На своей земле - Сергей Воронин

— А Елизавета? — спросил Кузьма, радуясь, что у Щекотова по-настоящему налаживается жизнь.

— И про нее ничего плохого не могу сказать.

— Все же, видно, подействовал на него твой разговор, — сказал Емельянов Кузьме. — Когда я его направлял к Чистякову, он и мне сказал, что будет хорошо работать. Как ни говори, а свою вину он чувствует. Я ему показал протокол твоих комсомольцев, так он только вздыхал.

— Но почему же он все-таки уехал? — спросил Кузьма.

— Характер не позволил остаться, — ответил Емельянов.

Зал наполнялся шумом. Вожаки колхозов возвращались на места.

— Переделка характера — одна из самых труднейших задач воспитания, — продолжал секретарь райкома.

«Неужели пережидают дождь?» — в который раз подумал Кузьма.

— Товарищ Емельянов, отпустите, — перебивая на полуслове секретаря райкома, взволнованно сказал Петров.

Но тут зазвенел колокольчик, и пришлось идти к столу президиума.

Кузьма слушал выступления председателей колхозов, говорил сам, но все его мысли были там, на колхозных полях. Как только кончилось совещание, он быстро сбежал с лестницы, вывел из конюшни каурого жеребца и помчался домой под проливным дождем.

Вот и колхозные поля. Чуть заметно светало. Порывистый ветер с силой скашивал на сторону хлесткие струи дождя, и тогда было слышно, как дробно перебегают по каменистой дороге тяжелые капли.

— Эге-ге-ей! — закричал Кузьма, вглядываясь в предрассветный сумрак.

Только шум дождя услышал он в ответ.

— Эге-ге-ей! — еще отчаяннее крикнул он. Опять молчание. Ну, конечно, люди пережидают ливень. Кузьма решил проверить участки. Сидоровский клин находился неподалеку, между двух каменистых холмов, скудно поросших редким кустарником и мхами. В низине, похожей на блюдце, земля была плодородная, с богатым слоем чернозема. Когда-то здесь были канавы и вся излишняя вода уходила по ним в маленькое заполненное утками озеро. На от времени канавы затянуло. В дни весеннего сева их восстановить не удалось, и теперь, наверное, низинка под водой, и двенадцать гектаров земли, засеянной семенной рожью, полетят к чорту.

Кузьма въехал по наводненной, слабо наезженной дороге в лес. Дождь зашумел глуше, плотней. «Неужели не работали?» — думал Кузьма, и на сердце у него стало тяжело и неуютно.

Лес расступился. Двумя горбами обрисовались черные холмы. Конь остановился у края воды. Но это еще не был участок. Это была заболоченная низинка. Жеребец, туго задирая голову вверх, пошел по фашиннику. А вот теперь начинается сидоровский клин. Кузьма взял левее, поехал по подножию холма, всматриваясь в середину участка.

Так и есть! Участок был под водой. Слышно, как журча сюда стекают со склонов ручьи. Кузьма круто повернул жеребца, ударил его под брюхо жестким, с железной подковкой каблуком. Усталый конь обиженно рванулся и, прижав уши, как разозленная собака, полетел навстречу дождю.

Через несколько минут Кузьма стучал в окно дома Хромовых.

Тук-тук-тук-тук-тук! Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь! — задребезжали стекла.

К чорту деликатности! Ему нет никакого дела ни до себя, ни до Марии. Есть член правления колхоза, которому поручено замещать его на время отсутствия!

Почему у него должна болеть душа? Почему другие спокойны?

— Кто такой? — закричал в стекло взъерошенный Поликарп Евстигнеевич.

— Позовите Марию! — бледнея от ярости, громко сказал Кузьма.

Распахнулись рамы.

— Что вам, Кузьма Иваныч?

Отстраняя отца, в окне показалась Мария. На ее плечах стянутое концами на груди одеяло, волосы рассыпались, глаза большие, встревоженные.

— Почему не работают люди? Сидоровский клин под водой! Сейчас же вставайте, поднимайте всех своих!

— Люди только что пришли с работы, — сдержанно ответила Мария. — Проводили на участке белокочанной канаву. — И тихо, словно самой себе, с горечью оказала: — Зачем вы так кричите на меня?

Корреспонденту Ветлугину повезло. Он сидел в привокзальном буфете и пил чай «с парами». На столе, покрытом бумажной скатертью с фестончиками по краям, стояли два расписных чайника — большой и маленький. В маленьком заварной чай, в большом кипяток. Это и называлось чай «с парами». Ветлугин изъездил все районы Ленинградской области и только на Карельском перешейке узнал такой чай. «Ярославцы», — усмехался корреспондент, наливая сразу из обоих чайников в стакан. Но вообще-то он был в мрачном настроении. Маленькое удовольствие пережидать дождь, когда срок командировки ограничен, когда редактор ждет от него новый очерк о работе звена Анастасии Хромовой. Но еще меньше удовольствия добираться под дождем в этот далекий колхоз, тем более, если, кроме ног, ничем больше не располагаешь.

