Город из воды и песка (ЛП) - Дивайн Мелина

— Если бы мне нравились женщины, — вдруг заговорил Саша, а Войнов по-прежнему лежал головой у него на плече, — может быть, мне бы как-то проще было. Потому что женщины — они другие. Более терпимые. Наверное, это в их природе. Жалеть, принимать. А с мужчинами? Кому нужен инвалид? Кому нужен такой инвалид?

— Не знаю, Сань, — отозвался Войнов. — Но я вроде не женщина. Видел женщин с такими бицухами? — Войнов всё же отлип от Саши и бицуху продемонстрировал — пусть и под рубашкой, но видно же всё равно было, что не бывает у женщин на руках таких красивых выпуклостей. — Я не знаю, как у других мужчин, Саш. Я не могу говорить за всех. За себя только. Я не знал, честно, что с тобой не так. Догадывался, конечно. Чего только не представлял себе — и что ты слепой, и что у тебя лицо обезображено, или, там, у тебя рук, ног нет, не знаю — это ещё до того, как мы увиделись. Потом — совсем уже не понимал, что думать. Болезнь кожи или что-то такое. Но, честно? Мне было всё равно. Мне с самого начала было не важно. Я полюбил человека. Влюбился в твой голос. Конечно, сначала я влюбился в него. В голос. Ведь у меня ничего другого и не было. Но даже если бы было — я бы всё равно запал на твой голос. Зря тебе, что ли, за озвучку книжек деньги отстёгивают? — усмехнулся Войнов. — А потом я влюбился в человека. В тебя, Сань. Конечно, я хотел быть с тобой. Физически. С ума по тебе сходил. Не хлебом единым, да, мой золотой? Но я уже полюбил тебя. К тому времени. Всего. Ни разу не увидев. Не представляя. Твой голос, улыбку твою, манеру общаться, как ты шутишь, подкалываешь меня. Душу твою полюбил, если хочешь. Я о тебе узнал больше, ни разу не встретившись, чем о любом другом парне, что у меня до тебя был. И думаешь, после этого меня бы что-то смутило? Мешок твой? Стома эта? Самое, Саш, страшное и стыдное знаешь что? Когда в голове дерьмо. Вот иной раз с этим сталкиваешься — и обдаёт тебя от макушки до пяток. Обтекаешь стоишь. А просто дерьмо — ну это просто дерьмо. Не смертельно. Душ примешь, мешок поменяешь — и как новенький. Прости, что я вот так… Но говорю как есть. Зачем сейчас эвфемизмы? Самое главное, родной мой, у тебя в наличии. Голова, Сань. Светлая, замечательная голова. Чуткое сердце. Знаешь же поговорку: ума нет — считай, калека? Так вот, ты тут самый что ни на есть полноценный.

— А если, Никит, мне хуже станет? Я… не знаю, как тогда. Я не хочу больше. Я устал так… Хочу быть с тобой, и чтобы у нас всё… по-человечески. Но мне страшно очень…

— Сашенька, милый, — зашептал Никита. — Мы что-нибудь придумаем. Как бы я хотел быть рядом раньше. Знать тебя раньше. Чтоб поддерживать тебя. Ты такой смелый мальчик. Ты умеешь бороться. Мы справимся. Обязательно. Ты больше не один, мой хороший. У тебя есть я. У нас всё получится.

— А если не получится, Никит… Что тогда? Если у нас с тобой… даже без Крона этого — хрен с ним… а просто, вместе — ничего не получится?

— Мы будем очень стараться, чтоб получилось, Саш. И ты, и я. Просто вот очень постараемся…

— Думаешь, этого будет достаточно?

— Блин, да что в голове у тебя, Санечка?! Прекрати себя накручивать! — Войнов повысил голос, не выдержал. И Саша сник сразу.

— Не ругайся на меня, пожалуйста…

— Да я разве ругаюсь? Я же любя только, маленький. Знаешь, я сейчас счастливый какой? Как мне жить хочется, Санечка! — Войнов притянул его к себе и в макушку чмокнул.

— А если ты не сможешь… Не захочешь со мной…

— Саша, господи! — Войнов только мог руками всплеснуть. Был завод — да и вышел весь разом, кончился. Он закрыл лицо руками, отстранился.

— Никит, Никитушка, — позвал Саша испуганно, сам оторопел, растерялся весь, не сразу решился, но через какое-то время осторожно до войновского плеча дотронулся. — Я совсем дурной, да? Наверное, это не лечится?

Войнов головой помотал, ничего не сказал, выдохнул отчаянно, быстро отёр лицо ладонями.

— Никит? Не надо, Никита. Я так люблю тебя.

— Правда, Сань? — повернулся к Саше Войнов.

— Угу… Совсем-совсем правда. Непреложная, считай, истина.

— Какой же баклан ты, Сань, а? Мучил меня столько времени! Я же думал, что не нужен тебе совсем. Так только — трахаться, научиться всякому…

— Нет, Никита! Нет, нет! Вообще не так! То есть и за этим тоже… Только же это совсем вот не главное…

— Глупый. Дурачок мой маленький.

