Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

то время как мирный план обещал им около пятидесяти процентов территории Боснии, притом что сербы составляли около тридцати трёх процентов населения. Милошевич с раздражением начал излагать логику радикалов, затем вдруг остановился на полуслове и посмотрел на меня с изумлением, как будто впервые осознав, что я не только официальное лицо, но и просто человек примерно его возраста, встречающий сопротивление тех же самых людей, которые и его раздражают. Он рассказал популярный анекдот про боснийских сербов, знаменитых своим упрямством. Босняк три года сидит на необитаемом острове и безуспешно пытается добыть молоко из кокосового ореха. Вдруг появляется девушка с коровой и спрашивает, чем она может ему помочь. «Помоги расколоть орех, дура!» — отвечает он.

В общем, ситуация оставалась крайне непростой. Я понимал, что мы не должны позволить боснийским сербам похоронить мирный план. Его провал развёл бы мировое сообщество по разные стороны баррикад. Запад поддержал бы мусульман и хорватов, а Россия — сербов. Такое развитие событий усилило бы российских националистов и поставило бы под угрозу будущее нашей страны как демократического государства.

Я поделился своей тревогой с Ельциным и получил его одобрение для последней попытки обеспечить сотрудничество великих держав на единственной доступной основе — мирного плана Вэнса — Оуэна, даже если его придётся модифицировать или вводить постепенно. Если все воюющие стороны, за исключением боснийских сербов, согласятся с планом, Россия не станет возражать против силового принуждения по отношению к ним. Окончательное одобрение должен был дать Совет Безопасности ООН на встрече глав государств.

Эта тактика была обнародована под именем «мирной инициативы президента Ельцина для Боснии». Я настоял, чтобы инициатива исходила напрямую от российского президента, хотя и предвидел недовольство Вашингтона. Теперь боснийским сербам стало сложнее отвергнуть мирный план. А если они его примут — то и наказывать их не за что.

В середине мая Дэвид Оуэн и назначенный ООН вместо Сайруса Вэнса Торвальд Столтенберг прибыли в Москву. У меня с Торвальдом установились дружеские отношения, мы отлично находили общий язык, когда он был министром иностранных дел Норвегии. Я считал его убеждённым сторонником мира и человеком выдающейся честности и порядочности. Он и Оуэн были сделаны из одного теста и полны решимости спасти мирный план, добившись международного содействия в принуждении конфликтующих сторон к компромиссу.

Семнадцатого мая я должен был представить инициативу Ельцина в бывшей Югославии. В Белграде я неожиданно для себя обнаружил непривычное совпадение мнений между сербом Милошевичем, боснийским мусульманином Изетбеговичем и хорватом Туджманом. Все они поддерживали и поэтапную реализацию мирного плана, и конференцию на высшем уровне под эгидой ООН, которая должна была либо ратифицировать мирное соглашение, либо дать добро на применение силы против тех, кто захочет это план подорвать.

Другие европейцы тоже были настроены весьма позитивно. Британский и французский министры сообщили о своей готовности участвовать в конференции. Однако процесс шёл негладко. Наша миссия в ООН сообщала об отсутствии прогресса в консультациях по проекту резолюции. В частных беседах европейцы обвиняли в намеренной медлительности Вашингтон. Так оно и было, хотя Кристофер заявил в Конгрессе, что Босния — это европейская проблема и заниматься ей должна Европа. Слова американской стороны явно расходились с делами, но европейцы были не готовы вступать по этому поводу в конфликт. Таким образом, судьба нашей инициативы зависела от итогов предстоявших мне встреч в Вашингтоне.

С самого начала визита в США я чувствовал себя как человек, который идёт по тонкому льду. Мне сказали, что президент Клинтон слишком занят, чтобы встретиться со мной в первый день, но госдепартамент попытается найти «окошко» для нашей встречи следующим утром, перед моим отлётом. Отказ принять в Белом доме министра иностранных дел, прибывшего с официальным визитом, был значимым нарушением традиции и личным оскорблением гостя.

Уоррен Кристофер, в свою очередь, предложил мне отказаться от созыва Совета Безопасности для голосования по инициативе Ельцина, а подписать некое российско-американское заявление о дальнейших усилиях по достижению мира в Боснии. При всех оговорках это показалось мне далеко не худшим сценарием. Российское общественное мнение будет приветствовать равное лидерство двух великих держав, а европейцы будут благодарны за то, что нам удалось вернуть за стол переговоров американцев. Я, со своей стороны, предложил привлечь к подготовке заявления европейцев.

Кристофер был против и согласился только на то, чтобы пригласить британского и французского министров иностранных дел в Вашингтон для подписания уже подготовленного текста.

Что касается самого заявления, то в нём американская сторона попыталась принизить значение мирного плана Вэнса — Оуэна, хотя ничего лучше на столе переговоров не было. Я смог настоять только на упоминании этой мирной инициативы. Зато Кристофер удивил меня своим разворотом в дискуссии о территориях. Раньше он критиковал план Вэнса — Оуэна за передачу сербам слишком большой территории, теперь, напротив, заявил, что Вэнс и Оуэн требовали слишком больших территориальных уступок от Белграда. Он предложил, чтобы сербы ушли всего лишь с двадцати процентов захваченных территорий и сохранили таким образом контроль над половиной Боснии. Я воспользовался моментом, чтобы привести аргументы в пользу Северного коридора, который хотели — и небезосновательно — получить боснийские сербы и за который готовы были отдать другие участки на переговорах с боснийскими мусульманами. Их лидер Алия Изетбегович также считал это практически осуществимым, так что поправка, которую мы готовили, очень помогла бы в достижении компромисса.

К концу дня заявление было готово, и на следующее утро Клинтон меня всё-таки принял. Я проинформировал его о положении дел в России, указав, что, несмотря на однозначные результаты референдума в поддержку его друга Бориса, парламент продолжал блокировать конституционную и другие жизненно важные реформы. Это может привести к роспуску парламента по инициативе президента, внеочередным выборам и референдуму по новой конституции. Клинтон понимающе кивал, а затем заговорил о Боснии и Ближнем Востоке. Я был удивлен, насколько уверенно он стал чувствовать себя в сложных вопросах внешней политики. И искренне позавидовал Кристоферу.

По окончании разговора я встретился с Кристофером и европейскими министрами, которых накануне мы пригласили: британцем Дугласом Хердом, французом Аленом Жюппе и представителем председательствовавшей в то время в ЕС Испании Хавьером Соланой. Они сообща ещё раз попытались включить в документ более весомую оценку плана Вэнса — Оуэна и предложение одобрить его в Совете Безопасности ООН. И получили твёрдый отказ по обоим пунктам, как и я накануне. С небольшими корректировками Франция, Германия, США, Россия и ЕС одобрили проект заявления.

Видимость единства между великими державами была восстановлена, и заявление представили публике как крупное достижение. Европейцы и