Странник и Шалопай - Сергей Минутин

Только самые чистые людские души по–прежнему почитали всю историю Богов и всех Богов в истории, у которой не было ни начала, ни конца. Они чтили всех Богов, а значит и себя в них.

Так выходило, что Надеждин был из этих людей. Он хоть и мало молился, но всегда вслушивался не только в новостийные программы, но и в космические шумы, и вглядывался не только в женские ноги, но и смотрел на Небо.

Сёстры завидовали Каллиопе.

Сестра Эрато совершенно бессовестно использовала свою лиру вместо лука и запускала в свою сестру то карандаши, то кисти, то музыкальные смычки, отвлекая её от многотрудных занятий.

Сестра Эвтерпа извлекала из своей флейты такие звуки, что остальные сёстры готовы были оттаскать её за волосы, но из вредности к Каллиопе терпели.

Сестра Клио показывала всем, что и у неё есть вечный свиток и палочка для письма, а значит, и прав на Надеждина у неё не меньше, чем у Каллиопы.

Сестра Мельпомена даже сняла маску и скорчила такую скорбную «рожицу», увенчав её венком из плюша, что на Земле «запахло» серьёзной трагедией. Мельпомене на Земле хватало всего и без Надеждина. Катастрофы, катаклизмы, мелкие аварии, ведущие к большим трагедиям, следовали бесконечно. Но она не была бы Мельпоменой, если бы просто так, по родственному и за кампанию, не принялась «бузить» вместе с остальными сёстрами.

Сестра Полигимния хоть и была тиха, но явно готовила какую–то большую пакость для Каллиопы.

Сестра Терпсихора выделывала танцевальные «па» прямо перед носом Каллиопы, откровенно намекая ей на то, что всё равно уведёт у неё Надеждина.

Сестра Урания пыталась уколоть своим циркулем нежную попку Каллиопы.

Только сестра Талия улыбалась и призывала всех сестёр к юмору и веселью.

Обстановка была накалена. Надеждину на Земле было не по–человечески «хреново». Причину он не знал, но следствия чувствовал.

На Небе между сёстрами–музами зрел скандал, а на Земле всё могло повториться как обычно. А обычно человечество хотело, как лучше, а выходило, как всегда. А всегда человечество поклонялось только «золотому тельцу» пусть и в виде бивней мамонтов, а Богов, причём всех, имело в виду.

Бог — Отец, глядя на своих не в меру расходившихся дочерей, призвал их к совместному обсуждению возникшей проблемы. Бог он и есть Бог. Чужую волю уважает. Земной отец, если бы у него было столько дочерей, просто бы всех выпорол и выдал замуж за кого попало, лишь бы сбагрить, чтобы они потом мучились и не занимались всякой «дурью». Но на Небе всё не так. Там, на Небе, всё–таки живут вечно и стараются эту вечность не портить, жизнь свою вечную надолго не омрачать. Проще у них всё. Так, лёгкие споры.

Бог — Отец обратился к дочерям по–отцовски, одновременно и сурово и ласково: «Чего разгалделись? Что делите?».

Дочери притихли и готовы были успокоиться. Они почитали Отца, побаивались Его, и зря не нервировали. Но вопрос был задан. И Бог — Отец ждал ответов.

В некоторой фаворе у Бога — Отца, из–за происходящих на Земле событий, была Мельпомена. Людские трагедии следовали одна за другой. Мельпомена купалась в лучах своей заслуженной славы. Она придумывала всё новые и новые формы венков, могильных плит, каменных надгробий. Она готова была скорбеть за всё человечество, но скорбеть одной ей было скучно. Поэтому человечество, а особенно средства массовой информации, дружно ей подвывали.

Мельпомене, ввиду её очевидных заслуг, выпало счастье выступать первой. Со страшным, перекошенным множественными трагедиями лицом, обрамлённым траурным венком, через который витиевато тянулась чёрная лента с надписью: «Человечество. Люблю. Скорблю. Помню», она начала по–земному просто. Она завыла, зарыдала, стала рвать на себе волосы и восковые листья из венка. Сквозь её горькие, скорбные, трагичные крики и слёзы Бог — Отец услышал: «Моя любимая сестра Каллиопа пригрела на своей груди земного мужчину, которого зовут Надеждин. Он часто рыдает, и это в общем–то всё, что он делает регулярно. Но он не состоит в пенсионном фонде, он не охвачен сетью медстраха и соцстраха, у него нет счёта в сберегательном банке, он даже не застрахован в ОСАГО. Он не состоит в профсоюзе и в политической партии. Он…». Она задохнулась от скорби, больше похожей на ярость.

— Я… — Она искала правильные слова.

— Это всё Каллиопа. Это она учит его, как избегать моих сетей. Это она учит его избегать моих трагедий. Это она вредничает, а не я.

