Рыцарь Шато д’Ор - Леонид Влодавец

— Туда он побег! — сказал монах, вышедший первым. — Больше некуда.

— Айда лучше обратно, — с дрожью произнес какой-то тонкий голосок, — все равно не найдем…

— Молчи, сопливый! — сердито сказал толстый монах. — Его преосвященство с нас семь шкур спустит, если он уйдет.

— А где брат Феликс? — спросил первый монах у толстого.

— Где-где! Не твоего ума дело, они с братом Марсием пошли…

— В обход, значит? — уточнил первый монах.

— Чего орешь, дурила! — зло прошипел толстый. — Этот, кого ищем, услышит!

Монахи осторожно стали подниматься наверх, держа наготове луки со стрелами. Их черные фигуры отчетливо рисовались в предутреннем свете. Андреа взяла на мушку толстого. Он шел грузно, тяжело пыхтя, и живот его в такт шагов вилял из стороны в сторону. Когда расстояние между ними сократилось шагов до пяти, Андреа спустила тетиву. Руки ее, ослабевшие от усталости, утратили былую точность, но стрела все же угодила в цель.

— У-у-у! — взревел толстый и закрутился на месте. Стрела почти по самое оперение ушла в его обширное брюхо. Тут же разом выстрелили три других монаха. Стреляли они наугад, и стрелы их вонзились в деревья далеко от той сосны, за которой укрывалась Андреа.

— У-у-уа-а-а! — визжал раненый, катаясь по траве и силясь выдернуть стрелу, запутавшуюся в кишках. Остальные бегом бросились прятаться за деревья. Андреа увидела, что один из монахов на бегу зацепился за толстый корень, упал, замешкался, пытаясь подняться… Это промедление стоило ему жизни — пронзенный насквозь, он ничком ткнулся в траву. Два других слуги Господних успели укрыться за деревьями.

«Плохо, — подумала Андреа. — Если они будут вести себя по-умному, мне крышка. А где-то еще ходят брат Феликс с братом Марсием…»

Стрела вонзилась в дерево над ее головой. Сердце ее екнуло: «Обошли!» Резко обернувшись, она увидела тощую фигуру монаха, перебегавшую от дерева к дереву. Стрелу она послала точно, и молния с синим оперением ударила монаха в раскрытый на бегу рот. Он замахал руками, завертелся волчком, хрипя, вцепился в стрелу и выдернул ее вместе с собственным дыхательным горлом… Но тут же стрела, пущенная из-за другого дерева, вонзилась в руку Андреа выше локтя. Лук выпал из ее левой руки… От боли потемнело в глазах — стрела ударила в кость. Тут бы завизжал и сам мессир Ульрих. Боль заставила ее забыть об осторожности, выскочить из-за укрытия и на пределе сил метнуться обратно в лог. Те двое, стоявшие с противоположной стороны, выстрелили в нее, но стрелы прошли верхом — Андреа успела упасть, прокатившись по склону мимо раненного в живот монаха, все еще корчившегося и блевавшего кровью на краю лога. Здесь ей удалось вновь нырнуть в спасительные кусты, и три стрелы, одна за другой просвистев над ней, заглохли в густом переплетении веток.

Но теперь монахи знали, что лука у нее больше нет, и стремглав пустились в погоню за ней по склону лога. Было уже совсем светло. Стрела вошла в руку неглубоко, Андреа даже сумела ее выдернуть, но рука наливалась тяжестью, немела, и поднять ее уже не было сил. Кровь струйкой текла в рукав фуфайки, стекала по ладони и капала на землю. Ноги уже почти не слушались ее. Монахи, сбежав в лог, послали ей вдогонку несколько стрел, одна из которых ударила ее по шлему, со звоном отскочила в куст и сломалась. Заросли кустов вновь укрыли ее от преследователей, и несколько шагов ей еще удалось пробежать, не подвергаясь обстрелу; потом стрелы запели снова. Монахи видели ее и стреляли вдоль тропы. Они тоже устали и хотели, не тратя сил, достать ее стрелой. Одна ударила в куст, другая, прошив листья, ткнулась в тропу, третья вновь звякнула о шлем.