Войнов опять распахнул объятия, и Сашка, Саня, Санечка приник к нему, как родной, без зазора, без щелочки — будто для него одного только и созданный.

— Любимый мой, — зашептал Войнов ему в волосы. — Желанный мальчик мой. Самый чудесный. Самый красивый мой. Единственный… Ты только не отталкивай меня больше. Не прячь ничего. Говори со мной. Что бы ни было, как бы ни вышло — всегда говори со мной, ладно, Санечка?

Они вот только теперь губами встретились. Как будто вспомнили, что ещё и целоваться можно, оказывается.

Сашины губы, Сашка весь сам — как хорошо-то, Господи!

— Подожди, — сказал Саша вдруг. — Я, наверное, куртку сниму…

Он потянул вниз молнию, вылез из рукавов… Святые ж помидорки! Да он же в футболке с авокадами! Войнов и сам умилился по самые помидоры, а скорее и до пяток до самых.

— Я даже сплю в ней, прикинь? — пожал Саша плечами, улыбнувшись застенчиво. — Но мне знаешь какая бы подошла на сто сорок шесть прям?

— М-м-м?

— А помнишь, там есть с авокадо, у которого из пуза косточка в виде Чужого вылезает?

— Ну и такую купим. Делов-то, — кивнул Войнов.

— Щас, подожди!

Саша к своему рюкзаку бросился. Стал там как-то копаться яростно.

— Эй, что там у тебя? Динамит? — улыбнулся Войнов, наблюдая за ним.

— Вот! — наконец просиял Саша, отыскав то, что ему нужно было. У него в руке поблёскивала связка ключей с брелоком… с авокадами — с чем же ещё?

Потом он вытащил из рюкзака авоську с авокадами и тоже её продемонстрировал.

— Таскаю с собой на случай, если продукты сложить или ещё чего.

— Сашенька… — растянулся в очередной улыбке Войнов.

— Магнит, как ты понимаешь, дома, на холодильнике. А, вот ещё! Смотри что! — Саша опять полез в рюкзак, достал оттуда открытку — странно, что в этот раз не с авокадами. — Это положили в качестве бонуса.

На открытке рис от суши обхватил сзади лосось, закрыл ему глаза ладошками: «Guess who? ³» Оу-у, это было так ми-ми-мишечно! И Саня весь сам ми-ми-мишечный с этими сушами и авокадами. Войнову захотелось затискать его всего.

— Сейчас… Подожди, — сказал Саша. — Я… я покажу тебе.

И Войнов даже понять не успел, на что Саша решился… Он поднял футболку — и открылся ему.

Да, Войнов смотрел на Сашины грудь и живот, мешок, розоватые шрамы, но видел только своего любимого мальчика — смелого и бесконечно прекрасного. Войнов протянул руку и прижался ладонью Саше под грудью. В ладони билось Сашино сердце.

— Ты такой красивый, — прошептал Войнов завороженно.

— Тебя не пугает… всё это? — Голос у Саши взволнованно подскакивал.

— А должно? Конечно нет, Сашенька… Поедем домой? Или надо сначала к тебе заехать?

— Домой? — переспросил Саша — видно было, что удивился. — К тебе?

— Ко мне, — подтвердил Войнов. — К нам, если ты согласен, чтобы мой дом стал нашим домом. Будем к тебе заезжать?

— Да, — кивнул Саша. — Взять надо кое-что.

— И я бы хотел с отцом твоим познакомиться, — добавил Войнов. — Позвони ему, пожалуйста.

— Сейчас?

— А чего ждать, Сань? Хватит ему уже волноваться. Ему и так непросто. Если бы я был на его месте, я бы хотел знать, кто с моим сыном, где он и что с ним.

— А если он не примет? Если он скажет что-нибудь. Ты не боишься?

— Нет, Саш. Когда ты со мной — ничего не боюсь. Честное пионерское.

Лучше на потом не откладывать и решить всё сейчас.

* * *

Пока ехали до Сашиного дома, Войнов и правда не боялся. Или ему просто казалось так? Сашка был рядом, и это придавало сил и мужества, да и вообще — подзарядило, вот как аккумулятор, наполнило энергией. Всё же Саша был волшебный, совсем-совсем чудодейственный. А ещё Войнову нравилось, как Саша смотрится в его машине, на соседнем пассажирском. Он от этого ловил какой-то кайф неописуемый — потому что можно было смотреть на Сашу, на Санечку. Достаточно голову было повернуть или глаза скосить — а вот он, рядом, родненький. А если совсем невмоготу, то и дотронуться можно: до руки или колена. Саша ведь больше ни капельки Войнова не боялся, не убегал и не дёргался. Спокойный, уверенный — как будто и не было всех тех дней и недель неизвестности, страхов и недосказанностей, как будто они просто встретились и всё понеслось, закружилось, завертелось как надо, как оно и должно было быть, как у влюблённых и полагается — без тайн и секретов, без условий, без отчаяния, без смущения.