Вошли двое. Они сели неподалеку от Ветлугина. Один — сразу видно — шофер, другой — то ли агент, то ли начальник.

— Ничего, Вася, дорога хорошая. Доедем, — сказал то ли агент, то ли начальник.

— Вам легко говорить, Павел Петрович, — ответил Вася, — да ведь какая еще дорога. Когда дожди идут двое суток подряд, с дорогой все может случиться. Тем более ночь… Здравствуйте, Леночка, — приподнял он кепку с пуговкой и блеснул золотым зубом, улыбаясь проходившей мимо молодой смешливой официантке.

— Меня зовут Катя, — сказала официантка, останавливаясь у столика.

— Дайте-ка нам. Катя, «с парами», — сказал Павел Петрович и повернулся к Васе. — Дорога хорошая. Ты ее знаешь.

— Хорошая, да не близкая, — провожая взглядом официантку, упорствовал шофер. — Тридцать километров.

— Ну, что ж? Самое большее — полтора часа, и в «Новой жизни».

Ветлугин просветлел. Большей удачи трудно было ожидать. Он откашлялся и, стукнув папиросой о серебряный портсигар с богатырем на крышке, спросил:

— Насколько я вас понял, вы едете в колхоз «Новая жизнь»?

— Да.

— Я корреспондент из Ленинграда. У вас машина?

Павел Петрович кивнул головой. Вася безразлично скользнул взглядом.

Официантка принесла чай.

— Очень благодарны, — заглянув ей в глаза, сказал Вася. — И откуда такие красивые сюда попадают? Вам бы в Ленинграде работать, в лучшем ресторане.

— Ну уж, тоже скажете, — улыбнулась девушка.

— Конечно, скажу, и прежде всего: вам к лицу этот чепчик.

— Это наколка…

— Безразлично. Вы в ней прямо боярышня с картинки…

— Василий, перестань! — покосившись на Ветлугина, строго сказал Павел Петрович и провел по лысой голове ладонью. — Пей чай и… иди сменять Григория Сергеевича.

— И что это вы какой, — недовольно протянул шофер, когда официантка ушла, — не дадите словом переброситься с девушкой. Что вы думаете, я ради себя это делаю? Толь ко ради нее, чтоб ей веселей было работать.

— У нас груз, — поворачиваясь к Ветлугину, сказал Павел Петрович.

— Ну, я думаю, для меня место найдется среди груза, — произнес Ветлугин.

— У нас машина перегружена, — хмуро сказал шофер.

— Ну, что ты дурака валяешь, — вполголоса одернул его Павел Петрович, — товарищ из газеты. — И, обращаясь к Ветлугину, сказал: — Я к тому говорю, что вам неудобно будет ехать. Да и грязновато. Десять мешков с удобрениями, а остальной груз очень ответственный. На нем сидеть нельзя.

— Я постою…

И вот Ветлугин стоит. Дождь шпарит как из ведра. Два светлых столба, пробивая тьму, освещают дорогу. Видно, как в колеях бурлят ручьи. Слышно, как по спине бежит вода. И, как назло, дорога виляет, и дождь хлещет то сбоку, то в лицо, то норовит в затылок. «Непременно грипп схвачу», — подумал Ветлугин и позавидовал журналистам отделов пропаганды и агитации, физкультуры и спорта, литературы и искусства — всем тем, кому не надо выезжать из города, кто не мокнет под дождем, пробираясь в дальние колхозы, кто спит сейчас уютным сном в сухой постели. В кузове только один Ветлугин. Шефы — Павел Петрович и радиотехник Григорий Сергеевич — в кабинке шофера. Им, наверное, тесно. Но зато их не мочит дождь. А вот он весь мокрый, как вода. Ему холодно, хотя на дворе уже конец июня.

Третьи сутки льет дождь. Третьи сутки, не жалея себя, работают люди. Брезентовые куртки от воды стали твердыми, как железо. И все равно до тела проникает липкий холод. Стоит только на несколько минут остановиться, передохнуть, как начинается озноб. Но останавливаться нельзя.

Весь сидоровский клин под водой. Чтобы его спасти, надо вырыть канаву протяжением в четыреста метров. Для этого нужно выбросить триста кубометров земли. Это выходит в среднем по шесть кубометров на человека. А если бы не помог колхоз Помозовой, было бы по десять. Из ее колхоза пришли две бригады: комсомольско-молодежная, во главе с Николаем Астаховым, и вторая, под руководством самой Помозовой, пожилой крупной женщины с низким голосом. Почти все поля в ее колхозе расположены на склонах, они не нуждаются в водоотводных канавах. Это Кузьма знал, поэтому и помчался в ее колхоз, в ту ночь, когда вернулся из райцентра. Через час две бригады вышли к нему на помощь.