Сказав всё–то доброе, что накопилось в ней и что она думала о своей сестре, Мельпомена гордо и гневно прикрыла лицо маской трагедии. Всем сёстрам стало веселее.

Бог — Отец, выслушав одну дочь, посмотрел на остальных, что означало: «Давайте дальше!».

Дальше, как ужаленные, одновременно «взвелись» Эрато, Клио и Полигимния. Они, хоть и хором, но внятно, в унисон стали тараторить, глядя на Каллиопу: «Мы имеем на Надеждина столько же прав, сколько и она. Но сестра мешает нам вдохновлять Надеждина. А из–за этого Надеждин пишет чёрт знает что, вместо того, чтобы писать бравурные гимны, учебники по истории и совершенствовать стихосложение».

Каллиопа аж задохнулась от такой клеветы и своего негодования на сестёр. Она, как уверенный в правоте подзащитного адвокат, задала сёстрам вопрос: «А когда вы его затащили на фестиваль бардовской песни, кто вам мешал писать вместе с ним там учебники по истории. Вы, наверное, для большей исторической достоверности напоили его так, что он сел в костёр и чуть не обуглился?».

Сёстрам на мгновение стало стыдно. Они вспомнили обгорелый зад Надеждина и увидели, как он до сих пор мажет его яичным белком. Но отступать они не хотели, и в Каллиопу полетело всё, что оказалось под рукой. Сёстры так «разыгрались», что Богу — Отцу пришлось цыкнуть на дочерей.

Они притихли. Возникла пауза. Бог — Отец углубился в свои раздумья. Возможно, он думал о будущем зяте. Не многие «смертные» могли так раззадорить его дочерей.

Общее молчание и размышление Бога — Отца осмелилась прервать Талия. Она, улыбнувшись Отцу и сёстрам, произнесла: «А я довольна. Надеждин такой смешной. Я его люблю не меньше Каллиопы. И вообще вы все сейчас такие сердитые и такие смешные, что мы обязательно договоримся». О чём собиралась договориться Талия, нам остаётся только догадываться.

Чуя подвох и возможный заговор, в разговор встряла Эвтерпа. Её лира плохо сочеталась с новомодным земным рэпом. Эвтерпа шла на поводу у человечества, которое, забыв ноты, уже начало забывать и буквы. Эвтерпа была не против полного оглупления человечества, надеясь, что когда все люди станут идиотами, найдётся один гений, и этот гений вновь поднимет над миром её лиру. У неё были виды на Надеждина. Она пропела в духе времени:

Я такая же, как они,Я люблю жевать финики,Я ношу такую же тунику, как они,Я Надеждина им не отдам,Он мне нужен самой…

Выдав этот стих в духе времени, Евтерпа провела рукой по струнам лиры, и все отчётливо услышали семь нот, слившихся в семь букв — НАДЕЖДА. Это был веский аргумент.

Этот аргумент сильно задел другую сестру — Терпсихору. Терпсихора взвилась со своего места и закружилась на одной ноге. Она имела право. Она была дружна с Евтерпой. Терпсихора танцевала рэп, на который Евтерпа вдохновляла человечество.

Терпсихора, отирая спиной колонну в свете последних танцевальных новоротов, сводя и разводя ноги, заявила: «Надеждин мой. У него в трудовой книжке нет отметки о том, что он писатель, значит он может быть и танцором. У него вообще нет в трудовой книжке никаких записей, как нет и самой трудовой книжки. А без трудовой книжки он никто, следовательно, он мой. Я буду учить его танцам и точка». Она проделала волнообразное движение руками, подвигала туда — сюда шеей и, согнувшись в пояснице, лихо распрямилась, сделав оборот на 360 градусов.

Бог — Отец подумал: «Эх, хороша дочка. Удалась».

Выслушав своих «лирических» сестёр, слово взяла Урания. Она так вскользь заметила, что хоть у Надеждина и действительно нет и никогда не было трудовой книжки, но свой творческий путь он начал с изучения математики. А это, по её, Урании, части. Она распрямила свой циркуль, сделав из него копьё. На всякий случай все попрятались. Легко играя копьём — циркулем, направляя один его конец в Небо, другой на сестёр, она проговорила, как экскурсовод в планетарии: «Вот там, в Небе, бесконечность и бездна возможностей, а там, она посмотрела на Землю и на сестёр, там…». Она долго подыскивала слова сравнения.

— Там…

И вдруг она произнесла: «Я отказываюсь от претензий к сёстрам. Надеждин, как шар на бильярдном столе. Кто бы его кием ни шарахнул, он всё равно упадёт ко мне в лузу.

Выслушав всех, Бог — Отец сказал просто и понятно: «Ну что, дочери мои любимые. Воля ваша».

Глава сорок вторая