Хромые кони - Мик Геррон

Для Лэма ничто не было странным; за исключением того, пожалуй, что у людей бывают друзья.

— Однажды мы сидели в «Рубеже», как раз в день выборов в Европарламент, когда БНП получила два мандата, помнишь?

Лэм кивнул.

— Когда начали поступать результаты, Дейв, как и следовало ожидать, совсем слетел с катушек. Он вообще не дурак выпить. За это в том числе его и выперли. Короче говоря, он стал орать, что все это, дескать, по моей вине. Мол, чем вы там занимаетесь у себя в шараге и все такое. Не пора ли, мол, разобраться уже с этими занюханными нациками раз и навсегда?

— Ничего себе.

— Я не помню точно, что я ему тогда сказала. Просто чтобы он угомонился. Но что-то вроде — да, пора. Мы над этим уже работаем. Что-то типа того. Ничего конкретного. Ничего, на что можно сослаться.

— И все это — в присутствии Хобдена.

— Откуда мне было знать, что он тоже там? Он держался в тени. Сидел тихонечко и не высовывался.

— Еще бы он, мать его, высовывался. В его-то положении замудоханного отщепенца. — Лэм покачал головой. — Значит, ты сболтнула о готовящейся спецоперации против ультраправых в присутствии симпатизирующего ультраправым журналюги, так? Причем журналюги, уже озлобленного тем, что о его экстремистских наклонностях стало известно, и винящего в этом Контору. Ну, ничего удивительного, что ты хотела проверить, что именно ему известно, прежде чем пробить пенальти. Что у него в файлах оказалось?

— Фига с маслом. Число «пи» до полумиллионного знака после запятой или типа того. И кто из нас после этого параноик?

Себя Лэм параноиком не считал. Себя он считал осторожным. На месте Хобдена он поступил бы так же. Как турист-иностранец с бумажником-обманкой, где лежит пара баксов для местной шпаны, тогда как дорожные чеки и кредитки спрятаны в носке.

— Значит, ты отрядила Моди еще раз проверить, что ему известно, так? Свистнуть, собственно, жесткий диск, да? — Он помолчал пару секунд и добавил: — Кстати, он был при стволе.

— Ну в конце-то концов, Лэм! Неужели ты и вправду полагаешь, что я дала ему добро на это?

— На данном этапе меня уже ничто не удивит.

— Ему поручили изъять ноутбук. Предполагалось, что он разыграет домушника-торчка.

— Тогда надо будет добавить это трудовое достижение в послужной список Моди… — Лэм без малейшего предупреждения смачно сплюнул и продолжил: — И таким образом, Сид Бейкер в данный момент находится в операционной, где ей вытаскивают пулю из головы. А что касается Моди, то даже до него доперло, что все пошло, мягко говоря, не по плану. Поэтому он принялся заметать следы, включая удаление жучка, который он установил у меня в кабинете. И в процессе, как ты выразилась, сам себе наступил на яйца.

— Он там был один?

— Все мы в конце концов оказываемся одни. В наш самый-самый последний момент, правда? — Лэм щелчком запустил тлеющий окурок в темные воды канала. — Как бы там ни было, игра окончена. И для него, и для тебя. И для всей этой затеи.

— Все еще может получиться.

— Не может. Если раньше Хобден ни о чем и не знал, то теперь знает точно. Да, кстати, он в бегах. Я уже говорил? У тебя теперь нет иного выхода, кроме как дать отбой.

— Хобден — клоун. Если его где и напечатают, то в газетке с названием типа «На страже нации», чья аудитория и без того ограничивается лишь кучкой буйнопомешанных.

— Я имею в виду не последствия. Я имею в виду происходящее прямо сейчас. Все эти маргинальные группировки, вроде БПП, британских нацистов и прочего мудачья, разумеется, ненавидят друг друга всей душой, но всех остальных они ненавидят вдвойне. Хобден разнесет новость, если уже не разнес. Свяжись со своим засланцем и прикажи прекратить операцию. Иначе список сегодняшних потерь не ограничится Моди с Бейкер.

Она отвернулась.

— Тавернер?

— Это изолированная группировка. Они больше ни с кем не связаны.

— Это тебе так кажется. Ты сама видишь, куда все катится. Ты же профессионал, но твоя затея разваливается прямо на глазах, как мебель из «Икеи». Думаешь, эти клоуны, которых твой засланец развел, держат язык за зубами? С минуты на минуту кому-нибудь из них позвонит кто-то, кто знает кого-то, кто знает Хобдена, и расскажет, что их подставили, а это значит, что на данный момент два человека находятся в смертельной опасности. Твой агент и пацан-заложник. — Лэм сморгнул. — Который вообще никто, которому просто не повезло, что кожа у него оказалась подходящего цвета, так ведь?

Она молчала.

— Твою мать, — сказал Лэм. — А я-то думал, что хуже уже некуда.

* * *

— Потому что это надо остановить, — сказал Хобден. — Ты не понимаешь, что ли?

— Если это спецоперация Конторы, то ее, разумеется, и так остановят, — заметил Питер Джадд. — Пятерка навряд ли допустит, чтобы кому-то отрубили башку в прямом эфире. Весь смысл как раз в том…

— Я знаю, в чем весь смысл. В том, чтобы все моментально позабыли и о взрывах в метро, и о предрассветных обысках и арестах, заканчивающихся оправдательными приговорами. Вместо этого нам покажут боевичок, в котором наши доблестные разведчики спасают несчастного маугли, а в довесок — кто бы мог подумать! — представят все правое движение кровожадным шизанутым сбродом. Вот что я хочу остановить. А ты не хочешь? Или хочешь, чтобы все осталось шито-крыто?

— Сомневаюсь, что так оно и будет, — с шито-крыто у них в последнее время неважно. Но ты так и не сказал, почему решил обратиться именно ко мне.

— Потому что мы оба знаем, что времена меняются. Что всем честным людям этой страны до смерти надоело быть заложниками брюссельской либеральной шизы и что чем скорее мы возьмем будущее страны в собственные руки, вернем себе контроль над нашими рубежами…

— Ты серьезно вздумал мне проповедь читать?

— Это произойдет. Причем произойдет при теперешнем кабинете. Мы оба с тобой знаем, что оно произойдет. Если не при этом парламенте, так наверняка при следующем. И мы также с тобой знаем, что к тому времени ты планируешь проживать уже совсем по другому адресу. Совсем не в Ислингтоне, правда? — Хобден снова ожил. Глаза засияли. Дыхалка восстановилась. — А на Даунинг-стрит.

— Нет, ну конечно… — Тот Пи-Джей, что еще десять минут назад сыпал проклятьями, кипел бешенством и отвесил Хобдену оплеуху, теперь покинул помещение, а его место занял умильный увалень, так хорошо знакомый по телепрограммам и немалочисленным роликам на «Ютьюбе». — Разумеется, если родина призовет меня, я оставлю свое орало…

— И захочешь, чтобы твоя партия взяла правее.