Странник и Шалопай - Сергей Минутин

Опыт Надеждина по части женщин, которые были с ним в разное время его жизни, постоянно приводил его к мысли о возвращении крепостного права. И правительство страны было с ним солидарно. Оно уже подумывало, как перейти от приватизированного вместе с рабочими и крестьянами народного хозяйства к новым, крепостным, хозяйственным отношениям. Ведь как было хорошо в старые времена. Вся деревня знала отца своих детей — местного барина. А если барин был стар, то точно был известен и дедушка внуков. Конечно, барин мог расстараться и вместо внука родить сына или дочь. Но, по крайней мере, все крепостные семьи знали, кому обязаны. Потомки бывших дворян начали посматривать в сторону России. Конечно, они «очеловечелись» за бугром, на них уже лежал налёт цивилизации, но в России девки были лучше, и почему бы за заслуги перед Отечеством их предков снова их «души» не приписать к потомкам. Сласть–то какая, опять же земли немерено. Но, с другой стороны, опять царь, опять декабристы, опять Пугачёв, опять те, которых больше… Только это их и удерживало на куцых французских виноградниках, да на австралийских кенгуриновых фермах.

А в России был хаос. Мать дитя кое–как опознать и установить по отпечаткам пальцев на мусорном баке ещё было можно, но вот отца. Кто? Когда? По какому праву? А главное зачем? Местная власть нашла выход, она отвлекала народ проклятыми западными усыновителями.

Поэтому Надеждин, если и вздохнул по Аннушке, то очень слабо, как вздыхают родители по своим детям, вдруг увидев у них по кольцу в носу, в языке, в ушах и пупке одновременно. Раньше надо было думать, когда и по какому поводу шкурку сжигать.

Надеждин, хоть и не был причастен ко всем мировым грехам, но было время, когда и он принимал активное участие в их размножении. Возможно, что он так и продолжал бы жить в своём греховном неведении, но в нём текла капля английской крови, которая позволяла в потоке крови русской чувствовать скрытые смыслы английских анекдотов о жизни, а не искать в жизни правду, бездумно следуя утверждениям, что именно в ней Бог. Надеждин знал, что Бог везде и во всём.

Жизнь Надеждина перевернул анекдот об английских проститутках. В России шли очередные перестроечные процессы. Власть грабила, народ пытался бастовать, а Надеждин пытался поменять мировоззрение. Шахтёры жили в палатках, прямо на Красной площади и стучали касками о лобное место. Жизнь била ключом. Надеждин чувствовал себя как рыба в воде в этом всеобщем борделе. Он не мог обманывать невиноватых, а виноватых мог. Он богател на людских страстях и пороках.

Но тут, как говорят, вдруг откуда ни возьмись, появился бывший российский разведчик, долго сидевший в английской тюрьме как советский шпион. За годы отсидки он привык к покою, тишине, английскому чаю и чопорности английских охранников. СССР рухнул, разведчика отпустили домой. Сначала он обрадовался, а потом стал писать письма английской королеве и проситься обратно в Англию. Он так и писал, что та страна, в которую он попал — уже не есть его Родина, и в ней он, весь пропитанный английскими принципами, жить больше не может.

Королева была не против его приезда. Просьба бывшего разведчика соответствовала её представлению о мире и об английских принципах.

Так вот, у этого нашего разведчика на всякое событие, происходившее в России, всегда был готов анекдот, и не просто анекдот, а и его полная расшифровка.

Выйдут, например, русские женщины на транссибирскую магистраль с тем, чтобы поезда останавливать и мужей поддержать, которые касками по Красной площади стучат или перегородят грудью федеральную автотрассу в тех же целях, и тут же наш разведчик даёт полную раскладку событий.

Он смотрит на этих несчастных женщин и со всей английской холодностью и чопорностью, вперемежку с русским куражом и цинизмом, но не переходящим в хамство, он ведь разведчик, а не министр, начинает: «Помню, делал я доклад английскому премьер — министру. Помню, окно в кабинете было открыто, и в него доносился шум женских голосов. Премьер меня спрашивает: «Что там?». Я отвечаю: «Лондонские проститутки, сэр».

Тогда он со всем английским консерватизмом, непогрешимостью английских принципов и большой любовью ко всему человечеству и, конечно, к проституткам спрашивает: «Мы ущемляем их права?». — Нет, сэр, — отвечаю я, они занимаются любимым делом. — Может быть, они мало зарабатывают, — продолжает он свои расспросы. — Нет, сэр, они довольны своими доходами. — Тогда почему они кричат? — уже надменно, так как мораль соблюдена, спрашивает премьер.

