Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

– это украшение, она увидела только приятные слова и соловья, она от всего была в восторге. Линда сделала мороженое, мы запекли семгу. Они потратили на подготовку кучу времени. Я мыла посуду вместе с Розмари и актером, которого я обожаю, это Алан Кордуна. Он все перемыл два раза, а потом сложил остатки семги в пакетики с лимоном и помидорами черри. «Надо оставить им в пакетах немного украшений». Мы с Аланом вытерли все стаканы. Он твердо верил, что надо брать в руки полотенце!

* * *

Франсис Бюэб – тот человек, который создал «Париж–Сараево» во время осады города, благодаря ему и французским войскам можно было попасть в осажденное Сараево через гору Игман на бронетранспортерах, прихватив французскую литературу и информационные материалы. Благодаря ему Патрис Шеро смог поехать в Сараево, чтобы показать «Короля-льва» детям, до того никогда не видевшим фильмов. Патрис рассказал мне об этом, и я тоже захотела туда поехать. После нескольких лет осады мы чувствовали такую вину перед этими людьми, до которых можно было долететь за два часа, а мы для них ничего не делали. Мне казалось, что идея Бюэба создать «культурную цепочку» может спасти нашу честь, он считал, что для учащихся очень важна французская литература, и, возможно, был прав. Мы договорились о встрече в баре отеля «Лютеция», и именно там я познакомилась с этим удивительным человеком. Бюэб дал мне список того, что надо купить: фонари, супы, походную плитку, я не имела ни малейшего представления о том, куда еду, какая там погода, я туманно говорила продавцу – да, наверное, что-то вроде того, я думала, что везде были шпионы и что мне ничего нельзя разболтать, я чем-то напоминала себе папу во время войны. Бюэб был совершенно потрясающий, кажется, у него был книжный магазин Fnac в Страсбурге, он привозил туда Сержа, и он все свои деньги вложил в это дело, хотя у него, кажется, не было никаких особенных связей с Югославией, ему казалось чудовищным и невозможным то, что никто ничего не делает. К тому времени он занимался этим четыре года, и потом еще десять лет продолжал. Мы взяли с собой портрет Андре Мальро, которого он считал великим человеком, вот такой он был, Бюэб – сопротивление, литература. Безупречный!

* * *

30 июня, накануне отъезда в Югославию

Рюкзак Лу, на военной базе в Сплите невыносимо жарко. Перед отъездом я посадила Лу в такси, я не хотела, чтобы она уезжала последней, пустой дом – это всегда грустно. Кейт и Шарлотта вчера вечером такое устроили. Кейт нравятся только подлинные истории реальных людей, а Шарлотта любит только вымышленные. Кейт раскричалась, она не могла этого стерпеть, и тогда Шарлотта мягко и пылко рассказала ей о страсти женщины в ее книге, и до какой степени это забавно, и почему люди плохо или совсем не читают эту книгу[179]. Кейт продолжала пересказывать мне книгу мадам де ла Тур дю Пен. Она подсматривала за жизнью через замочную скважину, и Кейт воспламенилась точно так же, как Шарлотта перед тем. Лу встряла в разговор, рассказав о том, как видел Париж Жюль Верн, и я подумала, что у меня «книжные дочки»!

Кейт раздражал Роман, но это был первый день каникул. Он увлеченно пытался играть в йокари и кидал в окно bean bags[180]. Бетти впала в оцепенение.

Иван ушел спать, прихватив Зази, у него была бессонница с тех пор, как они вернулись из страны Гогена. Три райских недели вблизи Таити – похоже, это очень вдохновляет, и в самом деле его вдохновило!

Так что вечер был замечательный, Лу тыкалась мордочкой, будто козочка, и хрюкала, Шарлотта удивилась, но включилась в игру, может быть, немного смущенная, но с удовольствием, значит, ей такие вещи не чужды. Кейт этого терпеть не может. Лу начала хрюкать в такси, потому что я ее щекотала, и Кейт сказала: «Это совершенно невыносимо!» Моя козочка сильно удивилась, потому что Лола тоже любит потыкаться мордочкой! Боже, я надеюсь, что это не моя вина. У меня с Лу и правда очень животные отношения. Мне нравится запах ее пота, ее волос, как у домашней зверюшки. Я сохранила ее пуповину и съела бы ее, если бы нашла на полу в ванной. Может быть, я меньше обнимала, целовала и почесывала двенадцатилетних Кейт и Шарлотту, но я так давно живу одна с Лу, и с Романом тоже. Им не пришлось терпеть и намека на какого-нибудь мужчину. Господи, я надеюсь, что не вызвала у Кейт стойкого отвращения. Не знаю другого ребенка, который так любил бы прикосновения, как Лу, это совершенно потрясающе, и мне от этого весело.

Я слегка разозлилась на Лу, потому что хотела собрать чемодан и поспать после Бреста, обеда с дистрибьюторами фильма и сумасшедшей беготни за сараевскими покупками, потом я была у Шарлотты, я совсем вымоталась, а досталось бедняжке Лу, она хотела показать мне факс от Жака, который просил быть осторожнее. Лу очень хитрая, разумеется, он нас не застал. Факс от него пришел два дня назад. Вчера вечером он заходил, оставил мне записку, сегодня утром звонил, коротко поговорили. Лу вопила из-за «летающего муравья» в кухне, и я злилась, потому что моя голова была занята снайперами и другими куда более страшными вещами, но сразу успокоить ее не удалось, мы легли спать вместе, а перед тем она выдернула волос у меня на подбородке, как я выдергивала у Жозефины.

* * *

Париж – Загреб, для Лу

Моя Лу!

Мы в самолете, чемоданы в багажном отделении, там и кофе, и сахар, которые ты упаковала, и пробники, и ночные рубашки, так что, как видишь, ты со мной, моя Лу. Спасибо за открытку, и спасибо за раздавленные шоколадки в моей сумке, они растаяли, какой ужас!

Мы прибываем в Загреб. Я только что купила духи для девочек. Бюэб говорит мне, что надо получше спрятать деньги, но моя сумочка с бумагами в багаже. Мы приземлимся в Загребе, потом поедем в Сплит, я счастлива, что дойду до конца, никогда не забывай, что я люблю тебя. Этот дневник – для тебя, моя девочка. Ой, мы попали в зону турбулентности, это неприятно! Но я не боюсь, потому что у меня нет воображения. Я хочу приехать к девушкам[181], и меня ничто не остановит… До чего же болтает! Я вполне могла бы обойтись без вопроса Эрнестины[182], которая сегодня утром ничего лучше не придумала, чем спросить про завещание! Все будет хорошо. Потому что ты – в моем сердце,