Исповедь королевы - Виктория Холт

Такой поступок моего брата я не могла понять. Разве что ему было любопытно посмотреть на эту исключительно красивую женщину… или, может быть, показать, что он — терпимый и свободомыслящий человек и его не шокирует жизнь, которую она вела. Меня удивило, что при этом у него не нашлось времени для герцога Шуазельского, который был добрым другом Австрии до того, как попал в немилость, и благодаря которому состоялось мое замужество.

Иронией судьбы казалось также и то, что тот же самый народ, который критиковал меня за пренебрежение к этикету, так восхищался Иосифом, который делал то же самое.

Но мой брат не ограничился посещениями Парижа. Помимо всего прочего, он стремился привести в порядок наши семейные дела. Его нотации приходилось выслушивать не только мне, которая, без сомнения, заслужила их, но и моим деверям.

Артуа он назвал фатом и сказал, что тот не должен воображать, что раз он только третий брат в семье, то может посвятить себя легкомысленной жизни. Ему следует быть более серьезным. Во время своего пребывания у нас, заключил Иосиф, он постарается почаще лично беседовать с Артуа. Потом император, возможно, окажет ему честь и даст советы. Могу себе представить, как реагировал на это Артуа. Он слушал Иосифа с довольно смиренным видом, но потом я слышала смех, доносящийся из его апартаментов, и догадалась, чем он развлекал там своих друзей.

Что касается графа Прованского, Иосиф испытывал некоторую неуверенность, не предлагал тому свои советы, но предостерегал меня относительно моего деверя. Что касается его жены, то брат считал ее интриганкой. По его словам, она совершенно не походила на пьемонтку, была груба и безобразна, но не стоило по этой причине пренебрегать ею, считая ее незначительной личностью.

Тетушки, естественно, стремились попасть в его общество. Аделаида уверяла, что они могут очень многое рассказать ему, а Иосиф никогда не упускал возможность получить информацию. Однако он был довольно сильно напуган, когда Аделаида пригласила его пройти в маленькую комнатку якобы для того, чтобы показать ему картины, а там набросилась на него и стала страстно обнимать.

Этот эпизод вызвал у Иосифа изумление, потому что, лаская его, как настоящая любовница, она в то же время уверяла, что все в полном порядке и что такие вольности должны позволяться старой тетушке.

Иосиф рассказал мне об этом инциденте и попросил никогда не оставлять его наедине ни с одной из тетушек.

— Они всегда вели себя немного странно, — сказала я ему.

— Да, ты права, но в действительности эти дамы не имеют никакого значения при дворе. Зато есть другие люди, с которыми тебе следует быть настороже. В первую очередь граф Прованский, холодный как змея, и его интриганка-жена. Артуа не слишком легкомысленный, и его компания тебе не подходит. Он — единственный из братьев, кто способен зачать ребенка. Поэтому, когда я покажу твоему мужу, как преодолеть свою слабость, и ты забеременеешь, не стоит вести себя с Артуа слишком по-дружески. Ты проводишь в его обществе слишком много времени. Это может вызвать толки.

Я заверила Иосифа, что не люблю Артуа, просто он самый веселый в этой семье и ему нравится такое же времяпрепровождение, что и мне. Ему всегда удавалось развлечь меня, а я так в этом нуждалась!

— Так-так! — сказал Иосиф, — Но тебе придется понять, что жизнь состоит не только из развлечений.

Назидательные речи Иосифа уже начинали утомлять всех нас. Мне хотелось, чтобы он был хотя бы немного более легкомысленным, чтобы он играл в азартные игры и крупно проигрывал, чтобы он проявлял интерес ко всякого рода развлечениям при дворе. Но все это было совершенно чуждо его натуре.

По прошествии некоторого времени он вдруг принялся критиковать меня в присутствии моих служанок, а я этого не любила. Иосиф часто входил ко мне, когда я была в своей туалетной комнате, и выказывал неодобрение по поводу моих изысканных платьев. Когда мне на лицо наносили румяна, он наблюдал за этой процедурой с циничной усмешкой. Я могла лишь возразить ему, что румяна были такой же необходимой принадлежностью, как и придворная одежда. Даже мадам Кампан, когда она впервые появилась при дворе в качестве скромной чтицы, была вынуждена наносить на лицо макияж.

Он взглянул на одну из моих служанок, которая была очень густо нарумянена, и сказал:

— Немножко больше! Немножко больше! Наносите их погуще, чтобы она выглядела такой же безумной, как вон та мадам!

