Круглый год с литературой. Квартал четвёртый - Геннадий Красухин

Ещё одно заметное изменение. В Москве началась реконструкция города. Знаменитые круглые площади превращались в бесформенные пространства. Сами собой исчезли клумбы в их центре. Естественно, не было больше асфальтовых дорожек, прочёркивавших площадь по диагонали, так что человек не терялся в большом пространстве. Мосты перекидывали через сушу. Такое здание, как бывший Лицей, оказалось где-то внизу, под Крымским мостом.

Партийное начальство меня не любило. «Не понимаю, чего хотят от Эммы наши партийцы», – говорила Лене моя непосредственная начальница».

Эмма – это Эмма Григорьевна Герштейн, родившаяся 25 октября 1903 года и прожившая огромную жизнь в 98 лет (умерла 29 июня 2002 года).

Я привёл отрывок из её «Мемуаров». В нём речь о 1935 годе – немного спустя убийства Кирова в Ленинграде, откуда в связи с этим Герштейн пришлось уехать: городские власти выселяли интеллигенцию.

Она с двадцатых годов была другом семьи Мандельштамов. Через них познакомилась и подружилась с Ахматовой, Львом Гумилёвым, Цветаевой, Пастернаком, Н. Харджиевым, М. Петровых.

Обо всех написала в своих «Мемуарах».

Литературоведением занялась поздно – в конце 1930-х. Работала в рукописных фондах Литературного, Исторического музеев, Библиотеки имени Ленина, в ЦГАЛИ. С середины сороковых работала в редакции «Литературного наследства».

Её книги «Судьба Лермонтова» (1964) и «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова» (1976) выдвинули её в одного из крупнейших лермонтоведов страны.

А мемуары она писала всю жизнь. Она за них была удостоена английской премии «Букер». Книга «Памяти писателя», где собраны литературоведческие работы Герштейн, вышла в 2001-м.

Трагически сложилась жизнь у Сергея Михайловича Соловьёва (родился 25 октября 1885 года), внука полного своего тёзки историка, племянника философа и поэта Владимира Соловьёва, троюродного брата Блока, с которым, как и с Белым, крепко дружил.

Первая его книжка стихов называлась «Цветы и ладан» (1907). Упоминание в заглавии ладана не случайно: Соловьёв серьёзно интересуется религией. В 1913 году поступил на второй курс Духовной Академии в Сергиевом Посаде. 21 ноября 1915 году рукоположен в диаконы. 2 февраля 1926 возведён в сан священника.

Считают, что под влиянием дяди – Владимира Соловьёва, который перед смертью перешёл в католичество, Сергей заинтересовался католической религией. После долгих колебаний, когда Российская греко-католическая церковь подвергается гонениям, Соловьёв присоединяется к общине русских католиков восточного обряда, в 1921 году официально присоединяется к Католической церкви. Через год возвращается в православие. Но ещё через год воссоединяется с Католической церковью и возглавляет общину московских греко-католиков.

В 1926 году после ареста экзарха блаженного Леонида Фёдорова назначен вице-экзархом для католиков синодального обряда. В 1928 году тайно служит в Саратовской католической церкви.

В ночь с 15 на 16 февраля арестован вместе с группой греко-католиков. 18 августа приговорён к 10 годам ИТЛ, заменённым на высылку в Казахстан. Психически заболел. В октябре помещён в психиатрическую лечебницу. 21 ноября 1932-го оказывается на свободе, но вскоре его снова помещают в психиатрическую лечебницу. Осенью 1941 года вместе с больницей имени Кащенко эвакуирован в Казань, где 2 марта 1942 года скончался.

26 октября 1926 года он написал стихотворение «Петербург»:

Отбушевал пожар кровавый,И на туманной полосеТы встал, как прежде величавый,В твоей развенчанной красе.Воспоминанье, ожиданьеИных торжественных времён…И двухвековое преданьеЛелеет твой могильный сон.Здесь не гудят автомобили,Навек затих военный гром,И нежно золотятся шпилиНа небе бледно-голубом.Серебряный окутал инейТвои решётки и сады.Всё та же чёткость острых линийИ запах ветра и воды.И пусть твой скиптр не блещет боле,И смолк весёлый шум двора, —Ты дышишь весь железной волейИ устремлённостью Петра.Чернеют волны, ветер плачет,Но самой бездны на краюТвой Медный Всадник так же скачет,Копытом придавив змею.Над топью финского болота,Во мраке северных пустыньМерцает храмов позолотаИ призрак мраморных богинь.Как волны Стикса в мгле Эреба,Нева не отражает звезд,Но ангел указует в небо,Над городом поднявши крест.Heт, ты не проклят, не оставлен!Ты ждёшь, прекрасен и велик,Когда над миром будет явленРоссии исполинский лик.

