Рыцарь Шато д’Ор - Леонид Влодавец

— Да сказал же, просто хотел твоему братцу пощекотать нос…

— Вот и остался без уха! — резюмировала Альбертина. — Смотри же, меня-то ты еще обманешь, но вот Бога и моего брата — ни за что! Помяни мое слово, если он дознается, что ты заводишь шашни с Агнеской, он снесет тебе башку.

— Ну, это мы еще посмотрим, — несколько самоуверенно сказал Иоганн. — Я не из тех, кто так просто прощает обиды…

— Господи! — всплеснула руками Альбертина. — Неужто тебе так жаль своего уха и клочка волос, которые тебе стесал Альберт, чтобы ради сомнительного удовольствия расквитаться с ним опять рисковать головой?! Ох, миленький мой, да какой же ты неуемный!

— Что ты, баба, в делах чести понимаешь? — проворчал Иоганн. — Неужели ты не знаешь, что побитому мужчине надлежит мстить своему обидчику или с честью пасть от его руки? Неужели ты не понимаешь, что позор, которому я подвергся, можно смыть только кровью врага?!

— Ох, понимаю! — вздохнула Альбертина, вздохнула тяжело, как вздыхает мать, слушая непутевого сына. — Но право, разве тебе мало того, что я тебя люблю? Я ведь, между прочим, грешу с тобой, грешу так, что замолить грех мой будет трудно… А ведь я еще ни разу за эти два месяца не намекала тебе, что не худо бы на мне жениться…

— Ну да! Умнее ты не могла ничего придумать, особенно сейчас! — в сердцах сказал Иоганн. — Твой ревнивый братец скорее оторвет тебе голову, чем позволит выйти за меня замуж!

— Вот и опять ты не прав! Он будет только рад породниться с тобою и узнать, что ты больше не липнешь к его невесте…

— Вот уж не знаю даже, как я подойду к нему с этим предложением, — буркнул Иоганн.

— Начать надо будет, конечно, с извинений…

— Ну нет! — возмутился Иоганн. — Чтобы я, барон фон Вальдбург, извинялся?! Мне ободрали голову, сделали уродом, оглушили так, что до сих пор в ушах звенит, и мне же извиняться?!

— Ну и что? — удивилась Альбертина. — Что для тебя важнее: навеки быть со мной или какие-то дурацкие счеты из-за пол-уха и клока волос?

— Он еще оскорбил моих предков!

— Сами виноваты твои предки, небрежно хранили баронскую грамоту!

— Он сказал, что ее сжевала корова… — бормотнул Вальдбург.

— И из-за этого ты намерен со мной расстаться?!

— Почему же? — опешил Вальдбург.

— Потому что если ты завтра же не явишься к моему брату, не извинишься и не попросишь моей руки по всем правилам, то сюда я больше не приду, понял?! Я не хочу больше воровать свою любовь! Или я тебе законная жена, баронесса фон Вальдбург, или никто…

— Ну и пусть! — сгоряча выкрикнул Вальдбург заносчиво. — Все, что можно, я от тебя уже получил!

— Скотина ты, а не рыцарь, — с холодным презрением процедила Альбертина. — Побитый щенок!

— Что-о-о?! Что ты сказала? Повтори! — вскричал он.

— Побитый щенок с отрубленным ухом! — громко повторила Альбертина.

— Да я тебя убью за эти слова! — вскипел Иоганн и вскочил на ноги. Он сжал кулаки и готов был ударить возлюбленную.

— Это ты-то? — встав на ноги, сказала Альбертина, нахально глядя ему в глаза. Вся ее стройная, сильная фигура, с развитыми сильными бедрами, покатыми округлыми плечами, крепким выпуклым бюстом, казалась в утреннем свете мраморной статуей. Иоганн, сопя, замахнулся… и опустил руки. Кулаки его разжались, он залюбовался ее красотой. Злоба угасла, и на смену ей пришло нетерпеливое любовное желание…

— Ты права, — прошептал он, приближаясь к ней, победно улыбавшейся в сознании своей полной власти над ним. — Я — побитый щенок, я скотина, я подлец, я полуухий полубарон, и мой титул сжевала корова… — сказал он, тяжело дыша. — Я твой раб!

Грудь Альбертины стала вздыматься много чаще, и дыхание ее стало шумным.

