Исповедь королевы - Виктория Холт

Наши жизни, несомненно, находились во власти тех, кто окружал нас. Мы не могли найти уединения. Все замечали, что по утрам я выгляжу усталой. Это вызывало хихиканье, и за нами украдкой наблюдали. Все вокруг нас были начеку.

Но меня это не волновало.

Я мечтала о том дне, когда смогу объявить, что вскоре стану матерью.

Появление на свет Королевской Мадам

Дорогая матушка! Моим первым побуждением было сообщить вам о своих надеждах. Сожалею, что не последовала ему еще несколько недель назад. Меня останавливала мысль о том, как вы будете опечалены, если вдруг мои надежды окажутся ложными…

…Поток назойливо любопытных людей, устремившийся в комнату, был такой большой и шумный, что этот натиск чуть не смёл королеву. В течение ночи король принял меры предосторожности, повесив вокруг кровати Ее Величества ширмы из огромных гобеленов, укрепленных веревками. Если бы не эта предусмотрительность, гобелены, по всей вероятности, были бы сброшены прямо на нее. Окна были законопачены. Король распахнул их с огромной силой, которую придала ему в тот момент его любовь к королеве.

У нас должен быть дофин! Нам нужен дофин, наследник престола.

Каждый день я думала о своих новых надеждах. Я мечтала о том, чтобы у меня поскорее появились признаки беременности, изо всех сил старалась выполнять инструкции Иосифа и думала о том, что может понравиться моему мужу. Он был так же внимателен ко мне, как я — к нему. По крайней мере, оба мы желали одного и того же. Я мечтала о моем собственном маленьком дофине. Когда он у меня будет, мне больше нечего будет желать от жизни. Мое желание иметь ребенка было жгучим.

В августе я устроила в Трианоне праздник, распорядившись в саду расставить палатки и устроить там ярмарку, а также разрешив хозяевам магазинчиков из Парижа привезти в сад свои палатки. Сама я исполняла роль limonadiere[85]. Моя одежда представляла собой костюм официантки из восхитительного муслина, украшенный кружевами и сшитый для меня специально по этому случаю вечно услужливой Розой Бертен. Все заявляли, что еще никогда не видели такой очаровательной limonadiere, и спешили ко мне, чтобы я их обслужила. Мы с моими фрейлинами нашли, что продавать лимонад — величайшее удовольствие на свете. Король все время был рядом со мной, и все заметили, с какой нежностью мы относимся друг к другу.

В течение всего этого года я мечтала о материнстве, но так ничего и не произошло. Меня уже начали посещать сомнения, случится ли это когда-нибудь вообще. Каждое утро ко мне приводили маленького Армана. Я была в восторге от него. Малыш очень полюбил меня, и его большие голубые глаза становились такими печальными, когда мне приходилось оставлять его! И все-таки он заставлял меня еще острее, чем когда-либо, испытывать желание иметь своего собственного ребенка.

Когда год подошел к концу, я стала с унынием задумываться о том, что, хотя мои интимные отношения с мужем наконец наладились, возможно, наш брак все же так и останется бесплодным.

Я была в отчаянии и, чтобы утешиться, стала искать прежние удовольствия. Артуа всегда был рядом. Он сказал, что намерен вывести меня из моего мрачного настроения и сделать так, чтобы я снова наслаждалась жизнью. Он предложил переодеться и поехать на бал в Оперу.

Было время карнавалов, и мне очень хотелось поехать на бал. Но, когда муж спросил меня, собираюсь ли я ехать, я ответила отрицательно, полагая, что он предпочел бы, чтобы я туда не ездила. Он поспешно заявил, что и не думает удерживать меня от развлечений и что я могу ездить на балы, если меня будет сопровождать граф Прованский. Итак, я снова начала танцевать. Кроме того, я возобновила свои посещения апартаментов принцессы де Гемене и много играла. Предостережения Иосифа были забыты, и я вернулась к своим старым дурным привычкам.

Мы играли и много шутили. Артуа всегда над всеми подшучивал, и тогда мы с принцем де Линем решили, в свою очередь, тоже подшутить над ним. Мы часто слушали музыку в оранжерее. Там, в находящейся на большой высоте нише в стене, стоял бюст Людовика XIV. Когда концерт кончался и мы выходили из оранжереи, Артуа каждый раз низко кланялся статуе и кричал: «Добрый вечер, дедушка!» Я представляла себе, в каком он будет шоке, если статуя вдруг ответит ему, поэтому договорилась с принцем де Линем, что мы достанем приставную лестницу, а он влезет по ней наверх, к статуе. Потом мы уберем лестницу, и принц сверху ответит на приветствие Артуа низким замогильным голосом.