Это страшно раздражало, и я решила попросить брата избавить меня от его критики в присутствии слуг. Я сказала ему, что не возражаю против его замечаний в мой адрес, когда мы наедине, но для королевы Франции, несомненно, унизительно выслушивать порицания в присутствии подчиненных. Что может быть хуже для ее престижа?

Ужасно страдая от унижения, я сидела перед зеркалом, а мсье Леонар в это время убирал мои волосы.

— Ах, мадам, — сказал он, — мы сделаем такую конфетку, что даже сам император будет восхищаться ею.

Я улыбнулась Леонару в зеркало. В этот момент в комнату со своей обычной бесцеремонностью вошел Иосиф.

— Тебе нравится моя прическа? — спросила я.

— Да, — ответил он скучающим тоном.

— Не слышу восторга в твоем голосе. Ты полагаешь, что она мне не идет?

— Хочешь, чтобы я ответил тебе откровенно?

— А когда ты, Иосиф, говорил не откровенно?

— Что ж, очень хорошо. Сейчас я задумался вдруг о том, как нее в жизни переменчиво и что никто не может предугадать, сколько времени продержится корона на голове того или иного правителя.

Вид у мсье Леонара стал такой, словно мой брат допустил величайшее lese majeste[84]. Мои слуги и друзья были шокированы тем, что Иосиф подобным образом говорит со мной в их присутствии. Ведь в этом случае он критиковал не столько мою прическу, сколько меня саму в роли королевы Франции.

Когда я принялась увещевать его, он ответил:

— Я — прямой человек и не умею говорить уклончиво, поэтому говорю, что думаю.

Мне всегда была неприятна та хитрость, которая во Франции была общепринята в разговорах между людьми. Но несколько недель, проведенных в обществе Иосифа, заставили меня воспринимать ее как благо.

Мерси манера поведения Иосифа также причиняла некоторые неудобства. Я представляла себе Каунитца, пытающегося дать моему брату совет относительно того, как ему следует обращаться со мной, а тот, разумеется, не хотел выслушивать чьих бы то ни было советов. Иосиф уже забыл о том, что прошло целых семь лет с тех пор, как я покинула Австрию. Он все еще видел во мне глупую маленькую девочку, свою маленькую сестру.

Иосиф сам рассказал мне, что Каунитц приготовил письменный документ, содержащий наставления, которые он должен был передать мне.

— Но я не нуждаюсь ни в каких документах, — сказал мой брат. — Я здесь для того, чтобы увидеть тебя, поговорить с тобой и, исходя из собственных наблюдений, получить представление о происходящем.

Итак, он продолжал давать нам советы. В какой-то степени это действительно оказало на меня положительное влияние. Во всякой случае, Иосиф заставил меня понять, как мое поведение огорчает нашу матушку. Он внушил мне, насколько глуп тот образ жизни, который я веду. Он побывал среди парижан, видел их нужду и бедность. Как я думаю, что чувствуют эти люди, когда слышат о моей расточительности? Его слова так потрясли меня, что я даже заплакала от раскаяния.

— Я исправлюсь, Иосиф! — сказала я. — Умоляю, скажи матушке, чтобы она не беспокоилась. Я буду более серьезной, обещаю!

И я действительно так думала.

Однажды я пригласила Иосифа пойти вместе со мной в апартаменты принцессы Гемене. Он не хотел идти, но я упросила его. К несчастью, ничего хорошего из этого не вышло. Там играли в фараон, и свободное общение между людьми разного пола шокировало моего брата. Собравшиеся вели между собой оживленную беседу, но она носила несколько рискованный характер, причем, что было хуже всего, мадам де Гемене обвинили в обмане.

Иосиф пожелал уйти.

— Это не что иное, как самый настоящий игорный дом! — заявил он, после чего прочитал длинную исповедь об опасности азартных игр; мне следовало прекратить играть, потому что это не приносило никакой пользы, и я должна была быть более разборчивой в выборе друзей.

Казалось, что бы он ни делал, все служило предлогом для очередной нотации. Но мы все же слушали Иосифа, и многое из того, что он говорил, было правильным.

Он часто беседовал наедине с моим мужем, поскольку целью его визита было не только укрепление австро-французских отношений, но также, разумеется, и решение нашей семейной проблемы.

Я не знала, что, он говорил моему мужу, но, несомненно, Иосиф указывал ему на его долг и говорил об опасностях, которые угрожают монарху, который не может произвести на свет наследников. У Артуа уже есть сын. Но до него идет граф Прованский. Когда нет естественного порядка престолонаследия от отца к сыну, возникают зависть и вражда.