— Иди ко мне… — всей грудью выдохнула она. — Ближе…

Руки ее медленно, с томительной неторопливостью, поднялись вверх и с той же медлительностью опустились на плечи Иоганна… Руки Иоганна хватко взялись за ее сильную гибкую талию. Медленно они притягивались друг к другу, пока восставшая плоть Иоганна не прижалась к пупку Альбертины. Сняв одну руку с плеча Иоганна, Альбертина провела ладонью по гладкой нежной и горячей плоти и, бережно взяв ее в руку, легонько стиснула ладонью…

— Все в тебе плохо! — пробормотала она, прижимаясь к нему и кладя голову на его плечо. — Все плохо, но вот эта штука… М-м-м… До чего же она меня доводит, Господи…

Подогнув ноги, она стала опускаться на ложе, увлекая за собой мужчину… Уста ее открылись и нежно прикоснулись к губам Иоганна, а рука все еще держала пульсирующую, дерзко напряженную плоть, невесомо-нежно прикасаясь к ней подушечками пальцев…

— Губитель ты мой… — гладя его бок и спину, пробормотала она, как бы во сне. — Почто, Господи, не родил ты меня мужиком…

— Женушка… Женушка ты мне… — скользя губами по губам, приговаривал Иоганн. — Разве тебе плохо? Рыбка ты моя золотая…

— М-м, — сказала Альбертина, медленно, как бы нехотя, открываясь перед ним, словно некая священная и тайная книга, книга, которую он уже начал читать, но не успел освоить и первой главы… И он, уткнувшись в эту книгу, стал читать ее, торопливо, невнимательно, грубо пролистывая страницу за страницей и, разумеется, ровным счетом ничего в ней не понимая…

— Господи! Да не спеши ты так! — раздраженно шепнула она. — Еще час можно ласкаться… Ты уж помедленнее, пореже… поглубже… хи-хи!… А то не успеешь опомниться — уже все… Поторжествуй уж над Шато-д’Орами, помни́ их… Помни́ как следует… Чтоб знали, как рубить уши… О-о-ох…

…Он стал читать свою книгу внимательнее, вчитываться в строчки, вникать в их смысл и значение…

…Потом они долго не размыкали объятий и, оставив тела соединенными, лежали как одно целое; он попеременно целовал ей то правую, то левую грудь, касался губами губ, ресниц, век… Им было сладко и покойно, и ссора их казалась далекой и несущественной… Усталость на какое-то время ввергла их в полудрему, но спать уже было некогда, в окнах избушки все ярче сияли багряные лучи рассвета.

— Пора! — сказала Альбертина и, высвободившись, стала одеваться. Иоганн последовал ее примеру.

— Значит, сегодня в полдень, — строго сказала она, — ты придешь, извинишься перед Альбертом и попросишь моей руки… Да?

— Да! — решительно заявил Вальдбург. — Да, да и еще раз да!

— Значит, мы прощаемся всего на несколько часов… — улыбнулась Альбертина. — Ну, открывай! А я зажгу факел…

Иоганн, пошарив на полу, нащупал железное кольцо и, потянув за него, открыл массивную дубовую, окованную железом крышку люка. В избушку, где и так было довольно прохладно, несмотря на жар двух любящих сердец, сразу повеяло ледяным холодом подземелья. За люком начиналась винтовая лестница с гулкими каменными ступенями. Закрыв за собой крышку люка, влюбленные стали спускаться вниз по лестнице, пока не уперлись в небольшую железную дверь, крепко запертую на внутренний, укрытый в толще двери замок. Иоганн достал ключ и открыл замок. За дверью факел, который держала в руках Альбертина, высветил небольшую, вырубленную в скале пещеру, посреди которой возвышался деревянный сруб колодца с воротом. На вороте была намотана цепь с деревянным ведром. Иоганн придержал ворот, а Альбертина, крепко уцепившись за ведро, отважно ступила в темноту колодца. Иоганн не давал цепи разматываться слишком быстро, медленно поворачивая ворот… Цепь, отматываясь, все дальше уносила Альбертину во тьму колодца. Мимо нее, освещенные дрожащим светом факела, который она не выпускала из рук, медленно проплывали сложенные из толстенных бревен, мрачные, покрытые лишаями стены колодезного сруба. Когда колодезная цепь отмоталась метров на десять, Альбертина встала ногами на пол пещеры. Вслед за ней, позвякивая латами, по цепи, как по канату, спустился Иоганн.