На своей земле - Сергей Воронин

— Обождь минутку, товарищ Хромов, — остановил его Сидоров и поднял ключ. — Я упущение произвел. Товарищи, какие предложения будут насчет регламента?

— Десять минут!

Пятнадцать!

— Трех хватит!

— Тише! Ставлю на голосование. — Иван Сидоров поправил галстук.

— Товарищи! — поднялся Кузьма. — Мне кажется, регламент устанавливать не надо. Вопрос серьезный, и обсудить его надо подробно и обстоятельно.

— Правильно, — крикнул Никандр.

— Тише! Ставлю на голосование четыре предложения. Кто за то, чтобы регламенту дать десять минут, поднимайте руки. Так, три голоса. Кто за то, чтоб пятнадцать минут? Поднимайте руки. Один голос. Кто за три минуты? Поднимайте руки. Нет голосов. Минутку, кто выдвигал такое предложенье?

— Витька Лапушкин! — донеслось из зала.

— Тише! Кто такой Витька Лапушкин? Почему он вводит в заблуждение, не являясь членом колхоза?

— Ну что за председатель! — в сердцах выкрикнула Василиса Петровна. — Дайте же говорить Поликарпу Евстигнеевичу.

— Правильно, не мешай Хромову выступать. Говори, Поликарп Евстигнеевич! — зашумели в зале.

— Ставлю четвертое предложенье на голосование, — перекрикивая всех, заявил Сидоров и ударил ключом так, что стакан подскочил на столе. — Кто за то, чтобы регламенту не было? Поднимайте руки. Так, единогласно… Продолжай, товарищ Хромов. Можешь все досконально высказывать, без регламенту.

Поликарп Евстигнеевич взял с ходу:

— А к тому, что, может, не один такой Щекотов в нашем колхозе! Все мы собрались с разных мест, друг дружку не знаем. А вот теперь и проявляется. Может, и еще есть, которые ходят в рубашке Щекотова? Так тут надо прямо сказать: если таковые имеются, то нам нужно след их знать. Они в любую минуту могут нас подвести, нанесть ущерб нашему общему делу. Я, дорогие товарищи, могу на один пример указать, на Павла Клинова. Мне даже невдомек, почему, скажем, председатель колхоза величает его по имени-отчеству, как какого-нибудь уважаемого человека? — Поликарп Евстигнеевич выставил вперед бородку.

Все засмеялись. Павел Клинов, оттопырив, нижнюю губу, побагровел, но ничего не сказал.

— Я не вижу особой разницы промеж Клиновым и Щекотовым. Почему не вижу? А потому, что ему до колхоза дело десятое. Поэтому я, дорогие товарищи, скажу такое предложенье: коли Клинов не изменит свое отношение к колхозу, — гнать его надо!

— Эва, как тебя мой огород-то донял! — крикнул Клинов.

— Не огород донял, а ты донял!

— Тише!

— Дале… Заканчиваю речь. Что хочу сказать? На весеннем севе мы показали себя, теперь надо все силы приложить, чтоб выходить высокий урожай. Как инспектор по качеству, буду наблюдать поля. Особое внимание обращаю на работу следующих лиц: Егоровой, Сидоровой жены, Василисы Петровны, и, хотя нескладно говорить про своих домашних, но также обращаю внимание на мою жену, Пелагею Семеновну. Предупреждаю: поблажек никаких не будет… Кончил я!

За окном послышался сухой шорох. Над крышей глухо прокатился гром. Хлопнула рама.

— Прошу закрыть окна! — попросил Сидоров. — Кто следующий выступать будет?

Собрание продолжалось еще долго. Павел Клинов беспокойно ерзал на месте. Он боялся, как бы и в самом деле не исключили его из колхоза. Но никто больше не вспоминал про него, и Павел успокоился. В заключение выступил Иван Сидоров.

— У меня к вам обращенье, товарищ секретарь райкома партии, товарищ Емельянов. У нас хоть избы-читальни нет, но это не причина, чтоб к нам редко наезжали докладчики. Смех сказать, за все время были двое, да и те, ровно наскипидаренные, побыли по часу и были таковы. А это, если вдуматься, тоже имеет прямое отношение к Щекотову. Прошу учесть! — и, нагнувшись к Насте, проверил, записала ли она в протокол его выступление.

