Заповедник архонтов - Михаил Ишков

Подводная лодка?..

Эта мысль едва успела мелькнуть в сознании, как стражи, приподняли меня и сунули в люк, где чьи-то крепкие руки приняли меня, помогли приземлиться на прочный, судя по твердости, металлический пол. Здесь кто-то почесал меня по плечу, помог снять накидку. Я оказался в пронизанной отсветами мерцающих приборных циферблатов полутьме. Рядом, за переборкой, ненасытно и откровенно чавкал помповый насос. С другой стороны доносился лишающий веры в надежность этой посудины скрип и тихое ритмичное скрежетание. Меня повели по проходу, предупредили — держи голову пониже. Через десяток шагов вновь остановка, опять предупреждение — осторожно, порог. Я, высоко поднимая ноги, перебрался через препятствие, руками ощупал боковые металлические ребра. Наконец мне надавили на плечи и предложили сесть.

Я сел, огляделся, на ощупь проверил пространство вокруг себя. Позади обнаружилось что-то вроде широкой лежанки, упиравшейся в шершавую стену. В следующее мгновение вспыхнул свет — скорее брызнул, — ослепил, заставил зажмуриться.

Когда я открыл глаза, обнаружил себя в узкой, вполне земной каюте. Над овальной металлической дверью полушарие светильника в проволочной оплетке, на противоположной стене опущенная и схваченная винтом столешница. Напротив, на второй откидной койке расположился плечистый губошлеп в рельефных, прикрывающих грудь и живот, металлокерамических латах. Броня была покрыта искусной гравировкой, но у меня уже не было сил присматриваться к изображению. Руки незнакомец сложил на груди. Под латами проглядывала рубаха, сшитая из того же металлизированного материала, из которого была изготовлена накидка. Голову прикрывала крупноячеистая металлическая сетка — что-то вроде кольчужного капюшона. Удивительным показалось, что густые пушистые перышки на его голове были уложены на косой пробор. Нос орлиный, и, не в пример другим губошлепам, губы тонкие, вычурно изогнутые. Даже при ярком свете его аура была размазана по объему и представлялась неким переливающимся цветастым облачком, в котором с трудом угадывались чакры.

Некоторое время незнакомец с откровенным недоверием рассматривал на меня, потом сложил руки на груди и сказал.

— Значит, ты и есть знаменитый знахарь, который рассказывает небылицы и награждает людей видениями? Как же тебе это удается? — он сделал паузу, потом неожиданно спросил. — И зачем?..

Не дождавшись ответа, представился.

— Неемо, командир этой посудины, славный первого разряда.

Глава 8

Я не удержался, отпрянул, потом принялся отчаянно чесаться.

Вот так совпадение! Черт знает во что поверишь, когда за тридевять земель, в тридесятом царстве неожиданно встретишь капитана таинственной подводной лодки, которого к тому же зовут Неемо. Но совпадение ли это? Я даже вздрогнул — неужели кто-то из губошлепов мог проследить историю моего появления на этой перегретой планете от самого истока?

Неемо не спешил заводить разговор — внимательно приглядывался ко мне. В мои мысли он даже не пытался проникнуть: как и все прочие губошлепы, в сверхчувственном отношении капитан был совершенный ноль, однако он имел представление о том, что мозг не есть сокровенная тайна и при особом умении можно проникнуть в сознание. Ментальная защита осуществлялась за счет спецкостюма.

— Так и будем в молчанку играть? — наконец подал голос Неемо.

— Спать хочу! — буркнул я и зевнул.

— Что ж, отдыхай, — почесался капитан. — Завтра у тебя будет трудный день.

— Сказал бы, мил человек, куда меня везут? — уже устроившись на откидной койке, робко спросил я.

— Скоро узнаешь.

Капитан вышел. Свет в каюте погас.

Час от часу не легче! Лихо завернули. Скоро узнаешь — вот и весь разговор. С какой целью меня поместили на глубину, упрятали за толстой броней? По-видимому, славные решили любой ценой докопаться до тайного канала, по которому неведомый враг передает мне инструкции.

Вот чего я понять не мог, почему старцы вели себя со мной с такой щепетильностью? Кем они являлись, я не знал, но власти у них было предостаточно. Они полагали, что всегда успеют расправиться с нелепым, неявно завербованным горцем? Или в их новой, веками складывавшейся «технологии жизни» сохранился некий императив, безусловный поведенческий запрет, пересилить который хорды были не в состоянии? Благоговение перед создавшей их силой было намертво впечатано в наследственный аппарат? Этакий никогда несминаемый архетип «грозного отца», против которого можно бунтовать, с которым можно сражаться, но оскорбить, презирать, нанести ему обиду, совершить какое-нибудь кощунственное деяние, тем более святотатство, было невозможно. Может, потому славные рассматривали войну с архонтами или их наследниками как бессмысленный, но возвышающий подвиг.

Они собираются пойти в бой, как на казнь?..

А может, все проще? В общем-то, поселяне всех разрядов были практичные, избегающие любой «метафизики» существа. Вероятно, старцы тоже считали меня биоробом — точнее, «искусственным живым» — и, принимая во внимание высочайший уровень моего создателя, полагали, что истязаниями от меня ничего не добьешься. В случае попытки силового приближения к истине я тотчас уйду к судьбе. Выходит, они решили затеять игру не со мной, но с моим «повелителем»? Зная особенности появления хордов на свет, их образ мышления, способ познания мира и самих себя, неодолимые ужас и ненависть к своему прошлому, отвращение к приютившей их планете, вполне можно предположить, что им и в голову не приходило, что мыслящая плоть способна возникнуть и развиться естественным путем, оказаться закономерным итогом последовательного, поэтапного развития. Ни о какой эволюции, в нашем понимании, на Хорде и речи быть не могло — промежуточные звенья отсутствовали, ни с одним животным или птичьим видом губошлепы не были связаны полноценным древним родством. Так что вывод, что их философия жизни строилась на убеждении, что окружающее пространство есть исключительно игра неких материальных сил и предки всякого живого существа были созданы в пробирке; что каждая разумная особь не может не иметь материального творца, — был вполне логичен. Следовательно, обрывая связь с батяней-комбатом, они приводили меня в бездеятельное, оцепенелое состояние, в которое впадает утюг, отключаемый от сети. В этом случае они получают возможность перехватить инициативу в подспудной борьбе с незримой, повелевающей мной силой.

Вся их «жизненная технология» строилась на убеждении в неотвратимости возвращения архонтов.

Они вполне могли допускать, что прародителей больше не существует, в таком случае следует ждать нападения каких-то иных хищных и жадных до чужой плоти инородцев. Они были убеждены или имели веские основания считать, что, утратив со мной связь, отправившие меня злоумышленники начнут искать способ связаться со своим тайным посланником.