Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

Я полностью разделял озабоченность Ельцина в отношении новой демократической администрации. В ноябре 1992 года я опубликовал статью в ведущем либеральном еженедельнике «Московские новости» под заголовком «Партнёрство с Западом. Проверка на прочность». Статья также была опубликована в переводе на английский и часто цитировалась в зарубежной прессе. Она была адресована как моим оппонентам внутри страны, так и команде Клинтона в Соединённых Штатах. Я пытался предупредить своих потенциальных читателей о серьёзных угрозах для демократии в России, объяснить, какие шаги нужно предпринять, чтобы снизить риски. Я писал, что наибольшая опасность для России состоит в ползучем аппаратно-номенклатурном реванше, ради которого коммунисты, националисты и криминал готовы объединиться.

В статье рассматривались три возможных сценария отношений Россия — Запад. Сценарий номер один — возвращение к конфронтации, но не на коммунистической основе, а под флагами национализма и неоимпериализма. Сценарий два — отчуждение и соперничество, особенно в зонах конфликтов, таких как Ирак и Югославия. И, наконец, третий сценарий — дружественное и союзническое взаимодействие.

Первые два сценария не требовали от Запада никаких инвестиций, но их последствия могли привести к огромным затратам, которых потребовала бы гонка вооружений. Третий вариант был невозможен без серьёзных вложений — политических, экономических и организационных, — но в будущем мог принести хорошую отдачу.

В публикации подчёркивалось, что в рамках сотрудничества России понадобится помощь в открытии новых рынков для экспорта, включая экспорт вооружений, высоких и космических технологий. Это не было попыткой завоевать симпатии наших «ястребов». Просто российский военно-промышленный комплекс нельзя было игнорировать, его требовалось реформировать и превратить из орудия авторитаризма в России и конфронтации за границей в часть нового гражданского общества и мировой системы сотрудничества. Только так российский ВПК, как и сама Россия, сможет обрести новое место и новую миссию в мире — считал я.

Многие трезвомыслящие военные и производственники, с которыми я разговаривал в России, с неодобрением относились к попыткам возродить агрессивную внешнюю политику. Но они полагали, что Москва будет вынуждена сотрудничать с диктаторскими режимами, потому что Запад наглухо блокировал любую возможность справедливой конкуренции на более легитимных рынках оружия или ядерной энергетики, которые он монополизировал в годы холодной войны.

Ни Вашингтон, ни его союзники так и не ответили на мои предложения допустить Россию на рынки высоких технологий и особенно вооружений, в принципе предпочитали избегать обсуждения этих вопросов. При этом сами активно лоббировали экспансию своих производств в Восточную Европу и бывшие советские республики. Такая недальновидная политика только укрепляла антизападные настроения влиятельной части российской ядерной и военной элиты, которая упрямо продолжала развивать связи с преступными режимами, видя в них единственных доступных деловых партнёров.

При этом новая американская администрация всё чаще самодовольно говорила о победе в холодной войне. Такие высказывания попадали в заголовки российских газет, и противники реформ получали дополнительные козыри в борьбе за избирателя. «Видите, — говорили они с высоких трибун, — США и Запад относятся к России не как к равному партнёру, а как к разбитому врагу, который должен подчиниться воле победителей». Всё это воспринималось Ельциным крайне болезненно.

Заканчивалась моя статья такими словами: «Проявив мудрость и хорошую организованность в моменты важнейшего исторического выбора в прошлом — в борьбе с фашизмом и в сдерживании советского экспансионизма, — Запад мог бы помочь России утвердиться в качестве постоянного члена демократического „клуба“ наиболее передовых наций».

У меня не было иллюзий: для третьего сценария требовались лидеры типа Уинстона Черчилля. Теперь фигуры черчиллевского калибра на Западе не было.

Босния в центре внимания: мирный план Вэнса — Оуэна

Тем временем прекращение огня и политическое решение были отчаянно необходимы в Боснии, где продолжала литься кровь.

Второго января 1993 года бывший госсекретарь США Сайрус Вэнс, действовавший по поручению ООН, и бывший глава британской внешнеполитической службы Дэвид Оуэн, представлявший Европейский союз, после консультаций со сторонами боснийского конфликта и заинтересованными странами, включая Россию и США, выдвинули мирный план урегулирования. План Вэнса — Оуэна предполагал, что Сербия освободит ряд оккупированных территорий, а внутри Боснии и Герцеговины будут созданы десять полуавтономных районов.

Хотя план представлял собой сложный компромисс, достаточно трудный для воплощения, я решил поддержать его. Разработанный американским и британским дипломатами, план мог быть принят многими европейскими странами. Присоединившись к нему, мы бы получили шанс избежать опасного разрыва с западными державами. С его помощью мы могли бы противостоять и давлению националистов внутри страны. Их требования поддержать «братьев-сербов», какие бы преступления они ни совершали, нарастали с каждым днём.

Показательно, что план сразу же вызвал критику и со стороны сербов, и со стороны мусульман, и со стороны хорватов. Что доказывало его беспристрастность и справедливость. Примерно такие аргументы я использовал, убеждая российского президента поддержать мирный план Вэнса — Оуэна. Ельцин согласился с моими доводами, я в очередной раз мог гордиться своим президентом.

Россия распространила в Совете Безопасности ООН проект постановления с призывом ко всем конфликтующим сторонам в Боснии прийти без промедления к соглашению по плану Вэнса — Оуэна. Мы получили положительный отклик, особенно от европейцев, которые рассматривали план как инициативу ЕС.

Однако по международному консенсусу был нанесён мощный удар. Двадцать второго января 1993 года, на следующий день после инаугурации президента Клинтона, влиятельная газета The International Herald Tribune сообщила, что отдельные комментарии нового госсекретаря Уоррена Кристофера поставили Америку «в неловкое положение». Кристофер резко раскритиковал план Вэнса — Оуэна, хотя и утверждал при этом, что США поддерживают мирный процесс.

Я узнал об этой статье от Ельцина, которому кто-то сообщил о ней на следующее утро после публикации. Замысел был понятен: среди помощников президента были люди, которые очень хотели убедить его в злонамеренности США. Что оставалось делать? Только доказывать президенту, что речь идёт об отдельном эпизоде, вызванном неразберихой переходного периода.

— Я не знал, что в традициях американских президентов выбрасывать всё, наработанное их предшественниками, — сказал мне Ельцин. — Вы думаете, они могут также поставить под вопрос договор СНВ-2 и другие наши соглашения с Бушем?

Я сказал, что получил от уходящего госсекретаря Ларри Иглбергера прямые заверения в том, что избранный президент Клинтон проинформирован о переговорах по СНВ-2 и публично одобрил этот договор. Что касается других вопросов, время покажет.

— Сайрус Вэнс, — продолжал Ельцин, — был гос-секретарём в демократической администрации, и его рекомендации должны быть более приемлемыми для демократа Клинтона, чем мнения других официальных лиц предыдущего республиканского правительства. Возможно, Кристофер, бывший когда-то заместителем у Вэнса, сейчас хочет принизить своего бывшего начальника.

Я был удивлён, что Ельцин так хорошо разбирается во внутриамериканском раскладе