Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

советским господством в Прибалтике и Восточной Европе. Клинтон согласился, что эти устаревшие юридические акты должны быть отменены. Ельцин воспринял это как обещание действовать. Напрасно. Позже американские дипломаты пояснили нам, что Клинтон не станет растрачивать свой политический капитал в Конгрессе на решение старых вопросов, имеющих только символическое значение. Это был горький урок для всех нас, и прежде всего для Ельцина.

В то же время американцы согласились отменить другие законодательные ограничения на российский экспорт, особенно в сфере высоких технологий. Но тоже выдвинули условие — если Москва расторгнет контракт с Ираном на постройку ядер-ного реактора, подписанный Горбачёвым в 1990 году. Притом что Иран был полноправным членом международного Договора о нераспространении ядерного оружия и контракт находился под наблюдением Международного агентства по атомной энергии. Российское министерство атомной энергетики и другие эксперты настаивали на том, что сделка являлась законной и полностью отвергали претензии американцев, утверждавших, что она сможет угрожать режиму нераспространения, позволив Ирану создать ядерное оружие. Давление США рассматривалось Москвой как попытка выдавить Россию с прибыльного для неё рынка ядерных технологий исключительно мирного использования. Споры между Советским Союзом, а затем Россией, и США велись на экспертном уровне на протяжении трёх лет, и света в конце туннеля не было видно.

Это был один из самых чувствительных и важных вопросов, которые обсуждались на саммите. Зная, что Клинтон поднимет его, я в конфиденциальной беседе предложил Уоррену Кристоферу, чтобы это было сделано во время встречи президентов один на один и в самой серьёзной форме. Президенту США следовало приготовить серьёзные доказательства в поддержку американских требований. По моему убеждению, только так этот вопрос можно было решить раз и навсегда. Однако Клинтон предпочёл обсуждать на конфиденциальной встрече помощь России. Зачем, если это можно было сделать и на открытых переговорах? Но, видимо, у Клинтона были свои, не очень понятные мне резоны. Обсудив вопросы помощи с Ельциным тет-а-тет, он вынес дискуссию вокруг иранской проблемы в публичное поле. В итоге этот острейший вопрос переадресовали российскому министру атомной энергетики и заместителю госсекретаря США по контролю над вооружениями и нераспространению, давним участникам соответствующих дискуссий. То есть саммит не привёл к прогрессу в этом вопросе. Так же, впрочем, как и в боснийском, где российское общественное мнение было на стороне сербов, а американское — против них.

Таким образом, встреча двух президентов не принесла ощутимых результатов ни по одной из острых политических проблем. Показухи, к сожалению, было намного больше, чем существенных действий.

Что хорошо удалось Клинтону и его команде, так это представить саммит мировым СМИ как невероятный успех — очень полезный пиар накануне всероссийского референдума по доверию президенту Ельцину.

Босния и Герцеговина: мирная инициатива Ельцина

Положение в Боснии продолжало ухудшаться. Боснийские сербы сжимали кольцо вокруг Сребреницы, анклава, обозначенного Советом Безопасности ООН как «зона безопасности». Теперь уже вслед за русскими и французы, которые инициировали создание «зоны безопасности» и симпатизировали сербам, начали терять терпение. Складывалось впечатление, что все стороны, кроме боснийских сербов, приняли, хотя и с неохотой, мирный план Вэнса — Оуэна. А сами инициаторы плана с помощью православной Греции, а также России и Франции делали дополнительные шаги навстречу боснийским сербам, чтобы ускорить процесс.

Мы понимали: если боснийские сербы отвергнут план, Россия на Совете Безопасности ООН не сможет наложить вето на новые санкции против Сербии. Пока же, 17 апреля 1993 года Россия воздержалась при голосовании по резолюции 820, одобренной всеми остальными пятнадцатью странами — членами Совета Безопасности ООН. Резолюция запрещала перемещение грузов через защищённые зоны, запрещала оказание услуг, например банковских, необходимых для ведения бизнеса, а также замораживала активы отдельных югославских юридических лиц. Новые санкции должны были вступить в силу через определённый промежуток времени. Мы надеялись, что Милошевич успеет за это время принудить Радована Караджича и Ратко Младича к одобрению мирного плана. И тогда причина для введения новых санкций исчезнет.

Ельцин занял твёрдую позицию и заявил, что Россия поддерживает мирный план и не будет защищать тех, кто противопоставляет себя мировому сообществу. В надежде воспользоваться положительным эффектом референдума 29 апреля, который стал безусловной победой Ельцина, я заявил в интервью газете «Известия», что голосование за президента означало и голосование за нашу внешнюю политику. Я попытался с помощью этого интервью послать сербам ещё одно предупреждение, чтобы они не рассчитывали на поддержку националистов в российском парламенте: после победы Ельцина на референдуме их голоса не стоят ничего. Более того, я заявил, что, возможно, мы ошиблись, не проголосовав за новые санкции, так как боснийские сербы тянут время, а Милошевич не оказывает на них достаточно сильного давления.

Через несколько дней Милошевич публично потребовал от боснийских сербов безотлагательно принять мирный план Вэнса — Оуэна, после чего начал поэтапно прекращать снабжение мятежных формирований. Вэнс и Оуэн вместе с греческим премьер-министром Константиносом Митсотакисом, моим заместителем Виталием Чуркиным и высокопоставленным американским дипломатом Реджи-налдом Бартоломью на встрече с сербами в Афинах заметили эту перемену в позиции Милошевича и сочли её очень позитивной для успеха урегулирования.

Однако президент Клинтон действовал по-своему. Ещё в апреле 93-го он провозгласил новую политику для Боснии, которая сводилась к старой формуле «снять эмбарго и бомбить», поддержанной резолюцией 341 Сената США, принятой 16 сентября 1992 года. В мае 1993 года госсекретарь Уоррен Кристофер отправился в европейское турне для продвижения этой политики. Европейские страны приняли её холодно, так как она явно расходилась с реальными усилиями по установлению мира, которые предпринимались в это время. Французский министр иностранных дел Ален Жюппе, воплощение французских манер, стиля и сарказма, публично высмеивал «неприемлемое разделение задач» — американцы будут бросать бомбы в то время как европейцы, особенно французы, будут на земле в составе сил ООН обеспечивать безопасность.

Когда Кристофер добрался до Москвы, уже было ясно, что «новая политика» США в отношении Боснии проваливается. Кристофер уже не защищал формулу «снять эмбарго и бомбить» и показался мне более открытым к поиску альтернатив. Избавившись от затруднительной задачи защищать предложенную политику, он был готов к обсуждению некоторых более приземлённых вариантов. После короткой встречи госсекретаря с российским президентом и со мной я публично оценил его визит позитивно, подчеркнув, что это были продуктивные шаги по поиску решения в Боснии.

Через несколько дней боснийские сербы на более чем сомнительном референдуме отвергли мирный план Вэнса — Оуэна. Милошевич отреагировал дополнительными мерами по прекращению снабжения армии Младича. На встрече в Белграде я спросил его, почему Караджич и Младич так упрямо продолжают войну, которая не может принести им победы. В