Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

1995

29 января, Лондон

Был вечер по случаю вручения премий, устроенный London Evening Standard, его показывали по телевидению, в прямом эфире. Этот человек все сделал потрясающе, когда я за несколько месяцев до того устраивала концерт в честь Сержа, сбор от него пошел в Royal Free Hospital, на лечение рака ободочной кишки. Дерк Богард вышел из своего уединения, чтобы рассказать о Серже и обо мне, объяснить английской публике, кем мы были. А я, чтобы показать значение Сержа и его сочинений, попросила всех известных людей Франции, Миттерана, Ланга, Ширака, Годара, Бардо, Кардинале, Ива Сен-Лорана, в общем, людей, которых англичане не могут не знать, чтобы они написали мне по две строчки о том, что Серж для них значил. Вооружившись этим, я вернулась в Англию, мы напечатали брошюру со всеми этими цитатами, в том числе словами, кажется, Ширака, сказавшего: «Мы потеряли нашего Бодлера, нашего Аполлинера», вот так… И все это для вечера, устроенного Габриэль, она пригласила мадам Тэтчер, и вот я здесь, и наш вечер показывают по телевизору, как вручение оскаров или сезаров.

* * *

Этот вечер был одним из самых чудовищных в моей жизни: я все провалила. И единственная причина, по которой я туда пошла, – доставить удовольствие Майклу Оуэну (театральный критик из London Evening Standard), потому что он был так доброжелателен ко мне во время концерта в «Савое». Я так тряслась, бедняга был в ужасе оттого, что я сижу за его почетным столом, среди лордов. Я и сегодня еще вздрагиваю. Я не сказала того, что хотела сказать, делала все не так, боялась тратить время на рассказ о себе. Я не поблагодарила Габриэль, не сказала, что это благодаря ей я вернулась в Англию ради концерта памяти Сержа. Я бормотала что-то бессвязное и упустила возможность поблагодарить ее публично, по телевидению, где люди узнали бы ее саму и услышали бы, что ее папа гордился бы ею. Я написала «Габриэль» на своей бумажке, но, в панике оттого, что вышла на сцену, не подготовив речь, я все забыла: даже «Evening Standard», даже сказать «Ваше королевское высочество».

* * *

Национальный театр, Андромаха в «Троянках» с Розмари Харрис, постановка Анни Каслдайн

В субботу все хорошо, в пятницу и в понедельник так себе. Спектакль для прессы. Я так боюсь их суждения о том, как я говорю по-английски, а если у меня нет эмоций, у меня не остается ничего, это все равно что быть импотентом, стараешься-стараешься, и ничего не происходит. Какой ужас быть мужчиной и каждую ночь испытывать этот страх, беспокойство в любом случае все бы прекратило.

«Надо призвать память и заставить их это почувствовать». Анни Каслдайн вчера сказала мне это, как умный врач. Она психолог и хирург, ее рецепты помогают, вот почему я боюсь критики. Она говорит, что из-за деревьев не всегда можно видеть свет. Я обожаю ее громкий смех, ее скромность, ее воображение.

После этой пьесы я напишу свою собственную комедию ошибок и сама ее поставлю.

Когда-нибудь все это покажется мне таким далеким, страх, ощущение, что завтра меня будут судить, что я рискую жизнью, отчаяние ожидания. Я могу пережить разочарование, но Анни… вся ее надежда – на меня, это все равно что вернуться в школу, страх перед судом и разочарованием.

Когда я пришла на прослушивание для «Троянок», она рассказала мне, как старалась не знать, кто я и откуда. Сказала, что дает мне двадцать четыре часа, чтобы подумать над ролью Андромахи, но я ответила, что хочу начать работать с ней немедленно и двадцать четыре часа мне не нужны. «You are Andromaque!» («Вы – Андромаха!») – закричала она.

Джон Вуд[168] смотрел генеральную репетицию и сказал, что я хороша. Мы стараемся создать ощущение страшной утраты, это кошмар, предательство, страдание, которое мы должны терпеть, мы – женщины Трои. Папочка, Серж, смотрите и знайте, что вы – часть меня, всегда.

Такси едет мимо Чейн-Гарденс. Впервые за девять лет я снова вижу дом. Детство показалось мне таким близким, что я позвонила Линде, чтобы успокоиться, она была так нежна, я пошла в винный магазин за шампанским для всех.

«Наверное, есть кто-то, кого вы очень любите», – сказал продавец, и я подумала – да, это правда! Папочку.

Я чувствую себя так глупо. Я такого навыдумывала про Джона Вуда, решила, что он в меня влюблен и хочет ограничить мою свободу, и что он ревнует к журналисту, который хотел сегодня вечером пригласить меня на ужин. Мне так надоели ранимые и обидчивые люди, мне только и хочется вернуться в Париж.

* * *

Я целый час писала письмо Джону Вуду, запершись в туалете ресторана, хотела ему все это объяснить, а он вытаращил глаза и сказал мне: «But I like men!»[169]

* * *

А потом – хлоп! Мне рассказали, что в жизни Жака появилась другая. Мое место занято. Женский голос, который так сильно испугал меня вчера вечером, когда я звонила насчет Лу. Он же говорил, что больше никогда не сможет любить, что больше никогда ни с кем жить не будет, ему необходимо одиночество. Он был так нежен по телефону, я все еще чувствовала, что мы вместе, почему мне раньше не сказали? Кейт сказала Габриэль, а она сказала мне. У нее есть имя, тело и душа, и Лу сейчас с ней и Бетти[170]. Все кончено.

* * *

9 мая

Возможно, Лу будет сниматься с Депардьё. Она будет совершенно изумительна, и это такой хороший режиссер. Так что прощай наш отпуск на Цейлоне со слонами. До чего странная жизнь! Шарлотта с Иваном в Венеции, идут той же дорогой, по которой мы с Сержем прошли так давно. Иногда я чувствую себя призраком – не то чтобы несчастной, просто в другой жизни, глядя на нас как в «Amour des feintes» («Притворной любви»).

* * *

Вскоре после смерти Сержа Шарлотта встретила Ивана Атталя, они снимались во «Влюбленной» Жака Дуайона в Канаде, потом в другом фильме, «У всех на виду» Эрика Рошана, с тех пор они много путешествовали вместе по всему свету, и я знала, что она счастлива. Она наконец нашла человека, который ее поддержит, у них трое детей, и это счастье длится двадцать пять лет.

* * *

Лондонский национальный театр, за двадцать минут до последнего представления «Троянок»

Мои бывшие учительницы английского, мисс