По-моему, достойный соратник Блока и Белого!

Глеб Иванович Успенский (родился 25 октября 1843 года) известность приобрёл благодаря очеркам, собранным в книгу «Нравы Растеряевой улицы» (1866).

«Вся моя личная жизнь, – сообщает он в автобиографии, – вся обстановка моей личной жизни до двадцати лет отделяла меня от жизни белого света на неизмеряемое расстояние. Я помню, что я плакал беспрестанно, но не знал, отчего это происходит. Не помню, чтобы до двадцати лет сердце у меня было когда-нибудь на месте. Вот почему, когда настал шестьдесят первый год, взять с собой «в дальнюю дорогу» что-нибудь из моего прошлого было решительно невозможно – ровно ничего, ни капельки; напротив, чтобы жить хоть как-нибудь, надо было непременно, до последней капли забыть всё это прошлое, истребить в себе все внедренные им качества. Нужно было ещё перетерпеть всё то разорение невольной неправды, среди которой пришлось жить мне в годы детские и юношеские».

В «Нравах Растеряевой улицы» он пытался забыть своё прошлое, но оно выглядывало постоянно: тем, что его герои вели совершенно бесцельное существование. В них были убиты всякая самостоятельность, всякая душевная щедрость. В «Нравах» нет ни одного светлого героя. Их пронизывает пессимизм.

Его не менее знаменитая «Власть земли» (1882) – это гимн цельной гармонической жизни. Он словно устал подчёркивать отрицательные черты русских людей, но как бы не замечал их, создавая иллюзию жизни.

«Если искать для Успенского аналогов в области нашей литературы, – писал о нём Лев Троцкий – то придётся остановиться на двух прекрасных образах: Белинского и Добролюбова. С первым Успенского роднит неизбывная тоска по идеалу, со вторым – сила неподкупного анализа, разъедающего все красивые иллюзии и «возвышающие» обманы. Наконец, им обоим Успенский близок по необыкновенной высоте, и чистоте, и напряжённости нравственного настроения. Всю жизнь стремиться, всю жизнь искать… Только безумие, этот страшный посланник ада, одним слепым ударом положило конец напряжённой мятежной работе творческого сознания».

Он прожил 58 лет (умер 6 апреля 1902 года), застал нарождающийся капитализм в России и вывел только хищника-буржуя. Других типов в этой социальной среде он не рассмотрел.

С Владимиром Карповичем Железниковым (родился 25 октября 1925 года) моё знакомство попервоначалу отдавало налётом какой-то мистики.

Утром я ещё был на коллегии Гостелерадио, которую вёл председатель Месяцев. Журнал «РТ-программы», где я работал, подвергся полному разгрому. В частности, за ту литературу, которую мы с моим заведующим отделом Михаилом Рощиным, там печатали. Рощина в Москве не было. Месяцев с ним обещал поговорить отдельно, а про меня сказал, что надо гнать из журнала.

Я вышел. Приехал домой. Рассказываю жене о коллегии. И раздаётся телефонный звонок. Поднимаю трубку и слышу: «С вами говорит Владимир Карпович Железников. Обратиться к вам мне посоветовал Бенедикт Михайлович Сарнов. Я несколько дней назад стал членом редколлегии «Литературной газеты». Мне нужны сотрудники. Вы где сейчас работаете?» «С сегодняшнего дня, – усмехаюсь, – нигде». «Вот и хорошо! – обрадовался Железников – Не хотели бы вы поработать в «Литгазете»?»

И назавтра я уже был на Цветном бульваре, в доме 30. Железников оказался очень симпатичным человеком. Он повёл меня к первому заместителю главного редактора Сырокомскому, с которым мы утрясли все формальности.

Так вместо того, чтобы оказаться на улице после «РТ-программ», я был уволен оттуда в связи с переходом в «Литературную газету», где проработал 27 лет.

Увы, Владимир Карпович был моим редактором недолго. Его независимый характер проявился в первой же стычке с главным редактором Чаковским, который за что-то на него наорал. Железников немедленно подал заявление об уходе. Все, начиная с Сырокомского, уговаривали его не уходить. Но он соглашался забрать заявление только в случае, если Чаковский перед ним извинится.