Мы покатывались со смеху, думая о том, как испуган будет Артуа. Он подумает, что своими легкомысленными шутками вызвал дух своего великого и грозного предка.

Однако принц в самый последний момент отказался участвовать в нашем предприятии. Дело в том, что один из его друзей сказал ему, что кое-кто решил зайти с этой шуткой еще дальше, решив не приносить обратно лестницу, так что де Линь, возможно, не сможет сразу спуститься вниз и тоже окажется в смешном положении.

Принц не испытывал особого желания провести ночь в оранжерее наверху, рядом с бюстом Людовика XIV, таким образом, наша шутка не удалась. Но все это весьма наглядно показывает, какой образ жизни мы в то время вели.

И вот, когда я уже была в полном отчаянии, думая, что у меня никогда не будет ребенка, я вдруг, к своей великой радости, поняла, что, кажется, беременна. Я была так взволнована, что почти не занималась своими обычными делами. Опасаясь, что мои предположения могут оказаться ошибочными, я решила никому ничего не говорить до тех пор, пока не буду совершенно уверена в этом. Вначале все наблюдали за мной в ожидании, но теперь уже перестали ждать, и меня это очень радовало.

Мне ничего не хотелось делать, только мечтать о своем ребенке. Я притворялась больной — будто бы у меня была очередная «нервная аффектация», — чтобы можно было побыть одной и отдаться этим сладостным мечтам.

— Мсье дофин! — повторяла я про себя по сто раз в день.

Я внимательно изучала свое тело, но пока не было заметно никаких изменений. Я была очень осторожна, залезая в ванну и вылезая из нее, чтобы не поскользнуться. Моя ванна была выполнена в форме деревянного башмака. Садясь в нее, я из скромности надевала длинный фланелевый халат и застегивала его на все пуговицы до самой шеи. А когда я вылезала из ванны, то просила одну из двух женщин, прислуживавших мне во время мытья, загородить меня покрывалом, чтобы меня не могли увидеть слуги. Я чувствовала, что теперь это было вдвойне необходимо, хотя мое тело ни капельки не изменилось.

Проходили недели, а я все еще хранила свою тайну. Наконец я окончательно убедилась, что беременна. Я была уверена в этом потому, что чувствовала, как ребенок шевелится у меня внутри.

Мой муж должен был первым узнать об этом. Я была настолько взволнована, что не знала, как сказать ему об этом, потому что была уверена, что он тоже будет переполнен чувствами. Разве он не желал этого так же сильно, как я?

Я пришла в его апартаменты, смеясь и плача одновременно.

Увидев меня, он поднялся и с выражением страшной тревоги на лице пошел мне навстречу.

Смеясь, я воскликнула:

— Сир, я пришла к вам, чтобы подать жалобу на одного из ваших подданных.

Он был испуган.

— Что случилось?

— Он ударил меня ногой.

— Ударил ногой?!

Негодование и ужас.

Я разразилась смехом.

— Да, внутри моего собственного живота, — сказала я. — Он еще совсем юный, так что я надеюсь, что вы, Ваше Величество, не будете к нему слишком строги.

Он взглянул на меня, и на его лице появилось изумление. На самом деле ребенок еще не бил ножками — он был еще слишком мал. Возможно, я только воображала, что чувствую его движения, потому что так сильно желала его появления.

— Возможно ли это? — прошептал мой муж.

Я кивнула. Тогда он обнял меня, и мы стояли, обнявшись, в течение нескольких минут.

Как же мы были счастливы! Мы оба плакали.

Я писала матушке:

«Дорогая матушка! Моим первым побуждением было сообщить вам о своих надеждах. Сожалею, что не последовала ему еще несколько недель назад. Меня останавливала мысль о том, как вы будете опечалены, если вдруг мои надежды окажутся ложными…»

Мне уже больше не хотелось танцевать. Ведь это могло принести вред ребенку. Мне хотелось только сидеть и мечтать.

Я снова написала матушке:

«Иногда еще бывают минуты, когда я думаю, что это всего лишь мечта. Но она продолжается, и думаю, что уже можно не сомневаться…»

Была ли я когда-нибудь так счастлива? Нет, не думаю. Ребенок… мой, мой собственный!