— Бляди, сэр, — завершаю я эту викторину».

Потом наш разведчик, немного подумав, сказал: «Для них это анекдот, а для нас жизнь. Мы все тут бляди, сэр».

Уместно заметить, что в те недалёкие времена Надеждин со всей страной вдыхал мало, а выдыхал много. На выдохе у него появлялись автомобили, квартиры, роскошные женщины, но вся его жизнь была напрочь лишена всяких принципов. Поэтому короткое «Мы все тут бляди, сэр» Надеждин понял правильно, дословно и буквально. Надеждин не был дураком, чтобы не видеть, как в его стране размножается новая волна холуёв, которой уготовлена участь нового «топлива» в её огромном паровом котле.

От общения с разведчиком Надеждин заскучал. Конечно, всегда полезно общаться с мудрым человеком, знающим на все вопросы правильные ответы, но тогда жизнь приобретает смысл, а вместе со смыслом из неё уходят все страсти, массовые увлечения и тому подобные вещи. Надеждин затосковал до такой степени, что перестал участвовать в размножении людских пороков. Он бросил всё. Он скатился в самый низ жизни и сравнялся с бодрыми массами трудящихся. Но массы оказались ещё хуже тех, кто их вёл. Вожди хоть эти массы стригли и жили в своё удовольствие, а подстриженные массы бегали по территории России голыми и ужасно свинячили. Массы Надеждина не вдохновили.

Тогда Надеждин бросил всех: и вождей, и массы, и остался совсем один, если не считать математику и литературу. Он начал в цифрах искать буквы, а в буквах — цифры. Это был его первый, настоящий, долгий вдох, приведший его к схемам и графикам, к оси координат и нахождения своего места в ней.

Но Надеждин, отвыкший вместе со всей страной от правильного дыхания, постоянно сбивался с ритма. Он вдыхал и возносился над Землёй к Богу, но как правильно выдыхать, абсолютно не понимал, поэтому задерживал дыхание. Но это было в прошлом. Это было тем, что отразилось на лице Надеждина в виде морщин и усталости. Постепенно он начал кое–что понимать и о выдохе, но стоило ему глотнуть алкоголя, как он напрочь забывал о вдохе.

Вот и сейчас он сидел у костра и не дышал. Аннушки не было, как собственно не было и её чумазого, юного друга. Друзья его были пьяны от песен, свежего воздуха и деревенских частушек. И тут, к счастью для Надеждина, ибо задержка дыхания уже грозила ему печальным концом, к нему подсела одна из барышень, которую Надеждин заприметил ещё тогда, когда вдыхал. Заприметил он её по тонким пальцам с красивыми ногтями и по обручальным колечкам, которыми они были унизаны.

Надеждин тогда в своих думах парил высоко над Землёй, как настоящий ас. И как асу самого высокого полёта ему пришло видение при виде этих пальчиков и этих колечек. Видение было простым. Какие могут быть сложности в бескрайней Вселенной. Надеждин отчётливо увидел, как он в дружном боевом строю других асов несётся на огромной скорости в бескрайней Вселенной, и вдруг ярко загорается свет безымянной звезды. Дружный строй рассыпается, все устремляются к звезде. И только вспышки пламени ударов о звезду освещают глубины Космоса. А на «борту» звезды появляются кольца сбитых асов. Это было в видениях, но теперь Надеждин готов был быть сбитым наяву. Не дышать он больше не мог.

Барышня начала просто: «Вам было тепло в моей кофточке?».

Надеждин стал припоминать, кому обязан и кофточкой, и кружкой горячего сладкого чая, а припомнив, понял, что сети на него уже накинуты. Сладкие и ласковые сети.

Но предыдущие видения мешали Надеждину сделать полный выдох. Он ведь был асом, случайно уцелевшим в обломках мирской суеты. Кроме того, жизненный опыт и большие человеческие традиции подсказывали ему, что сначала мужчина унизывает женские пальчики правой руки кольцами: помолвка, брак, а потом эти колечки уже сама женщина перемещает на левую руку: развод, отступные.

Надеждин был не против опыта и традиций. Он только никак не мог понять главного. В стародавние времена к невинной красавице, отдаваемой замуж, прилагали ещё и приданное. Честному человеку было что проматывать. А по нынешним временам ни приданного, ни тем более невинности, и как следствие череда длительных и бесконечных претензий на тему погубленной юности, молодости, зрелости и старости. Этот аспект жизни Надеждин познал на собственном опыте и думал, что он первый, но оказалось всё значительно прозаичней, надо было сказки Пушкина внимательней читать. В мозгах со всех сторон виноватой старухи обратный отсчёт времени не наступает, что на неё ни надень.