Я не прощаюсь - Хан Ган

на снег. Я повернула голову на голос Инсон, тусклое пламя свечи накрыло моё лицо, проникая сквозь плотные снежные стены.

* * *

Кёнха, это так странно.

Я думала о тебе каждый день, и ты действительно пришла.

Иногда я так погружалась в мысли о тебе, что ты мне мерещилась.

Словно смотрю в потемневший аквариум:

Приложив лицо к стеклу, прищуриваюсь и вижу, что внутри что-то мелькает.

* * *

«Кто сейчас за нами смотрит? – подумала я, – Кто нас подслушивает?»

Нет, здесь одни лишь мертвенно утихшие деревья,

И снег, что потопит нас на этом берегу.

* * *

Так я впервые поняла то, о чём рассказывала мама, когда мы сюда пришли в первый раз.

Она тогда сказала, что отец в те пятнадцать лет, которые её не было на острове, присматривал за противоположным берегом речки.

В какие-то дни в ночном небе ярко светила луна, и камелии, отражая бледное её сияние, блистали. Иногда на рассвете на деревенских тропинках можно было встретить стаи косуль или бенгальских кошек, а когда обрушался ливень, все стекающие струйки воды вливались в этот берег. Она сказала, что так он наблюдал за тем, как наполовину сожженный бамбуковый лес и камелии вновь разрастались. Что он целую ночь из тюремной камеры при свете ночника наблюдал, а когда захлопывались глаза, на месте, где только что были деревья, возникали крошечные искры с горошину.

Конечно, я подумала, что это невозможно.

Не знаю, как искренне мама верила в историю, в которую трудно было поверить даже десятилетнему ребёнку. И не знаю, когда отец рассказал ей об этом и ходили ли они вместе на ту сторону речки.

* * *

Тогда перед моими глазами всплыл образ женщины, чью блузку и штаны развевал ветер… Женщины, силой надавливающей на кончик ручки, когда она вычерчивала и загибала. Скорее всего, он уже умер. Давай просто будем считать, что он погиб в день перевозки в Чинджу. Она только села на корабль к острову, и переваривает только что услышанное. Женщины, что в конечном итоге стояла пред останками тысяч людей. Женщины, что, согнувшись спиной и склонив голову, заходила в тьму.

* * *

– Но теперь я верю в эту историю, – сказала Инсон.

Историю о том, что отец пятнадцать лет был одновременно и в тюрьме, и там – за рекой.

И то, что пока я сгибала колени под столом, я в то же время была в яме под взлётной полосой.

И мелькающая тень, будто плавники в тёмном аквариуме, возникающая, когда я думала о твоём сне.

* * *

«Кто же ты?» – подумала я. Существуешь в двух местах одновременно и останавливаешься в одном из них, когда собираешься наблюдать – как фокусирующийся свет.

«Ты ли это?» – дальше подумала я. Здесь привязаны какие-то нити, за которые ты дёргаешь? В своей койке в палате, пытаясь вернуться к жизни, ты словно заглядываешь внутрь тёмного аквариума.

* * *

Или же наоборот? Может, это я умерла – или умираю – и из последних сил пытаюсь заглянуть сюда. В темноте низовья этой речки. Или же в твоей холодной комнате, куда я вернулась, похоронив Ама.

Но разве возможно чувствовать себя такой живой после смерти?

Разве может снег так зябко колоть щёки мертвеца?

* * *

– Мне нельзя здесь засыпать… – прошептала Инсон. – Но я только чуть-чуть… Только чуть-чуть…

Она вытянула поверх снежной стены свою руку, в которой был бумажный стаканчик. Я протянула свою и взяла её. От свечи осталось всего с половину фаланги, но стаканчик был тёплым. Может, это от огня, а может, это тепло тела Инсон.

Держа стаканчик перед глазами, я легла на бок, повернувшись к Инсон. С фитиля бесконечно валился свет искр, а каждая падающая снежинка словно загоралась в ядре. Снежинки, что касались края пламени, потрясшись, таяли, словно от электрического тока. Но потом одна крупная снежинка коснулась синеватой глубины пламени, и оно утихомирилось. Погружённый в воск фитиль выдохнул дымку. Тлеющие искорки погасли.

– Всё в порядке, у меня есть спички, – сказала я в темноту. Я приподнялась и достала из кармана спичечный коробок. Нащупав боковую сторону коробка, я чиркнула спичкой, и после нескольких пробежавших искорок загорелся огонёк. В воздухе поплыл запах серы. Я достала фитиль из воска и попыталась зажечь его, но он тут же погас. Спичка начала обжигать кончик большого пальца, и, как только она погасла, всё вокруг снова стёрла тьма. Я не слышала дыхание Инсон. За стеной из снега словно никого не было.

Не исчезай, постой.

«Если получится зажечь огонь, я возьму её за руку, – подумала я. – Расчищу снег, доползу до неё и сотру с её лица снежинки. Я зубами разорву свои пальцы до крови и отдам её тебе».

Но если твоей руки там не окажется, это значит, что сейчас ты открыла глаза, лёжа на своей койке в палате.

Там, где твою рану снова будут прокалывать иголкой. Там, где вместе протекает кровь и ток.

Сделав вздох, я чиркнула спичкой. Не зажглась. Я попыталась снова, но спичка сломалась. Пальцем скрепив две части, я снова чиркнула ей по коробку, и она зажглась. Как сердце. Как пульсирующий бутон. Как самая крошечная в мире птица, что раскрыла свои крылья.

Послесловие

В июне 2014 года я написала первые две страницы этой книги. В конце 2018 года я вернулась к работе над ней. Моя жизнь переплелась с этой книгой на три года, или даже семь.

Я хотела бы поблагодарить всех, кто помог мне в написании этой книги: Ян Ынсок, Им Хесон, Им Хынсун, Ким Мингён, И Чонхва, Ким Чинсон, Пэ Ёсоп, Чон Тэхун, Чо Чонхи. Спасибо редактору Ли Сансуль за то, что ждали мою работу до последнего, и спасибо редактору Ким Нэри за бесконечную поддержку, и всем, кто меня поддерживал.

Я помню, что, когда несколько лет назад меня спрашивали, о чём будет моя следующая книга, я хотела ответить, что она будет о любви. И мой ответ остался тем же. Это была история о пробуждённой любви.

Спасибо.

Начало осени, 2021 год,

Хан Ган

Примечания

1

Распространённый в Южной Корее в двадцатом веке тип многоэтажных домов, где весь этаж проходит вдоль наружного коридора, выходящего на улицу, все квартиры выходят к нему.

2

Корейская каша, обычно из риса.

3

Жидкая каша, сваренная из размоченного в воде риса