Сборник Забытой Фантастики №4 - Алфеус Хайат Веррил

"Какой ужас! Я чувствую, что должен сойти с ума. Если бы не Э. я бы покончил с собой. Теперь я знаю, что стало с Монтроссом, Джонсоном и другими. Я нашел записку от Монтросса, в которой говорилось, что они с Джонсоном договорились провести экстремальный тест, предпринять смелые усилия, чтобы предотвратить ужасную судьбу, на которую мы были обречены, попытаться остановить проклятый Ювенум, приняв более сильную дозу, в надежде на шанс, что, как некоторые яды, одно лечение компенсировало бы другое. Я слишком хорошо знаю, что произошло. Это невероятно! Вещь немыслимая, но это правда! Собака два дня назад была слабым щенком, вчера это было слепое, новорожденное, крошечное существо, сегодня оно исчезло! Попугай стал птенцом, вчера в его клетке появилось круглое белое яйцо. Сегодня клетка пуста. Природа обратила жизнь назад! С невероятной скоростью мы и вся жизнь, подвергшиеся ужасному воздествию Ювенумом, движемся назад. Вне всякого сомнения, Монтросс и другие уже исчезли, уже вернулись в эмбриональное состояние, даже к неизвестному, неразгаданному таинственному источнику, из которого исходит вся жизнь. Из всех десяти мы с женой остаемся разумными человеческими существами. Берк и Редфилд – булькающие, воркующие, беспомощные младенцы, чьи потребности занимают все наше время. И мое сердце разрывается каждый раз, когда я смотрю на свою дорогую жену. Она больше не женщина, больше не подающая надежды девушка. Она – тонкий прообраз женственности, возможно, двенадцати лет от роду, но все еще обладает всеми своими женскими инстинктами, всеми своими знаниями в области медицины, всеми мыслями, стремлениями, амбициями, которые были у нее, когда, казалось бы, много веков назад, мы впервые обсуждали вопрос вечной молодости.

Но она мужественно, безропотно перенесла испытание, через которое мы проходим. Она никогда не винила меня, она такая же терпеливая, улыбчивая и жизнерадостная, как обычно, хотя и знает, что осталось всего несколько дней, прежде чем она тоже станет беспомощным младенцем.

И самый кошмар всего этого, самая ужасная деталь всего этого дела заключается в том, что даже в последнюю минуту, несмотря на то, что они кричат, плачут и пускают слюни, как обычные младенцы, Берк, Редфилд и другие обладают интеллектом, мозгами, ощущениями своих зрелых лет. Я понимаю это, и я дрожу от ужаса при виде этого, потому что душевная мука отпечатана на их детских лицах.

Я едва могу заставить себя писать. Редфилд, Берк и другие ушли. Вчера они были здесь, крошечные, краснолицые, беззубые, новорожденные младенцы, а сегодня от их присутствия не осталось и следа. И моя жена! Пока я пишу, та, кто была моей любимой Эльвирой, ползает по полу, в то время как я, последний из десяти, кто поддался воздействию наших проклятых экспериментов, сижу за столом, терзаемый невыносимым страхом, неописуемым ужасом перед судьбой, которую я так бессознательно навлек на свою жизнь, жизнь жены и других. И хотя я пишу это тем же почерком, которым пользовался, когда был взрослым мужчиной, хотя я не почувствовал никаких изменений в своем мозгу, все же я всего лишь юноша, простой юноша, безбородый мальчик, возможно, двенадцати лет. Если бы не Эльвира, если бы я не должен был заботиться о ней до ее последнего момента, я бы последовал примеру Монтросса и Джонсона и ускорил бы свой конец, приняв двойную дозу Ювенума. Но вместо этого я все разрушил. Каждый химикат, каждая формула, все, что связано с этим проклятым делом, было уничтожено. Никогда мир не узнает, как сделать то, что мы сделали, если я смогу предотвратить это. Не должно остаться ничего, что было бы доступно другим. И как только Эльвира уйдет назад, в ту непостижимую даль, откуда приходит вся жизнь, я столкнусь с самой ужасной судьбой из всех. Никто не останется, чтобы заботиться обо мне. Я буду беспомощным младенцем и, я уверен, должен пройти через ретроспективный процесс к забвению, потому что я давно обещал Эльвире, что не покончу с собой, и, я уверен, мне не будет предоставлено утешение в виде голодной смерти, потому что я убежден, что вся эта ужасная кошмарная история – всего лишь возврат к жизни, какой она была у нас, это время было обращено вспять, как это связано с нашим собственным существованием, что если мы пережили опасности детской смертности, ничто не может помешать нам вернуться назад таким же образом, и что, пока я не умер от голода в младенчестве, я не могу надеяться умереть от голода теперь, когда мое младенчество должно повториться, даже несмотря на то, что нет любящих рук, которые заботились бы обо мне.

И произошла еще одна странная вещь. В последнее время я осознаю присутствие существ вокруг меня. Они невидимы, неосязаемы, но я чувствую их близость. Являются ли они духами моих товарищей? Возможно ли, что, выйдя за пределы стадии человеческой формы при рождении, они не смогли вернуться к эмбриональной форме и все еще наполняют атмосферу вокруг меня?..

"Это будут мои последние строки. Моя любимая жена ушла. До самого конца она казалась счастливой. В ее детских глазах, когда я нежно, хотя и неуклюже кормил ее, было выражение удовлетворения, ее детский рот улыбался, и в нем не было той муки, которая искажала детские лица Берка, Редфилда и других. Сегодня утром она исчезла из виду и пропала, и я чувствую, что где-то она наблюдает за мной и ждет меня. Теперь я совершенно смирился со своей судьбой. И впервые я задумался о вещах, помимо наших собственных дел. Интересно, что подумает мир, когда обнаружит, что десять представителей его населения необъяснимым образом растворились в воздухе? Без сомнения, будут проведены расследования, будет вызвана полиция, но только для того, чтобы сделать тайну еще более загадочной. Что они подумают, когда найдут детскую одежду, которая по очереди служила Берку, Редфилду и даже Эльвире? Только я буду без крошечных предметов одежды. Задолго до того, как мое тело станет достаточно маленьким для них, я не смогу одеваться самостоятельно. Я превращусь в младенца в одежде, которая на мне, в самодельных, урезанных вещах, которые я ношу, и, выползая из них голым младенцем, я, вероятно, найду их интересной игрушкой. Странно, но теперь, когда моя судьба так близка, я так спокоен, что вижу весь юмор ситуации. Но я очень сожалею, что после сегодняшнего дня я не смогу записывать свои ощущения. Даже если мой разум останется зрелым, моя детская рука не сможет держать ручку или выводить буквы. Сейчас я ребенок