Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

очень холодно, губы лиловые. Жак это видит, останавливает съемку, не очень удачно, но мило. С Маневалем, чувствительным, великодушным, и Беатрис Суле[149]. Очень хорошо говорит о моем фильме. Как приятно, чувствуешь себя не такой никудышной, даже по отношению к Жаку, хотя на экране я выглядела откровенно плохо. К счастью, рядом Пикколи, воплощение силы. Ужин с Вилли, Маневалем и его другом. Вилли снова говорит со мной о фильме, говорит о Питере Габриэле, может быть, слова Сержа для Англии? Договариваемся встретиться в четверг утром. До двух часов говорили с Жаком о планах дома в Абер-Враке, сегодня в семь утра я уехала. Маленькая Лу проснулась, ласковая, и Мими тоже, и я уехала.

* * *

Киберон, расставание с Жаком

У меня такое впечатление, что всем женщинам здесь 45 лет, и все они здесь оказались по той же причине, что и я, отчаянно и по-детски старательно плещутся в бурлящих ваннах, направо, налево, душ-бассейн. Лица у всех горестные, глаз не поднимают от стыда, а иначе почему мы здесь? Все они, наверное, матери семейств, все…

В ресторане везде пары, и это скорее угнетает. Вчера вечером настроение было лучше. Сегодня вечером новостей нет, факс не пришел, я снова чувствую себя одинокой, но на этот раз чувствую, что я – да, а он – нет. Не могу сосредоточиться. Хотя бы словечко от него, но ничего нет, значит, вот как, ты начинаешь новую жизнь? Не сегодня вечером, но это случится. Но мое тело мне не нравится. Тебе не стыдно? Тебя не пугает любая поза при свете? Что надо сделать? Победить отвращение к собственному телу. Я снова думаю о Серже и от этого начинаю плакать. Жалкая похлебка одиноких женщин. А ты, Серджио, сколько вечеров провел в одиночестве? И все слова «Tombée des nues» («Упавшая с небес»), «Con c’est con ces conséquences» («На хрен хреновы последствия»), да, все их я могу принять на свой счет. Я как завороженная смотрю на большой экскаватор, он роет яму, собирает землю и высыпает ее в грузовик. Провожаю взглядом этого серьезного исполина, который роет землю, до мертвых внизу, там прохладно и черно. Я думаю о телах, а сегодня я потеряла голову, складывая вещи на полках. Я ничего полезного не делаю, я ничего не могу написать, кроме этого скучного и невнятного дневника. Мне надо работать.

* * *

В полдень я сидела одна в ресторане гостиницы, уставившись в меню, как будто это было очень увлекательно, и появилась Бернадетт Лафон с двумя красавцами, я не знала, который из них ее муж. Она сказала мне: «Пойдем с нами кататься на велосипедах», это было так приятно, но мне не хотелось. Один из тех двоих сказал мне: «Приходи ко мне в Париже, у меня парикмахерская», это был Жак Муазан с улицы Сены. С тех пор я больше ни к кому не ходила, кроме него.

* * *

13 декабря

Я возвращаюсь в Париж. Если бы он стоял на перроне, я бы кинулась ему на шею, но его на вокзале не будет. Дома я хотела бы на него наброситься, но он меня не возьмет. За эти четыре дня в одиночестве я еще больше растерялась, голова идет кругом. В поезде один человек сказал мне, что после курса лечения помолодел на пятнадцать лет. Вот потому он и скакал козленком вдоль вагона, чтобы получить автограф. Доктор в Кибероне, вообще-то довольно милый, видел меня вчера. «Вам плохо. Если вам нужен врач… или, может быть, хотите выпить со мной?» Нет, спасибо, милый доктор, вы ничего для меня сделать не можете.

* * *

У Жака была другая жизнь… Он купил квартиру в Латинском квартале, чтобы там работать, говорил, что на улице Ла-Тур слишком шумно… Он снимал по два фильма в год, все за пределами Парижа, работал без передышки и вдали от дома… Там были такие молодые, такие красивые актрисы, я и без того догадывалась, и все же на этот раз понадобилось сообщить мне об этом определенно… Жак сказал мне об этом в лицо… Земля ушла из-под ног… Я сказала ему, чтобы он убирался…

Может быть, все рассыпалось после смерти Сержа… Так я решила.

1993

День матери

* * *

Жозефина жила в каморке для угля на улице Ла-Тур, в доме напротив моего, она помогала по хозяйству прежним жильцам, чете гомосексуалистов. Когда мы с ней познакомились, ей было уже 75 лет, и я заботилась о ней до самой ее смерти. Когда я туда переехала, она была в коридоре, довольно древняя, с двумя своими котами, и у нее не было туалета. Я спросила Арто, ее соседей, не могу ли я занять их каморку для угля, чтобы устроить для нее туалет. Я это сделала, но не уверена, что она это сознавала. Родных у нее не было, характер дьявольский, она орала на меня с утра до вечера, кричала своим котам: «Микки! Пепе!» – знала обо всем, что делалось в доме, но никогда не болтала. Когда я продала дом, она была глубокой старухой, и я добилась для нее места в приюте Сент-Перрин, уговорив мэра. Лу и Роману приходилось по воскресеньям навещать Жозефину, она была похожа на женщину из автофургона, которую играет Мэгги Смит. Я вставила ее в фильм «Коробки», ее там играет Анни Жирардо, в ее исполнении она заметно мягче и неприятная. Она была частью нашей повседневной жизни, мне не противно было убирать ее клетушку, слесарь, которого я вызвала для ремонта, сказал, что все же были вещи, которых он делать не мог… он только что потерял мать… а я могла.

* * *

От моей Лу – карта Бретани пятидесятых годов и книга Достоевского. Кейт сегодня вечером спела мне поздравление по телефону. Я только что вернулась с вечеринки по случаю дня рождения Жозефины. Лу держалась стойко, сначала дичилась, но потом отправилась на свидание с Ромео[150] (Гранже). Подали шампанское и пирог, Жозефина задула свои свечки вместе с молчаливой мадам Мартен, которая никогда не улыбается, но на самом деле, если набраться смелости и заговорить с ней, она тараторит быстро и безостановочно. Мы с Лу взялись за торт. Это был мусс, которым мы кормили Жозефину с ложечки, чтобы она не подавилась. Рядом слонялся несчастный старик в ползунках. Я сказала ему: «Идите к нам, выпейте шампанского с тортом». Он отказался, он ждал жену, и позже мы увидели, как его силой уволокли два