поддающийся определению суррогат, являвший собой его шкалу ценностей, он осознавал, кто из них более зависим от другого и более достоин презрения.

Когда они расстались у дверей ресторана, Лилиан направилась в номер Реардэна в отеле «Вэйн-Фолкленд», где останавливалась в его отсутствие. Около получаса она неторопливо ходила по комнате и размышляла. Потом плавным небрежным движением подняла трубку телефона, ее лицо выражало целеустремленность и решимость. Лилиан позвонила в кабинет Реардэна на заводе и спросила у мисс Айвз, когда она ожидает его возвращения.

— Мистер Реардэн будет в Нью-Йорке завтра, он прибудет «Кометой», миссис Реардэн, — ответил учтивый голос мисс Айвз.

— Завтра? Великолепно. Мисс Айвз, сделайте мне одолжение, позвоните к нам домой и скажите Гертруде, чтобы она не ждала меня к ужину. Я остаюсь на ночь в Нью-Йорке.

Она повесила трубку, взглянула на часы и позвонила в бюро обслуживания отеля.

— Это миссис Генри Реардэн, — представилась она. — Я хотела бы, чтобы две дюжины роз были доставлены в купе мистера Реардэна в салон-вагоне «Кометы»… Да, сегодня вечером, когда «Комета» прибудет в Чикаго… Нет, карточки не надо… просто цветы… Огромное спасибо.

Она позвонила Джеймсу Таггарту:

— Джим, пришли мне, пожалуйста, пропуск на пассажирские платформы. Я хотела бы встретить мужа завтра на вокзале.

Она поколебалась, выбирая между Больфом Юбенком и Бертрамом Скаддером, и остановила свой выбор на Больфе Юбенке. Позвонила ему и условилась о встрече вечером за ужином и на музыкальном спектакле. Затем Лилиан отправилась принимать ванну. Она лежала в теплой воде и, расслабившись, читала журнал, посвященный политэкономии.

Ближе к вечеру позвонили из бюро обслуживания:

— Наше отделение в Чикаго сообщило, что они не смогли доставить цветы, миссис Реардэн; мистера Реардэна нет среди пассажиров «Кометы».

— Вы уверены? — спросила она.

— Вполне, миссис Реардэн. Наш человек выяснил на вокзале, что в поезде нет купе, забронированного на имя мистера Реардэна. Мы узнали через нью-йоркское отделение «Таггарт трансконтинентал», что имя мистера Реардэна не значится среди пассажиров «Кометы».

— Понимаю. В таком случае отмените, пожалуйста, мой заказ… Благодарю вас.

Она сидела около телефона нахмурившись. Затем позвонила мисс Айвз:

— Пожалуйста, простите меня за рассеянность, мисс Айвз, но я торопилась и не записала того, что вы мне сообщили. Вы сказали, что мистер Реардэн прибывает завтра? На «Комете»?