Фальшивомонетчики. Экономическая диверсия нацистской Германии. Операция «Бернхард» 1941-1945 - Антони Пири

— Они должны быть при мне, — заявил он. — Я закрыл записи 31 декабря. Если они потеряются, мы никогда не узнаем, на чем мы остановились, а отвечать за все придется мне.

Ему разрешили взять драгоценные книги с собой.

При робком свете зимнего солнца заключенные погрузили в грузовики свои пожитки и оборудование, и колонна под многочисленным конвоем солдат СС неторопливо отправилась прочь из концлагеря. Для многих это был первый выезд за колючую проволоку за много лет. Казалось, воздух здесь был свежее. Даже мрачные голые деревья на фоне зимнего однообразного пейзажа выглядели сказочными. Пока заключенные шли в сторону грузовиков, Они выше поднимали головы, их шаг становился увереннее, а легкие жадно вбирали в себя холодный воздух. Пока Ханш проверял свой груз, люди оживленно переговаривались, стараясь догадаться, куда же их везут. Некоторые охранники были настроены довольно дружелюбно. Но никто из них, даже сам Ханш, не знал о том, куда отправится колонна. Он с удивлением услышал от Олендорфа, что его задание является настолько секретным, что он узнает точное место назначения колонны, когда будет уже в пути. Он должен вести колонну в направлении на юг и ни при каких обстоятельствах не раскрывать никому маршрут движения. Конечную точку маршрута он узнает позже.

Наконец, колонна отправилась в путь. Заключенные радостно наблюдали за тем, как концлагерь медленно погружался в надвигающиеся сумерки. В первые часы всеми владело радостное оживление. Но когда чувство новизны происходящего постепенно стало пропадать, все почувствовали тревогу и дискомфорт. В кузове грузовиков ничто не защищало людей от зимнего ночного холода, они не могли двигаться, чтобы согреться. Единственное, что им оставалось, было просто поплотнее прижаться друг к другу. Колонна ехала мимо погруженных в ночной мрак городов, мимо многих километров обработанных полей. Они продвигались все дальше к югу. Но куда и зачем?

В Париже Лаваль получил от Швенда партию в один миллион фунтов стерлингов. Сначала он стал менять эти деньги на настоящие фунты и доллары, а потом обращал валюту в самые крупные драгоценные камни и дорогие украшения, которые ему удавалось найти. Вскоре ему понадобилась новая партия денег, а для того, чтобы получить ее, он должен был вновь отправить своего курьера в Мерано. При этом курьер должен был нести на себе минимальный груз. Лаваль надеялся, что ему удастся упаковать все то, что он сумел выручить за один миллион фунтов стерлингов, в небольшой кожаный саквояж.

Швенд как раз вернулся из очередной поездки в Каунерталь. Он вызвал к себе своего итальянского адвоката, которого близкие знакомые называли просто Il Dottore.

— Что на этот раз? — спросил адвокат. — Сделка с недвижимостью или просто консультация об инвестиции?

— Скорее, речь пойдет о чем-то, что носит более личный характер. Кроме того, это в высшей степени конфиденциальная информация.

— Можете во всем на меня положиться.

— Как вы знаете, у меня много врагов, некоторые из которых захотят причинить мне вред после окончания войны.

— У всякого человека, как вы, достигшего успехов, всегда много врагов.

— Короче говоря, как только сюда подойдут войска союзников, я намерен укрыться в месте, которое заранее приготовил.

— Очень предусмотрительно, смею заметить.

— При этом может случиться так, что кому-то — другу или партнеру по бизнесу — может понадобиться срочно увидеться со мной и этот человек не сможет найти меня. Не согласитесь ли вы взять на себя роль того, кто будет определять, стоит такому человеку называть место, где я буду находиться, или нет?

Адвокат на некоторое время задумался, а потом спросил:

— Сколько?

— Вы должны сами определить размер своего гонорара. Ведь здесь речь пойдет о жизни и смерти. Мне остается только полагаться на вашу добрую волю сохранить мне жизнь. Поэтому я не буду возражать, если эта цифра будет достаточно высокой.

Дружеская беседа закончилась взаимным соглашением. Il Dottore подготовил контракт, который стороны подписали в тот же день. Так он узнал место, где планировал скрыться Швенд.