— Разрешите, товарищи, несколько слов сказать мне, — выходя из-за стола, попросил Емельянов и взглянул на Кузьму. — Очень правильную мысль ты высказал, Кузьма Иваныч. Ведь на самом деле, допустим, что в районе есть ряд передовых колхозов. Но вот прошел год, и один из них оказался позади, в отстающих. В чем же дело? — Емельянов подошел вплотную к первому ряду. — Поинтересуемся, почему он до этого был передовым? После войны каждому из нас хочется поскорее наладить жизнь. И вот люди стараются, зарабатывают в год по пятьсот трудодней, и колхоз выходит в передовые…

За окном на мгновение все осветилось, и стали видны далекие белые поля, белый лес и черное небо. Емельянов переждал, пока люди успокоятся, и продолжал дальше:

— Прошел год. Люди поправили свои дела, и вот уже им кажется, что незачем так упорно работать, как до этого. И так, дескать, хватает на жизнь. И они вырабатывают на круг по четыреста трудодней. Это не плохо, но по способностям людей этого мало. И колхоз начинает отставать. Ни для кого не секрет, товарищи, что такой колхоз нам не нужен, он похож на вашего Клинова!

Раздался хохот. Все повернули головы назад, отыскивая глазами Павла Клинова. Он сидел в самом последнем ряду, красный, напыжившийся. Наконец все стихли, только слышался еще тонкий смех Поликарпа Евстигнеевича.

— Но этого с колхозом не случится, если все будут работать в полную силу, короче говоря, если каждый глубоко поймет государственное значение своего труда. И правильно, когда говорили здесь, что в передовом колхозе все работники должны быть передовыми по своим идейным взглядам.

Все собрание Марфа Клинова просидела в углу, словно ушибленная. И как только Иван Сидоров объявил, что собрание кончено, сразу же ушла домой. Немного позднее пришел Павел. Стряхивая с шапки воду, глухо пробубнил что-то насчет Хромова и покосился на жену.

— Видала, прыщ какой! На что зарится… — И, не дождавшись ответа, недовольным тоном сказал: — Поужинать бы надо…

Марфа молча налила ему миску щей, поставила тарелку с хлебом, вытерла ложку и отошла к печке.

— А ты чего ж? — расставляя на столе локти, спросил Павел. — Чего насупилась-то?

— Не хочу…

— Не хо-чу… — передразнил он Марфу. — Подожди осени. Огород свое покажет.

В избу вошел Костя. Снял намокший пиджак и как-то особенно задорно спросил Марфу:

— Читала?

— Читала, — вздохнув, ответила мать.

— Здорово он расписал!

Павел Клинов поднял от тарелки голову.

— Ты, Константин, не зловредничай. Еще не знамо можно аль нет смеяться надо мной.

— А я про тебя и не говорю, — поворачиваясь к отцу, отрывисто сказал Костя. — Хватит того, что люди весь вечер над тобою смеялись. — И, повернувшись к матери, снова спросил: — Чего ж такая нерадостная?

Марфа непонимающе уставилась на сына:

— Ты про что говоришь-то?

— Про заметку. Ты что, не читала, что ли? На третьей колонке?

Марфа медленно повела головой.

— Ну вот, а еще стояла у газеты. Прочитай, хорошо Кузьма Иваныч пишет.

— Да про кого?

— Про тебя!

Гроза прошла. Слышно было, как по жёлобу беззлобно, иссякая бежит вода.

— А еще стояла, смотрела, — как бы обижаясь, говорил Костя. — Не будь этой заметки, так хоть беги без оглядки от стыда. Правильно сказал Хромов: дождешься, что выгонят тебя из колхоза.

— Но-но!.. Я тебе выгоню, дурней себя ищешь? — Павел бросил ложку и, грузно шагая, прошел в горницу.

Марфа немного подождала и потом тихо поманила к себе сына.

— Что он пишет-то? — шопотом спросила она.

— Хвалит.

Но ей было мало этого. Она хотела знать все подробно.

— Ну, пишет, что ты пахала хорошо, потом на прополке…

— И все?

— Да нет, там много.

— Ну так расскажи.

— Да я так-то не запомнил. А ты прочитай завтра…

Лежа в постели, Марфа долго не могла уснуть. В голову лезли разные мысли. Сначала она думала о заметке, испытывая радостно-тревожное чувство. Интересно, что же такое там пишут? А она стояла и не заметила. Все смотрела на рисунок. Стыд-то какой! Стоят люди и смеются. И ведь ни одного-то дня не было, чтобы народ похвалил Павла. А удобренья? Господи, сколько стыда натерпелись! Как Хромов-то кричал, чтоб выгнать мужа из колхоза. Вот хоть и сегодня. Стыд-то какой! Ни над кем не смеялись, только над Павлом. Значит, не зря смеются… Нет, видно, плохая на него надежа. И впервые ей показался Павел не таким уж хитрым и умным, а скорее несчастливым и неустроенным в жизни.

Все реже ударяли капли в стекло. В избе стало светлее, и видно было, как в синеющем воздухе качается перед окном тоненькая сосенка.

«Да что это я раздумалась-то? — спохватилась Марфа. — Скоро уж и вставать надо. Интересно, что там в газете написано? Завтра почитаю». Но только она так подумала, как ей нестерпимо захотелось прочесть сейчас же. Она прислушалась к сонному дыханию мужа, торопливо оделась, зажгла фонарь и, накинув на голову платок, вышла.