Снова поворот, и снова несколько секунд она бежала, точнее, спотыкалась, хватаясь за кусты, не слыша угрожающего свиста оперенной смерти. Она вновь оказалась у места схватки с двумя монахами, трупы которых лежали поперек тропы со сложенными на груди руками. Сорвав с одного из монахов лук, она попробовала поднять его левой рукой, но рука онемела и не слушалась ее. Не бросая оружия, опираясь на него как на палку, она шагнула в прорубленный убитыми монахами проход в кустах и сделала несколько трудных шагов среди острых пеньков и нарубленных веток. И вдруг — внезапное, счастливое, почти божественное озарение: она увидела сначала одну, а потом другую ветку с рогульками на концах. Какие-то неясные мысли пронеслись в ее воспаленном мозгу. Ветки были прочны и упруги и росли от одного пенька почти параллельно друг другу. Еще не успев понять, что придумала, она положила лук между рогульками и оседлала сразу обе ветви, пропустив их между ногами. Вынув из колчана стрелу, она заметила, что стрела эта не ее, не синяя, а грубо оструганная березовая, из тех, что были на вооружении у убитого ею разбойника, подкарауливавшего Ульриха на переправе через речку… «Отравленная! — вспомнила она. — Ну и что?» Монахи подошли — бежать они уже не могли — через минуту. Они шли гуськом, держа луки наизготовку. Стрела, уже наложенная на тетиву лука, державшегося только на рогульках, выбирала жертву. Вз-з-зить!

— Ы! — коротко вдохнул воздух монах, а выдохнуть уже не мог… Стрела угодила ему в руку — умер он почти мгновенно.

— Брат Гервасий! — испуганно вскрикнул кто-то и бросился к мертвецу, полагая, что тот всего лишь ранен. Вз-з-зить! И вторая отравленная стрела поразила новую жертву.

— Проклятье! — раздался с тропы, как рев разъяренного быка, голос брата Феликса. — Эй ты, безбожный негодяй и трус! Выходи, если ты мужчина! Померяйся со мной силой в открытую… Да простит мне Бог, но только сын сатаны может так подло, из засады, убивать людей ядом. Я, постриженный брат Феликс, проклинаю тебя, и да быть тебе на вечных муках в аду, вовеки веков аминь! Эй, выходи!

— Святой отец! — воскликнула слабым, но твердым еще голосом Андреа. — Вы называете меня трусом и посылаете проклятия на мою голову, а разве достойно слуг Божьих, людей, ищущих познания Господа нашего, нападать большим число на одного ни в чем не повинного, доброго христианина? Неужто Господь надоумил ваших людей на это? Подтвердите это, брат Феликс, и я назову вас еретиком!

Брат Феликс выцелил-таки ее через листву. Вместо отповеди словами Божий воин пустил стрелу. Лишь по случайности она не попала Андреа в сердце. В момент выстрела ветви, на которых сидела Андреа, качнулись, ослабевшая, она потеряла равновесие и завалилась на бок, а стрела, направленная ей в грудь, вонзилась в ляжку.

— Услышал Господь молитвы мои! — радостно взвыл брат Феликс и, обнажив меч, пошел к упавшей навзничь девушке. Ноги ее, согнутые в коленях, перевешивались через ветви, на которых она сидела до этого, а торс оказался немного ниже. Вследствие этого монаху из-за куста казалось, что стрела попала не в мякоть ляжки, а в левый бок, между ребрами… Не видно ему было и того, как девушка вытащила из колчана еще одну отравленную стрелу… Лук ее лежал теперь у нее на животе. Она выжидала, накапливая последние капли сил… Монах подходил все ближе, ближе, вот он уже в пяти шагах. Идет с обнаженным мечом, торжествующий, идет, чтобы отрубить ей, семнадцатилетней девчонке, голову и привезти в подарок епископу в знак выполненного задания… Но рано, рано он радуется!