Колонна грузовиков находилась в пути трое суток. Единственным, кто при этом оставался спокойным, был Ханш, который теперь знал, что машины держат путь в Австрию. Остальные, не зная, где завершится их путь, чувствовали себя в высшей степени тревожно. Не улучшал настроения и долгий путь по зачастую изрытой бомбовыми воронками дороге. Двое суток заключенным пришлось ночевать в неотапливаемых кузовах машин, не имея никакого спального белья. Кормили скудно, пища была холодной.

«Лучше бы мы вернулись в Заксенхаузен», — думали некоторые. Другие успели заболеть простудой, плевритом и другими характерными для зимы болезнями. Никакого ухода за ними, естественно, не было. Была уже почти ночь, когда колонна остановилась перед большим зданием. Ханш приказал заключенным ждать, а сам с частью охранников направился в концентрационный лагерь Маутхаузен, неподалеку от Линца. В лагере Ханш сразу же отправился к коменданту. Он представился и спросил, где может разместить партию людей, прибывшую с ним из Берлина.

— Партия из Берлина? — удивленно переспросил комендант. — Но мне ничего не известно об этом.

Ханш достал и вручил ему сопроводительные документы, которые он сам получил только вечером накануне. Комендант изучил бумаги и заявил:

— Но это не меняет того факта, что мне ничего не было об этом известно.

— Но здесь ясно говорится о заключенных из двух блоков, для которых должны были быть подготовлены места.

— Да, это так, но, к сожалению, те бараки уже заняты другими заключенными.

Ханш попросил разрешения позвонить в Берлин и, получив его, попытался связаться с Кальтенбруннером, который подписал приказ. Ожидая ответа на звонок, он послал одного из подчиненных, чтобы тот высадил заключенных из грузовиков и дал им возможность размяться, а потом усадил рядом с машинами.

— Алло, кто это говорит? — послышался голос на другом конце провода.

Это был секретарь Кальтенбруннера. Ханшу объяснили, что он не сможет переговорить с шефом, так как Кальтенбруннера сейчас не было в Берлине. Вернется ли он позже? Нет, его не будет как минимум два дня. Ханш находился в состоянии близком к растерянности. Он не мог быть до конца откровенным с комендантом лагеря, поскольку получил приказ соблюдать секретность. И он не мог больше колесить где-то со своими подопечными. Что же делать? Он спросил коменданта:

— Не могли бы вы временно разместить моих заключенных, пока завтра утром я не улажу это недоразумение с Берлином?

— Единственное место, которое сейчас пустует, — это блок, где проводятся казни.

— Можно на него взглянуть?

Блок представлял собой небольшое строение с низким потолком и без окон. Одна из стен была изрешечена отметинами от пуль и вымазана пятнами крови. Отчетливые следы крови были видны также и на холодном каменном полу.

И сюда, в это мрачное неотапливаемое помещение, где все было пропитано смертью, Ханш должен был поместить сто сорок человек и их личные вещи, а также специальное оборудование. Там не было достаточно места даже для того, чтобы сто сорок человек могли просто улечься на полу. Отсутствовала кухня и посуда. Не было вообще ничего. Как, впрочем, и планировал Олендорф. Это он не счел необходимым заранее предупредить коменданта лагеря. Он рассчитывал на то, что заключенные взбунтуются и их просто перестреляют охранники Ханша. Тогда операция «Бернхард» действительно закончится!

Через несколько дней выдержка у заключенных стала отказывать. Ханш никак не объяснил им их положение. Он просто выполнил приказ и полагал, что, когда придет время, кто-то другой покончит со всем этим хаосом. А в это время сто сорок заключенных испытывали ужасные страдания. Для того чтобы иметь возможность лечь спать, им пришлось организовать отдых по сменам. Пол был холодным, все очень мерзли. Питание было скверным, не хватало даже обычных скудных пайков, предусмотренных для узников концлагерей. Но больше всего людей донимал страх, страх смерти. В Заксенхаузене они зарабатывали себе право на жизнь упорной работой. Здесь они тоже были готовы работать изо всех сил, но, как оказалось, теперь для них работы не стало и не предвиделось в обозримом будущем. А еще им, как никому другому в концлагере, грозила смерть за то, что все они знали то, что составляло государственный секрет рейха.

Страшный январь перетекал в февраль, месяц, который, как говорили заключенные-поляки, на их языке носит название «лютый». И тот февраль действительно стал для всех этих людей ужасным. Один день сменялся другим, и не происходило ничего нового. Все тот же холод, голод и почти безнадежное ожидание, которое часто сменялось желанием умереть.