Исполняющий обязанности - Василий Павлович Щепетнёв

шляпе. На ногах черные туфли и фиолетовые носки. И – запах одеколона «Шипр». И полон рот зубов. Протез.

– Это Иван Ильич, – сказал Паша. – А это Иван Триаршинов, он теперь вместо Федора Федоровича. Неделю уже как.

Иван Ильич поднял правую руку и пошевелил пальцами. Для меня непонятно, но Паша сходил в дом, вынес раскладной стул, разложил его и поставил рядом со столиком.

– Иван Ильич приглашает вас сесть.

Сам хозяин сел с другой стороны стола, на скамейку. Раз – и извлек толстый блокнот и карандаш. Они, похоже, крепились с нижней стороны столешницы.

Раскрыл блокнот, взял карандаш и посмотрел на меня.

Тут и я понял.

– Иван Ильич, не помните ли вы нехороших событий, происходивших в деревне, усадьбе или роще в середине пятидесятых годов? – сразу перешел к делу я.

Иван Ильич мой подход оценил и принялся писать – быстро, но четко.

Написал, вырвал страницу и положил передо мной. Я задал ещё вопрос. Он опять написал.

Паша (ему сесть хозяин не предложил) – читал не очень быстро, зато четко и внятно. Получилось вроде монолога.

– Здесь постоянно происходят события, и многие можно отнести к нехорошим. В середине пятидесятых в соседние села хлынули освобожденные из лагерей. Освобожденные, но не совсем. Многим проживание в Москве и крупных городах было запрещено по формальным причинам: на работу их брали неохотно, особенно если не было высокой квалификации, а нет работы – нет прописки, а без прописки жить нельзя. Вот и поехали в родные деревни. Следует сказать, что большинство из них буйным нравом не отличалось, но было и меньшинство. Небольшие, по пять – семь человек банды отыгрывались за годы лагерей – убивали, грабили, насиловали, были случаи людоедства. Лагерные привычки. Милиция в райцентрах крутилась, как могла, но в селах властвовали бандиты.

И вдруг эти бандиты – по крайней мере, вокруг Карагаевки, или, как её стали звать по-новому, Кунгуевки, – стали умирать быстро и жестоко. Не просто пуля в сердце, а сначала оторвут все пальцы на ногах, и отпустят. Тот приползет в банду, рассказывает о ночной твари, которая эти пальцы отгрызла и съела. Ну, ему не поверят, а на следующую ночь в доме, среди своих, у него вырвут левый глаз. Кто – непонятно. На следующую ночь – правый. Тот криком кричит, бандиты туда-сюда – никого. А на третий день и до сердца очередь дойдет. Вырвут сердце, и за нового бандита примутся. Уж они и караулы выставляли, и запирались, а толку никакого. Каждые три дня по бандюку. Пошли слухи о крысином короле, бандите с Сахалина, который пожирает своих собратьев. И как-то в три месяца перевелись бандиты. То есть совершенно. Кто уцелел – уехали в другие области. Подальше.

Даже обыкновенны деревенский мордобой в диковинку стал. Район примерным объявили, вот-де как хорошо здесь милиция работает и сознательность высокая. Потом, уже в восьмидесятые, всё вернулось к норме, но больших безобразий не было, и милиция справлялась.

– Так что же случилось тогда, в пятидесятые?

– Что случилось – я рассказал. А вот кто тому причиной – не знаю. Догадка есть: Федор Федорович вызвал низшего духа местности, тот и показал, кто здесь хозяин.

– Федор Федорович? Мой дядя, что умер?

– Его отец. Тоже Федор Федорович.

– А как же Тукмарков? Мне говорили, что директором музея был Владимир Тукмарков.

– Всё правильно. Был такой. Но в сорок третьем пропал. Пошёл исследовать окрестные пещеры – и пропал.

– Не искали?

– Как не искали, искали. Ещё четверо не вернулись. Специалистов не было по пещерам, да и просто мужиков было мало, все больше инвалиды, остальные-то на фронте. А искали молодые, кому призывной возраст не исполнился. Опять же ни керосину, ни свечей, про электрические фонари или карбидки речи тоже нет. Смоляные факелы да старые веревки, вот и весь арсенал. В общем, как четвертый поисковик пропал, дело это запретили. А потом директором назначили Федора Федоровича. Из Москвы прислали. Он эпилепсией болел, ну, так считалось, потому белобилетчиком был. Поначалу местные его не приняли, ну, а потом приняли. Когда увидели, какая от него польза Кунгуевке.

– Какая польза?

– Простите, я утомился. Надеюсь, на главный ваш вопрос я ответил.

Оставалось только поблагодарить и раскланяться.

Выдранные листы Иван Ильич забрал с собой.

– В печи сожжет, такая у него привычка, – с сожалением сказал Паша.

– Почему?

– Видно, допрашивали его крепко, вот и стережётся, чтобы даже случайно никого не назвать. Он, Иван Ильич, считает, время уже близко.

– Какое время?

– Когда будут допрашивать, как прежде.

– Ну, это вряд ли, – сказал я, но больше для себя. Пашка, если и слышал, виду не подал.

И мы поехали в имение. Я – обедать, Пашка – укреплять куриную защиту.

Ну, и думать, конечно. Тут всем было над чем подумать. Особенно когда по радио (я включил радио в «Нюше») я услышал, что в Париже исчез известный российский олигарх Карамиров, по мнению авторитетных источников, один из богатейших людей России, а, следовательно, и мира.

Париж свой ход сделал. Очередь за мной.

21

Обед прошел в обстановке почти изысканной. Я в белом смокинге, Эва в светло-голубом платье, устаревшем настолько, что опережало моду года на полтора, и Влад в парадной форме офицера-десантника. Войкович отыскал-таки малый стол (не такой и малый, на двенадцать персон), и мы могли разговаривать без крика, поскольку между мной и Эвой, сидящих во главе стола, каждый со своей стороны, было шесть метров. Терпимо. Ну, а Владу и вовсе хорошо, по три метра от хозяина и хозяйки стола. Эва хозяйкой стала явочным порядком – пришла и села. Ну, и правильно. Оптимальная дистанция для ментального зондирования низших духов местности – если ни она, ни старожил Иван Ильич не шутят.

А непохоже, чтобы шутили.

После пяти перемен блюд (мне – веганское, Владу пищу, богатую холестерином, белками и микроэлементами, Эфа же ограничилась водой и кистью винограда) я предложил перейти на террасу. Усваивать съеденную пищу, любуясь окрестностями.

И мы стали любоваться. Зеленое стекло веранды напомнило небо пионерского лагеря. Случайность?

– Вот ваш новый паспорт, Эва.

Она взяла его, с интересом посмотрела на герб и на свою фотокарточку.

Влад тоже глянул.

– Ловко это ты.

Ну, не я. Я всего лишь положил перед поездкой в Кунгуевку старый паспорт в свой кабинетный стол, а после возвращения проверил – и увидел новенький. То есть не вполне новенький: выдан два года назад в Москве, и вид был немножко подержанный. Не знаю, выдержит ли